Сенсационная история, основанная на реальных событиях.
Все персонажи и описываемые
События являются вымышленными.
Любое совпадение с реальными людьми
Или событиями является случайностью.
Только в России, помимо друзей,
приятелей и знакомых
есть ещё и такой вид знакомств
как «Бухали вместе»
часть -5-
Продолжение:
– Кхе-хе-хе… Ого! Смотри как уголёк горит в топке-печи, ёксель же твою моксель… – удивлённо пожал плечами Василий Серафимович, а затем от радости пошёл в пляс и затянул песню: – Чух-чух-чух – загорелась наша печь…
Сергун подхватил песню:
– Чух-чух-чух, разгорелся уголёк с помощью меня, с большими матюками… – затем с улыбкой сказал: – Ну ни в какую не хотели разгораться твои дрова с углём со словами… и без слов, – сделал неутешительный вывод для себя Сергун.
Оба посмеялись.
– Как же это ты смог растопить сырые дрова и уголь, Сергун?! – пожал плечами от удивления. – Какую такую мебель разломал для растопки? Стол и лавки целы. Затем заглянул за занавеску, где стояли две деревянные топчаны, на которых он спал и его напарник Максим Сергеевич Крылов. Квантирант! Так называл его Василий Серафимович своего земляка мордвина. Топчаны, тоже были в целостности и сохранности – он только удивлённо развёл руками.
– Да успокойся же ты, Серафимыч! Цела твоя антикварная мебель. Для меня разжечь печь из сырых дров – это пустяковое дело. Это как два пальца… Я же деревенский хлопец, не из господ буду. Вдобавок сызмальства топил печь в доме, так сказать, дело мастера боится, глаза боятся, а руки делают, – ответил с деловым видом.
– Ох, как я сумлеваюсь в тебе, Сергун. Вот взял и так запросто разжёг сырые дрова с углём. Я же кочегарю не один десяток лет и знаю, какие затраты нужно приложить к этому действию. Тут точно что-то неладное. Признавайся, что сжёг? – спросил, наморщив лоб и насупивши губы, уставившись в Сергуна сверлящими глазами.
– Серафимыч! Ты как на допросе меня к стенке прижал. Вот так просто взял и разжёг, – а затем с загадочным видом проговорил: – Я заклинание знаю, один колдун по секрету тайну открыл.
– И какое же такое заклинание знаешь? Брешешь опять небось. Уе-хе-хе, – спросил с большим недоверием к сказанному Сергуном.
– Только никому ни гу-гу, – сказал с еле сдерживаемым смехом Сергун.
– Я же могила! У меня рот на замке, – заверил его с полной ответственностью за сказанные слова Серафимыч. Сделав при этом такое любопытное лицо, как это делают бабки-сплетницы, когда подслушивают чужой разговор.
– Я тебе верю, Серафимыч! И поэтому открою тебе одному это секретное тайное заклинание. Будешь теперь с полспички разжигать свою печь на раз-два, – и щёлкнул палец об палец. – Садись поближе, чтобы никто не услышал.
Серафимыч, присел с краю лавки, и вытянул шею как та любопытная Варвара, которая на базаре…
– А теперь слушай и запоминай Серафимыч:
По щучьему веленью, по моему хотенью
Поди, топор, наколи дров, а дрова
Сами в избу ступайте и в печь кладитесь…
И гори ясно, чтобы не погасло…
– Ой какой же ты пустобрёх, Сергун! Ты думаешь, что ты один такой образованный, который окончил классы и коридоры. Да эту русскую народную сказку знаю и перезнаю и вдоль, и поперёк, если хочешь знать, – сокрушался Василий Серафимович, качая головой то вверх то вниз, как поплавок на воде, когда начинает клевать рыба, а затем добавил: – Дед-колдун рассказал по секрету это заклинание, хотел взаправду тебе поверить на старости лет. А ты сам, оказывается, большой сказочник, болтун и пустобрёх, каких ещё надобно поискать. Уе-хе-хе – ёксель тебе моксель…
– Серафимыч! Я другие сказки пишу, – сказал с серьёзным загадочным видом Сергун.
– Какие такие сказки? – спросил, уже не веря Сергуну, ни единому его слову.
– Пишу только для взрослых, – ответил серьёзно он.
– Про шуры-муры… Уе-хе-хе, – спросил, показывая непристойные движения руками про романтические отношения между мужчиной и женщиной.
Сергун отрывистым возмущённым тоном отрезал:
– Да ты, старый хрен, совсем спятил. Про это писать не буду, про всякую пошлость и срамоту разную. Хотя зачем мне зарекаться. Как говорят в таких случаях мудрецы, «никогда ни говори никогда». Вот когда буду в таком возрасте, как ты, Серафимыч, может быть, и напишу распрекрасный роман: как жил, как любил и ласкал любимых женщин. Даже с пикантными подробностями… Пусть завидует честной народ, какие у меня были шуры-муры с самыми красивыми девками на свете. Ух!.. Как вспомню, так вздрогну, аж в жилах кровь стынет… Уа-ха-ха.
– Кхе… Мне до того дня не дожить, – сказал печальным голосом и с удручающим видом Василий Серафимович.
– Ну, значит, тогда не судьба узнать о моих шурах-мурах, – сказал, разводя руками в разные стороны, Сергун.
– Мда уж… Жаль, что у меня не было таких любовных распрекрасных романов. А то рассказал бы тебе, как щупал в молодости девок на сеновале. Уе-хе-хе!
– У тебя что, руки не из того места росли, Серафимыч? – спросил с усмешкой на лице Сергун.
– Чаво?! Да ты к моим рукам не прикасайся, Сергун! Руки у меня растут откуда надо! Тебе до них, как рукой до луны, не достать, – сказал с важным видом, вытянул их вперёд перед собой, показывая Сергуну.
Сергун посмотрел на руки Серафимыча, как та цыганка, которая хочет погадать и рассказать ему судьбу, что было и что будет… Затем, прищурив правый глаз, спросил:
– Золотые, значит, у тебя руки?
Василий Серафимович с гордым видом ответил:
– Да! Золотые у меня руки, а по краям серебряные! – хлопнул в ладоши, посмотрел на руки, важно сказал: – Моими руками я всё делаю по хозяйству. Вот моя баба Варвара Филипповна меня за это и полюбила есчё с юности. Дай Бог ей здоровья, и теперь у нас любовь до гроба, – пальцы сжал перстом, и осенил себя трижды крестом, сказал: – Я же не был кобелина, как ты! Хотя в молодости девки на меня заглядывались. Да уж, было молодое время, – сделал задумчивое лицо, вспоминая прошлое, сказал: – Я же не косой и не рябой, а видным был парнем. Это сейчас я выгляжу неважно, так сказать, судьба меня потрепала, и годы взяли своё, ёксель твою моксель… – сказал, осматривая свои руки-ноги, стряхивая с одежды рукой соринки и песок…
– Ты, наверное, был первым парнем на деревне? Ха-ха-ха, – посмотрев на Серафимыча с ног до головы оценивающим взглядом Сергун.
– Не первым и не последним был в деревне и таким слыл, видным парнем был, – сказал с самодовольным видом о себе Василий Серафимович.
– Вот видишь, ты же середнячком слыл в деревне, так сказать, и ни туды и ни сюды, – сказал, как будто Серафимыч был в молодости, как обезжиренное молоко, обрат. Сливки с молока взяли, а обрат оставили на окрошку. Не выкидывать же, это тоже ценный продукт, но уже не очень…
– А ты первым был? – спросил с ухмылкой на лице, уставившись в упор своими глазами в глаза Сергуна, не веря в то, что сказал о себе он.
Сергун развалился на лавке, упёршись спиной в стол, забросил ногу на ногу и ударил себя руками в грудь и с самодовольным видом сказал:
– Да! Был и остаюсь таким до сегодняшнего дня. У нас как говорят в деревне: лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе. Уа-ха-ха.
– Ты хочешь сказать, что мы с тобой здесь оба в городе Ленинграде в хвосте плетёмся у баб? Уе-хе-хе, – смачно подколол Сергуна, поймав на его хвастовстве.
– Чё-о-о-о…! – он ощетинился и выдвинул голову вперёд, как котяра перед боем и выпалил: – Это ты! Плетёшься в хвосте у баб, Серафимыч! А мне до твоего хвоста ещё далече. Уа-ха-ха.
– Ты особливо не ершись, Сергун! Я так скажу тебе с высоты прожитых лет, годы бегут так шибко и быстро, что оглянуться не успеешь, как пролетят твои молодые деньки, и не успеешь глазом моргнуть, как тебе 52 года стукнет, как мне сейчас. Во как-то так, милок – сказал сочувственно, покачал головой, вспоминая свою молодость…
– Вот в этом ты, Серафимыч, прав на все сто! Так что от жизни нужно брать всё возможное и невозможное всё! Гуляй, веселись, пока молодой.
Сергун прочёл стихотворение:
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдёт, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым…
Василий Серафимович, сморщив лицо от боли, правую руку положил в области сердца, сказал:
– Ох, как защемило сердце моё в мимолётном воспоминании прошедшей молодости, – печально посмотрел куда-то в сторону.
– Защемило сердце любовной тоской? Ты только не помри тут мне, Серафимыч, а то кто будет здесь кочегарить тогда? Уа-ха-ха.
– Ага! Не дождёшься! Накося выкуси! – показал дулю Сергуну, сказал: – Я ещё простужусь на твоих похоронах, Уе-хе-хе, – сказал с самодовольным видом – как же он смачно уделал его своим ответом Серафимыч.
– Я тебя не тороплю туда, Серафимыч! Вот туда… мы как раз всегда успеем, – показывая указательным пальцем правой руки в пол, сказал. – Живи хоть сто лет, без невзгод и бед, на радость детям и внукам, – заключил в добродушной улыбке Сергун.
– Да, я и сам не спешу к Богу на приём… У меня есть ещё дела на этой грешной земле. Нужно их закончить, а то получится как-то не по-людски, – с виноватым видом произнёс Василий Серафимович.
– Ну и правильно, куда тебе торопиться, успеешь записаться к Богу на приём. Там перед тобой большая очередь на сто лет вперёд. Без очереди хрен проскочишь. Уа-ха-ха, – подержал Серафимыча в трудную минуту добрым словом и пожелал ему долгих лет.
– Значит, буду жить-поживать и добра наживать, – сказал с воспарившим духом Василий Серафимович.
– Самое главное, Серафимыч! Чтобы потом твоё добро, нажитое непосильным трудом, коммунисты не поделили меж собой. Уа-ха-ха, – оглядевшись по сторонам, проверяя, что они одни в кочегарке, чтобы не дай Бог их разговор не стал достоянием чужих ушей.
– Значит, тогда пойду в коммунисты, чтобы делить меж собой отнятое у буржуев.
Серафимыч затянул частушку:
В коммунисты, в коммунисты запишусь.
С продовольственным вопросом я знаком:
Проберуся комиссаром в упродком.
Будет вновь у нас и масло и крупа.
Затем Василий Серафимович добавил:
– Для такого случая есть русская народная пословица «рыба ищет где глубже, а человек где лучше», во как! Мотай себе на ус, Сергун, – сказал, уча его уму-разуму, как своего родного сына.
– Чтобы там нагадить! ядрёна твоя вошь… Уа-ха-ха.
Они долго смеялись, складываясь пополам, держась за животы, над удачным остроумным ответом Сергуна.
– Ой, не могу! – держась за живот, причитал Серафимыч.
Они ещё долго не могли сдержать свои эмоции…
Продолжение следует.