С годами Николай Павлович стал ходить в церковь на службу. Случилось это в середине девяностых, когда в Томске, как и по всей России, стали повсеместно открываться и реставрироваться храмы. Сначала иногда, один-два раза в месяц «когда голубь поманет», так объяснял Палыч свое желание зайти в храм. Но в последние годы в церковь он стал ходить каждое воскресенье.
Начало "Истории от Палыча": Глава 1.Пока живешь - надо помогать
Очень он любил это религиозное действо, особенно пение на клиросе. И обязательно что-нибудь покупал на стол для подаяний. - Нельзя в гости – ни к Богу, ни к людям с пустыми руками ходить, - говорил он и заходил в магазин, чтобы купить хлеб и пряники. Ходил в разные церкви из разнообразия.
Очень любил он службы в Знаменской церкви, где были три небольших, но уютных придела. Одно время Палыч ходил и в Богородице-Алексиевский мужской монастырь, где вечерние службы хоть и были длиннее, чем в других томских храмах, но зато очень красиво и душевно пел стройный хор из сильных мужских голосов. Но была и другая причина. Николай Павлович ходил туда, чтобы поклониться мощам святого праведного Федора Томского. Он искренне восхищался духовным подвигом старца Федора Кузьмича. И верил в легенду, что этот старец был ни кем иным, а российским императором Александром I, отказавшимся от власти и богатства в пользу духовной жизни.
Но в последние годы жизни Палыч ходил в церковь, которая была ближе всего к его дому и где его когда-то окрестили
Вот как мне это рассказывал сам Николай Палыч:
- Окрестили меня в 1936-ом году в Воскресенской церкви, что на Октябрьском взвозе. По словам мамы, я так громко закричал и так сучил ножками, что батюшка сказал: «Наверное, певцом будет или священником. И ходить ему по свету придется немало». Ни певцом, ни священником я не стал, голос у меня о природы громкий, да слуха нет. Но петь люблю, мурлыкаю что-нибудь себе под нос, когда дела какие-то делаю. Не то, что мама. У неё и слух, и голос был, пела и сама мелодии подбирала на гитаре.
А церковь эту – Воскресенскую-то, через два месяца после моего крещения и закрыли. А открыли только через шестьдесят лет. Это ж почти жизнь человеческая, более полувека прошло! Хорошо, что не снесли. Чего там только не было за годы советской власти: и общежитие и гараж, и даже тир для НКВД, а с конца войны всю церковь отдали под архивы. Благодаря этому она и сохранилась. Я был на её открытии в 1995-ом году, был и на других праздниках, смотрел, как реставрируют этот великолепный храм в стиле сибирского барокко, как устанавливают новые колокола. Наблюдал, как много людей пошло в церкви - стали крестить детей и сами получать святое крещение.
Я ведь сын священника, но узнал об этом, когда стал уже взрослым. Отец мой Павел Тихонов отказался от сана в тридцатых годах. Вынужденно, конечно. Одно время скрывался от власти. Да и я родился не в браке. Вот может грехи-то за весь род и отрабатываю. Нет ни семьи, ни детей…
Николай Палыч вздохнул и продолжил тему, видя, что мне она интересна:
- Мама у меня бедовая была. Влюбилась в священника на пятнадцать лет ее старше. И его в себя влюбила - четверых детей от него родила, но двое первых умерли в младенчестве. А я выжил. И чтобы у ребенка защита была, подсказали ей назвать меня в честь святого. Я родился 4 июня 1936-го года. Ближе всех к этому дню был Никола летний. Вот и назвала меня мама Николаем и Николаю Чудотворцу за меня всю жизнь молилась. - Ты у меня богатырь, - говорила она мне с нежностью, - почти под пять кило весил при рождении.
Ну, а потом я в росте подкачал, как, наверное, и все, чье детство попало на военные годы. Но нога «ого-го»: сорок пятого размера. В армии все, кто был моего роста, больше уставали, так как площадь ступни была мелкой. А у меня - дай Бог каждому. Помогали мне мои ноги по свету ходить. А походил я немало. Как и предсказывал тот священник.
Своего отца я узнал, когда мне шел десятый год. А до этого рос с мамой и бабушкой. Отца моего, по словам мамы, женили рано и не по любви. Принято так было у священников - надо приход получать уже в статусе женатого батюшки. Вот две соседские семьи священнослужителей и поженили своих детей. Двоих ребятишек те уже растили и тут вдруг такая любовь батюшки к совсем юной девице, его прихожанке. Оба они – и он, и моя мама, долго сопротивлялись своим чувствам, а потом долго скрывали их. Но видно судьба притянула их друг к другу. Хоть и тяжелая эта была любовь, но и радостная тоже. Мама говорила мне, что для нее главным было, чтобы дите было от ее любимого человека, чтобы его частичка осталась…И ей все равно было, что думают об этом другие люди. Даже мать родная осуждала её. Но любовь все сметала на своем пути, любые упреки и косые взгляды…
Жена отца знала об этой связи и о том, что где-то у мужа живет еще один сын. Может, и переживала по этому поводу. Вот только, по словам мамы, отпустила она его в другую-то семью. А мама моя даже с его взрослыми детьми: сыном и дочкой познакомилась, и понравилась им. Да и как не понравится? У мамы моей веселый нрав был, неунывающий. Она всем нравилась.
Воссоединились они только в конце войны, в 1944-ом году отца после ранения демобилизовали и он приехал жить к нам. Взрослые дети его тогда тоже на фронте воевали. Отец многому меня научил за те полтора года, что жил с нами. Но не специально. Я просто наблюдал, как ловко он чинил разную кухонную и хозяйственную утварь, как запрягал лошадь. А потом, когда стал сам что-то мастерить, вроде как все само получалось. Очень я технику любил. Сам радиоприемники собирал, а когда появились телевизоры, то и телевизор себе собрал. Тогда в Томске можно было купить детали и собрать все самому.
Когда мне было лет десять, помню, как отец отвозил меня на лошади на пароме на ту сторону реки Томи, к родственникам. С собой мы везли лузгу в трех мешках. В качестве подарка. Это такая шелуха от молотого зерна. Где-то отец её раздобыл. Из этой лузги тетя моя, сестра отца, пекла блины. Лузгу она насыпала в ведро, заливала холодной водой и ставила отстояться на всю ночь. А утром осторожно сливала воду с поднявшейся шелухой. На дне ведра оставалась тонкая прослойка муки. Вернее не муки, а бледно-белой водички. И вот из этой водички надо было исхитриться так, чтобы получились блины. Эти блины были настоящим лакомством, хоть они и горчили.
Я прожил тогда в тетиной семье две недели, подружился с моей двоюродной сестрой Раей постарше меня и двумя братьями – ровесником Вовкой и младшим Борькой. Мы бегали и играли и вечно хотели есть.
А в первый день, помню, я у них отравился. Потому что мы с отцом почти целый день у реки прождали и проголодались сильно. Была большая очередь на речной паром, а ходил он по Томи медленно. С собой никакой еды не догадались взять. Помню, накормили меня тогда какой-то свекольной кашей. И я набросился на нее. А потом рвало от непривычной еды. Всем в то время было нелегко. Но я видел, что в тетушкиной семье жилось еще беднее.
А отвозили меня к тете, чтобы не травмировать похоронами бабушки. Когда привезли обратно, бабушки уже не было… А еще через полгода не стало и отца. Ранения догнали его. Мама тогда сказала, что соседка, увидев, что гроб у бабушки был длиннее ее роста, сказала, что это плохая примета и мол, быть еще покойнику в доме. Так оно и оказалось.
Мама всю жизнь была верующей, да и отец, отказавшись от сана, не отказался от Бога. Ведь Бог - в душе. И для этого не надо никаких регалий и атрибутов. Хоть ими и богата православная церковь.
Мы с мамой на службе стояли, Всенощная шла в Петропавловском соборе, его открыли в Томске после войны. Зима. Холодно. От холодного воздуха и ладана белый туман. На утро мы узнали в больнице, что отца не стало.
На память об отце у меня остался кортик, вернее финка, которую отец привез с финской войны. Пришлось ему идти в рукопашную с противником намного его сильнее и выше; отец уже и с жизнью попрощался, но судьба оказалась на его стороне… Они боролись в грязном снегу, и отец был подмят противником, но изловчился и финн напоролся на свой же нож…
На вторую войну - Великую Отечественную отца по возрасту уже не брали, но он выпросился добровольцем. Как-то взрывом убило повара вместе с лошадью и огромным баком с кашей. Осталась только огромная воронка. Отец любил лошадей и умел управляться с ними, и его назначили поваром. А готовить учился уже на ходу. У отца было три ранения, но все же остался жив и, хоть немного, но пожил рядом с любимой женщиной и сынишкой.
- Мда… - протянул Николай Павлыч и опять задумался о чем-то своем. А затем продолжил свой рассказ:
Продолжение Истории от Палыча: Глава 3. Жизнь в роддоме
Дорогие мои читатели! Спасибо за Прочтение и Комментарии, за Лайки и Подписку. С теплом, Ваш Автор.
Читайте другие "ИСТОРИИ О ГЛАВНОМ":
Истории о Палыче. 1 глава: Пока живешь-надо помогать
Оба два. Поколению войны посвящается
Это счастье быть вольными
Спасибо целине