Общественное мнение

Священномученик Иоанн (Восторгов)

Отрывки из проповеди «Общественное мнение»

Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы.... Тогда отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие.

Мф. 27: 24, 26

Итак, Пилат знал, что Этот Иисус <…> совершенно ни в чем не повинен и ни казни, ни биения, ни какого-либо иного наказания не заслужил. Горькой насмешкой звучит после того требование Пилата дать воду, чтобы умыть руки пред народом. К чему это? Умовением рук отмоешь совесть? Или избегнешь нрав­ственной ответственности? Не обратно ли: если Иисус невинен, зачем же ты Его казнишь? <…> Зачем отпускаешь Варавву? И кто этот Варавва? Зачем он объявлен лучшим и достойнейшим, чем Хри­стос? Варавва же был разбойник, кратко говорит еванге­лист (Ин. 18: 40). <…>

Еще горше звучит другое краткое замечание Еванге­лия: Иисуса, бив... И казни предал невинного, и о невин­ности засвидетельствовал... Но зачем же тогда бил? Зачем еще издевательство и это лишнее страдание пред казнью? Он уже изнемог от Гефсиманского борения: там капли пота падали с чела Его, как капли крови <…>. Потом Его целую ночь то судили в ночном незаконном собрании си­недриона; то подвергали допросу; то держали в холодную ночь под стражей на дворе архиерейском, в то время как воины поочередно грелись у костра; то влекли Его от пер­восвященника к первосвященнику, от них к Пилату, потом к Ироду, опять к Пилату, в короткие промежутки между допросами отдавая на издевательства и насмешки, на биение и истязание воинов и толпы... Он был истощен до последней степени, и Его, обнаженного, едва прикры­того хламидой, истерзанного, до конца ослабевшего, еще нужно было бить, чтобы потом предать казни!.. И какая это была казнь! Представьте себе: вот положен крест на земле; на нем протягивают обнаженным присужденного к смерти; вот застучали молотки, и гвозди пронзили руки и ноги. Потом воины начинают поднимать крест вместе с распятым кверху. Этот момент трудно и представить себе во всей его мучительности. Тело всей своей тяжестью висит на гвоздях: они рвут жилы, они раздирают раны, они давят и ломают кости. Каждое движение, самое незначительное, острой стрелой пронзает страдальца, а его поднимают, потрясая его тело, когда шатают и колеб­лют крест, опускают в яму, утверждают клиньями. Льется кровь из открытых ран; они горят несказанной болью, сжигая огнем всю внутренность; мучительная жажда охватывает несчастного. И при всем этом — полное при­сутствие сознания и тягостная угнетающая мысль, что нет уже никакой надежды на жизнь, ибо даже и снятые с креста всегда умирали. Неудивительно, что распятые меч­тали и просили только об одной милости и об одном счастье: чтобы их убили поскорее. Тут истинным благо­деянием являлось то эсмирнисмено вино, или оцет, то есть уксус смешанный с желчью (Мф. 27: 34), о котором упо­минается в Евангелии: его готовили сердобольные жен­щины для распятых, потому что оно омрачало сознание и этим притупляло боль. Мы знаем, что Иисус Христос не захотел вкусить этого отвратительного напитка; и, отве­дав, не хотел пить, говорит евангелист. Он восхотел до конца и в полной ясности сознания приять мученическую чашу искупительного подвига.

Присоедините к Его мукам сознание невинности стра­дания; присоедините сознание, что Он окружен нена­вистью тех, за кого страдает, и около креста видит и слышит злорадные крики, насмешки, глумления, издева­тельства.

<…> О, Пилат, Пилат! Что ты совершил?! Ты умыл руки в знак мнимой личной непричастности своей к беззаконному осуждению, но ведь такой воды нет, которая очистила бы не руки твои, а совесть! <…> и когда вопила бешеная толпа иудеев: Кровь Его на нас и на детях наших (Мф. 27: 25), то это проклятие пало тогда и на тебя, Пилат!

Впрочем, едва ли современный человек, образованный и передовой, посмеет осудить Пилата, не осуждая себя самого.

Если бы говорить о поведении Пилата во время этого ми­рового суда над Христом, если бы говорить о нем языком современности, то надобно выразиться так: Пилат только уступил общественному мнению, послушал гласа народа, а глас народа — глас Божий. Итак, Пилат невиновен: он по­ступил сообразно ясно выраженной народной воле.

Какими жалкими и отвратительными кажутся эти ку­миры современности, эти затасканные фразы лести и подслуживания низменным инстинктам толпы — пред лицом Христа, истерзанного, убитого! Вот оно, обще­ственное мнение! Вот он, глас народа! Как легко и удобно прикрылось богопредательство и богоубийство! Как легко и ныне, и всегда, и до скончания бытия земли будут и впредь им прикрываться самые гнусные, самые черные преступления!

Общественное мнение! Пред ним склонился Пилат. А видел ли он с высоты своего лифостротона, сидя на су­дейском кресле, <…> как первосвященники наустиша народы (возбудили народ), видел ли он, как их прислуж­ники <…> бегали и теперь в толпе, лгали, возбуждали, уго­варивали, склоняли угрозами, соблазнами, подкупом и обещаниями, — видел ли Пилат, как они «делали это об­щественное мнение»? Да, создать, направить, повернуть и использовать общественное мнение — это особое искусство, требующее даже не ума, а просто ловкости, а главное требующее бессовестной неразборчивости в средствах для достижения цели.

Но если бы оно, это общественное мнение, явилось и не­искусственно, разве оно непогрешимо? Кого же больше, добрых или злых, рассудительных или легковерных, свя­тых или грешных? Разве в человеке живет одно добро? Разве нет в нем зла? А если так, то и на общественном мне­нии, и на приговоре толпы всегда может отразиться злое начало. <…>. Воля большинства должна превозмогать только в том случае, если она согласна со справедливостью, потому что понятие «обязан» существует только в нрав­ственности». Поэтому-то христианину так противно уче­ние о той правде, которая определяется только по подсчету голосов, когда в случае если половина народа станет за, а другая половина — против, то один лишний человек ре­шает и обозначает истину. Непонятно, почему же вдруг так стал важен этот случайный один человек? <…>

Кто ищет только общественного мнения, тот, ясное дело, не имеет никакого мнения своего или так в своем мнении не утвержден, что постоянно нуждается в про­верке его, притом не в вековечных и неизменных образ­цах, которые преподало христианство, а в текучем и колеблющемся мнении большинства. <…>

Общественное мне­ние стало богом, царем, повелителем, стало религией и церковью современности! <…> В его рас­поряжении печать, газета, телеграф, тысячеустая молва, и оно ежедневно, ежечасно держит проповедь свою на­роду и распоряжается властно судьбами мира: судит царей и правителей, предписывает мир и войну, возводит в славу или низвергает в грязь и позор угодных или неугодных ему лиц, признает или не признает факты! Так же можно им «наущать народы», как при Пилате; так же можно предпочитать Христу Варавву, так же можно вопить миллионами уст: «Возьми, возьми, распни Его!» С истиной он обращается как с собственностью. <…>

Воистину ужасные последствия могут произойти из этого нового ига и властительства <…> И чем неустойчивее общество, чем более оно падко на приманку похвалы общественного мнения, тем тяжелее жизнь. Не таковы ли мы? Не такова ли наша жизнь? Как легко у нас выливается грязь на всех и всякого! Как легко принимают на веру всякое слово осуждения, как легко создаются и падают репутации, как легко успевают в замыслах те, которые хотят создавать общественное мне­ние и руководить им для своих личных выгод! Как легко меняло наше общество свои кумиры! <…> Знаем, что всё сказанное слишком горькая и неприятная правда для современного передового человека; знаем, что и самая проповедь этой правды небезопасна для проповед­ника: самое меньшее — то же общественное мнение объ­явит его человеком отсталым, безумным или врагом человечества. Но Тот, Кто предлежит здесь пред нами, изоб­раженный на плащанице, самым делом и Своей смертью подтверждает эту правду и вместе с тем дает верующему вечное предостережение быть осторожным в следовании тому, что хочет под видом гласа народа как гласа Божия на­вязать нам то или другое воззрение и покорить себе.

Глас Божий для нас вовсе не глас народа. Он, Христос, навеки даровал нам и открыл глас Божий в Своем учении, в Своей Церкви. И кто хочет иметь истинное, а не под­дельное общественное мнение в вопросах веры и жизни, тот найдет его в Церкви. И кто хочет разобраться, как ему вести себя даже в мелочах и подробностях людских отно­шений, и тот найдет для себя руководство в том же хри­стианском нравственном законе. Это не случайный каприз, не изменчивый взгляд кучки людей, а вечный, неизменный, свыше данный, небесным авторитетом за­крепленный и освященный безошибочный руководитель жизни. Только там, где за основу берется это вечное и неизменное начало, только в тех народах, классах обще­ства, в тех собраниях людей, где сильна вера, сильна пре­данность христианству, преданность Церкви, только там может быть истинное общественное мнение, совпадаю­щее с правдой, спасительное и воспитательное для слабых душ и характеров, поднимающее людей к их идеалу — до высоты богоугождения и богоподобия, а не низвергаю­щее их до преступления богоубийства и во дно адово. Такое общественное мнение осудит порок, а не объявит его добродетелью; такое общественное мнение заставит грешника прятать и скрывать свои пороки, стыдиться их, а не идти с наглостью и дерзостью в среду людей и хва­литься своей свободой от нравственного закона и своим скотоподобием. Такое общественное мнение будет силой не разрушительной, не темной, не сатанинской, а силой светлой, положительной, созидательной, божественной.<…>

Аминь.

Слово сказано в Великий Пяток 27 марта 1909 г. в соборе г. Харбина