Если уходит – отпусти и забудь. Всегда ли надо так делать? И нужно ли?
– Я так и делаю.
Наталия несколько раз глубоко вздохнула и открыла глаза.
-Ах, Мишка! Боже мой, Мишенька, — прошептала она, —как я мечтала, что ты придешь сейчас и все это расскажешь!
Глаза ее наполнились слезами, и она смахнула их тыльной стороной руки. В ее движении не было той нарочитой чувственности, к которой все привыкли. Это была скорее конвульсивная реакция на ситуацию.
Наталья всхлипывала, прижимая ладони ко рту. Я молчал.
– Что нам теперь делать? — произнесла она срывающимся голосом.
Я присел перед ней на корточки и взял ее за руки:
– Наташенька! — сказал я по-отечески заботливо. — Не бойся. Ты знаешь, у меня еще есть время. Ты можешь еще все изменить. Ты имеешь на это право.
Она подалась ко мне всем телом, раскрыла объятия, но внезапно содрогнулась всем телом и закашлялась.
— Что это? — проговорила она с трудом. —Что с тобой?
— Это… — я покачал головой и приложил руку к ее лбу. —Это называется «зубная боль», — невозмутимо сказал я. —У тебя болит зуб.
В ее глазах мелькнуло такое выражение, какого я не видел никогда в жизни. Глаза ее стали большими и влажными.
Да, впрочем, все это было уже не важно. Мы с Наталией оказались в объятиях друг друга и уже не могли остановиться. Нас несло в реку любви, унося все дальше от всех проблем, забот и страхов.
На следующее утро я проснулся в незнакомой квартире. Было уже совсем светло. Я был один. Натали, кажется, тоже еще спала. На столике у изголовья кровати горела настольная лампа. Я пошарил в кармане халата — мой бумажник, судя по виду, был где-то здесь. Я достал его, пролистал.
Там лежал мой бывший паспорт. Его нужно было срочно показать кому-то, чтобы он был на месте.
Вдруг я вспомнил о Наташе. Она должна была уже вернуться из больницы. Я пошел в ванную и тщательно умылся. Потом я надел халат. Наталия лежала в постели, укрывшись одеялом до подбородка. Я подошел к не