Какой же я дурак, сам все испортил. Опять совершил что-то глупое. Надо было просто отправиться спать. Но все равно, если я не высплюсь, то могу стать овощем.
Не так давно я переболел ангиной, и теперь у меня горло дерет немилосердно. Не говоря о том, что я ужасно кашлянул перед тем как заснуть. И вот почему я не пошел спать.
— Ты вчера опять напился, — сказала она.
Я ответил:
— Нет. Я не пил, — и огляделся.
За окном, на привычном месте, стояло белое блюдце луны.
Огонек сигареты вспыхнул и погас.
К окну что-нибудь присело, — подумали мы с нею одновременно.
Мы не отодвинулись друг от друга.
А потом успокоились.
И уснули.
___________________________________________
Накануне я прочитал вот это вот эссе. Не так давно. И оно осталось для меня непонятым. Мы не только думали об одном и том же, но и писали об одном. Вот это вот все — образ, поэзия, вот это все — вроде бы про одно, а по содержанию — совсем про другое. Поэтому я вчера перечитал то эссе — и понял, что про другое, а не про то. То есть по форме все в порядке, но на деле все не так. Ведь это же не эвфемизм! Не эвфемистический прием. Нет, тут действительно какая-то беда. Контуженный.
Поэтому я даже обрадовался, когда вчера написал Елене: «Эх, зря я так…»
Кстати, это не так уж и странно. Чуть не каждую неделю я получаю письма, в которых меня спрашивают, как я стал так много писать. Я отвечаю: «Очевидно, я слишком много думаю».
И вот вчера я, перебирая все, что было мной написано до этого, я подумал, что дело, конечно, не в том, как много я думаю. Дело в том — и тут уже никакого «контуженного» не требуется, — что я ХОЧУ думать. И это не потому, что у меня никогда не было мыслей, а потому, собственно, что они никогда не приходили ко мне. Если бы тут была какая-нибудь хитрость, какой-нибудь «концентрат», который не требует ни концентрации, ни переваривания, ни икания, то я давно бы уже написал о нем что-либо. Но я этого не пишу. И хорошо, чт