В 1911 году Шаляпин в порыве страсти в Мариинском театре при исполнении гимна встал на колени перед царской семьёй. Сколько затем не каялся певец, интеллигенция так и не простила ему этого поступка до самой Революции. От него отвернулись все друзья, Шаляпин думал о самоубийстве. На этом примере видно, как ранее в России значим был «гуманитарный бойкот» и репутация.
Великий русский певец Фёдор Шаляпин вышел из простого народа, к славе и деньгам он пробивался сам, через множество тягот. К 1910 году он – кумир российской интеллигенции: Шаляпин помогает политзаключённым (за один благотворительный концерт сборы составляли 1-2 тыс. руб. – примерно 1-2 млн. нынешних рублей), он вместе с Максимом Горьким – совесть нации тех лет. Один нелепый случай разрушил репутацию певца, сделав его изгоем.
6 января 1911 года Шаляпин выступал в петербургском Мариинском театре в «Борисе Годунове». Утром того дня Николай II в Царском селе пожаловал ему звание Солиста его императорского величества. Вечером царь с семьёй прибыл в Мариинский театр на «Бориса Годунова». Опера прошла отлично. После многочисленных вызовов Шаляпин направился за кулисы. И зала раздались крики «Гимн!». На сцене грянули «Боже, царя храни!». Хористы ринулись к царской ложе и рухнули на пол. Шаляпин тоже опустился на одно колено.
Когда дали занавес, выяснилось, что эта верноподданническая акция была продумана артистами заранее – они надеялись растрогать царя и подать ему петицию о прибавке к пенсии. Царь и в самом деле в тот вечер подписал соответствующий указ.
Шаляпин не был поставлен в известность об акции. Но тем не мене после коленопреклонения он пришёл в ложу к царю.
«Царь был весел, и рекомендовал мне больше петь дома, а не за границей», - вспоминал певец.
Через два дня Шаляпин выехал на гастроли в Монте-Карло и уже там узнал о масштабах скандала. Интеллигенция негодовала: как так певец, после того, что царь сделал с народом (в первую очередь ему припоминала Кровавое воскресенье, подавление революции 1905 года и столыпинский террор), Шаляпин расписался в поддержке этого сатрапа. Хуже того, от Шаляпина демонстративно отвернулись даже его близкие друзья: Серов, Дорошевич, Амфитеатров.
Серов прислал ему ворох вырезок с короткой припиской: «Что за горе, что даже ты кончаешь карачками. Постыдился бы».
Во Франции в вагон артиста ворвалась молодёжь с криками «лакей», «мерзавец», «предатель». Лидер российских социал-демократов Георгий Плеханов прислал некогда подаренный ему Шаляпиным портрет с припиской: «Возвращаю за ненадобностью». Миф о Шаляпине-народнике рухнул в одночасье.
В артистическом кабаре «Летучая мышь» исполнялись куплеты Лоло Мунштейна:
Раньше пел я «Марсельезу»,
Про «Дубинушку» стихи.
А теперь из кожи лезу,
Чтоб загладить все грехи.
Я пою при королях,
Все коленки в мозолях.
Шаляпин глубоко подавлен, он пишет другу и театральному деятелю Теляковскому о намерении не возвращаться более в Россию.
Зато с восторгом откликнулась на инцидент черносотенная пресса. «Мы счастливы, что в сердце первого певца России проснулась русская совесть и любовь к Родине! – писала газета «Южный богатырь» 19 февраля 1911 года. – Многие лета новому русскому Шаляпину, который, не испугавшись гвалта жидовского кагала и воя левой печати, открыто объявил себя патриотом».
Горький, лучший друг Шаляпина, глубоко переживает этот случай. Он писал Е. Пешковой 24 января 1911 года: «Выходка дурака Шаляпина просто раздавила меня – так это по-холопски гнусно! Ты только представь себе: гений на коленях перед мерзавцем и убийцей! Третий день получаю из России и разных городов заграницы газетные вырезки. Любит этот гнилой русский человек мерзость подчеркнуть».
28 февраля 1911 года Шаляпин пишет бывшей жене Иоле (их дети живут вместе с ней) в Москву письмо: «Что же это за страна такая и что за люди? Нет, это ужасно, и из такой страны надо бежать без оглядки. Конечно, это задача трудная и особенно из-за детей, но что делать? Думаю, что, поселившись во Франции, мы так же сумеем воспитать моих дорогих малышей, а главное, что они меньше рискуют испортиться. Прощу тебя ничего не строить на Волге, но постараться по возможности избавиться от всего и даже от дома, чтобы ликвидировать всякие сношения с милой Россией.
Думаю, я только о том, что жить в России становится для меня совершенно невозможным. Не дай Бог, меня убьют. Мои враги и завистники, с одной стороны, и полные, круглые идиоты и фанатики, с другой, считающие меня изменником Азефом. Россия хоть и Родина моя, однако жизнь среди русской интеллигенции становится просто невозможной».
В таком же настроении звучат письма Теляковскому и Волькенштейну. Слух о том, что Шаляпин не хочет оставаться в России, теперь породил обвинения и черносотенцев, и монархистов, которые ещё недавно носили его на руках. Они говорят, что артист так и не изжил в себе «жида и социалиста, а потому пусть гниёт в Европе».
Масла в огонь подлили пьяные беседы Шаляпина, которые опубликовала газета «Столичная молва» (артист не давал право на эти записи, он их произнёс в алкогольном порыве в каком-то французском ресторане): «Это был патриотический порыв, и я упал на колени. Это во мне сказалось стихийное движение русской души. Ведь я – мужик! Красивый, эффектный момент».
Шаляпин теперь выступает в Монте-Карло и во Франции, но и здесь его принуждают исповедоваться и каяться в грехах. Газета «Киевская почта» 21 июня 1911 года перепечатывает беседу певца с французским журналистом: «Я никогда не принадлежал ни к одной из партий, и мои симпатии были свободны от каких-то обязательств. Но почему те, кто стоят за правду и во имя её жертвуют даже жизнью, так несправедливы по отношению ко мне? Мне очень больно». Это интервью только усиливает травлю со стороны русской интеллигенции.
Шаляпин несколько раз пытался покончить самоубийством. Мария Фёдоровна Андреева вспоминала: «Он пытался застрелиться, не будь рядом такой сильной дамы, как Мария Валентиновна (вторая жена Шаляпина), он застрелился бы».
Певец всё же решился приехать к Горькому на Капри. Он плакал несколько дней, просил прощения. Горький прощает его, и начинает долгую, трудную кампанию по реабилитации Шаляпина. Он пишет статьи в его защиту, лично просит видных интеллигентов. Шаляпин, в свою очередь, в прямом смысле расплачивается перед русской интеллигенцией: он вносит деньги в партию эсеров, меньшевиков и кадетов, жертвует прессе. В общей сложности, до 1914 года, за три года, он потратил на эти цели не менее 40 тысяч рублей (40-50 млн. нынешних рублей).
Постепенно отношение к Шаляпину становится умеренным. Интеллигенция его готова терпеть, если он будет постоянно каяться. Но об истинном отношении к певцу говорит такой случай.
В 1915-1916 годах Горький, со слов Шаляпина, пишет биографию певца. В октябре 1916 года журнал «Летопись» анонсирует на будущий, 1917-й год, «Автобиографию Шаляпина». Анонс вызвал резкую читательскую и редакционную реакцию – рядовые сотрудники пообещали уволиться, если в журнале выйдет это произведение. А читатели забросали издание ультиматумом, что они откажутся от подписки.
В России Шаляпина после 1911 года удерживают только огромные заработки – в год у него выходило до 100 тысяч рублей (100-120 млн. современных рублей). После того, как свершилась Октябрьская революция, отменившая заработки вовсе, Шаляпина более ничего не удерживало в этой стране.