Героиня актрисы Ирины Купченко в фильме «Училка» произносит фразу, поражающую своей простой и очевидной истинностью: «В мире нет ничего важнее человеческих отношений».
Я вспомнила эти слова после очередного разговора с психологом на тему своих отношений с матерью – в последний год наше общение сошло практически на нет.
Корни моей обиды
Психолог убеждала меня, что истинная причина нашего разлада не в том, что мама хочет мне зла. Но во мне всё яростно сопротивлялось и хотело её обвинить. Во всём – начиная от того, что во время детской ссоры с приятельницей мама поверила не мне, а ей – и заканчивая тем, что ей страстно хотелось, чтобы я вышла замуж и родила детей, а я этого не жаждала.
В сознании была чётко виновата мама. Я считала, что именно ей принадлежали конкретные действия по превращению меня в неуверенную в себе, боящуюся мужчин, замкнутую и излишне сентиментальную натуру.
Будучи уже взрослым, совершеннолетним человеком, я лелеяла чувство глубокой обиды на мать за то, что ей не нравился мой парень в 16 лет, и она чересчур эмоционально выражала свою неприязнь.
За то, что она меня не отпустила на «неофициальное» празднование выпускного в 9-м классе, боясь, что одноклассники, выпив пару банок слабоалкогольного коктейля, начнут ко мне приставать.
За то, что она была вечно недовольна моим отцом, с которым я познакомилась в 16 лет: «Алименты не платил, и сейчас денег не даёт нормальных».
За то, что она смеялась над моими стихами, написанными в 14 лет после чувства первой влюблённости.
За то, что она бросилась однажды закрывать окна, чтобы мой плач не слышали соседи.
За отрицание моей депрессии: «Нет такой болезни, тебе просто надо взять себя в руки!».
За попытки влезть в моё самое личное: «Ты уже целовалась?».
За упорное непонимание того, почему я не хочу иметь детей: «Тебе уже 25, а рожать когда?».
За давление на больные точки: «Когда ты уже наконец найдёшь работу?».
В какой-то момент вся эта критическая масса накопилась, и я поняла, что не испытываю к матери никаких тёплых чувств.
Я смотрела в зеркало, видела доказательство того, что меня не подменили в роддоме и ощущала только горечь и некоторую пустоту.
Чувства, которые я испытывала к маме в 11-12 лет – доверие, нежность, любовь – испарились. Мне не верилось, что ещё в 5-м классе мы могли долго болтать по ночам, а мама могла гладить меня по голове и подтыкать одеяло. Невидимый коннект, соединявший нас, исчез. И мне казалось, что это навсегда.
По долгу, а не по любви
На сеансе психолог задавала мне много вопросов о моём детстве, о взрослении, пытаясь буквально по кирпичикам восстановить картину моих отношений с мамой.
Я честно пыталась вспомнить что-то хорошее, доброе, но, как назло, в моей памяти всплывали только сцены ругани, порицания, назойливой морали и всего прочего, вызывающего мучительный стыд и желание забыть.
Тогда терапевт неожиданно спросила, как складывались мамины отношения с бабушкой. Я растерялась, но честно сказала, что в их отношениях я так же ничего хорошего не припомню: натянутость, частые ссоры, отсутствие доверия.
Об их отношениях можно судить уже по тому, что мама всю жизнь обращалась к бабушке на «вы». Когда бабушка слегла после инсульта, мама не скрывала, что ухаживает за ней исключительно из чувства долга, а не по любви.
И чёрный платок после её смерти мама тоже носила, «потому что так положено».
– А бабушка? – спросила меня психолог. – Как складывалась её жизнь?
Екатерина Зайцева