«У тебя, у атамана, есть казачий суд:
Если не порядочно живёт,
Суди правдой по тому суду,
По тому суду, да правому,
Живи с казаками на Дону во миру!»
Народный опыт выживания в жестоких условиях времени зарождения донского казачества самостоятельно сформировал необходимые и совершенно простые правовые понятия: за что, кого и как наказывать.
Казачье войско-община, создавая своё самобытное право, закрепляла в нём круг преступлений, недопустимых в казачьем сообществе и каравшихся смертной казнью. В первую очередь к ним относились оскорбление и возмущение общества, предательство, убийство, междоусобное воровство, недобросовестная служба и побеги из войска. Были определены и способы исполнения смертной казни за подобные преступления: и в воду метали, и топили, и головы рубили, вешали на опускаемые в воду якоря, расстреливали из пищалей и луков. За менее значительные преступления наказывали плетьми, палками, а то и отсечением рук. Такое право можно назвать майданным. Ведь именно на майдане - широкой площади в центре поселения, где были расположены церковь, базар и местное правление, сходились казаки в старину на всенародное собрание - казачий круг.
По древнему войсковому праву приговор приводился в исполнение немедленно и никаких вышестоящих судебных инстанций не существовало. Судили или войсковым, или станичным судом. Судебный процесс ограничивался простым словогорением. Вот откуда пошло призывное: «Не вели казнить, вели миловать».
Один из первых исследователей истории Донского Войска Александр Иванович Ригельман приводил такой юридический факт: «смертию наказывался виновник за оскорбление общества, возмущение, злодейское убийство и междуусобное воровство».
Также строго наказывались предательство и побеги, даже если побег был задуман на Кубань, где уже основательно проросли казачьи корни.
В приговоре станичного суда часто появлялась фраза: «на станичном сборе наказать жестоко плетьми».
Для войскового казачьего права были характерны следующие признаки: немедленное приведение приговора, несложность судебного процесса и отсутствие высших судебных инстанций. Не было ни предварительного дознания, ни предварительного следствия. Производилось лишь открытое словесное разбирательство с участием не менее двух свидетелей, представителей с потерпевшей стороны и обвинителя от Войска. Функции обвинителей, как правило, выполняли выбранные от Войска старшины и казаки. Было даже такое казачье образное выражение: «войсковая сабля», означающее справедливое наказание за совершённое преступление, а по смыслу оно равно более привычному - «меч правосудия». Для ускорения поиска виновных использовался и такой метод дознания как «пристрастный, под битьём плетьми допрос».
В восьмом выпуске сборника областного войска донского статистического комитета за 1908 год в статье «Преступления против войска по древнему казачьему праву» говорилось: «Первоначальный суд и расправа над виновными на Дону были ещё более жестокими, чем в древней Руси, хотя и они, как известно, тогда особой мягкостью не отличались. Посадить на кол, сварить в кипятке, залить свинцом глотку».
Кроме станичных сходов, на которых рассматривались жизненные вопросы казачьего бытия, были и ещё судебные сходы. После молитвы, которую возносили богу все присутствовавшие, начинался судебный сход. К клятве на Библии приводились, как бы сейчас сказали, участники судебного процесса. Затем, писарь атаманского правления оглашал жалобу, либо сам жалобщик подробно, и с подобающим такому случаю, выражением лица, подробно вещал о своих обидах. После короткого словесного разбирательства, с обилием самых страшных клятв, следовал приговор станичного схода. Решение принималось по справедливости, причём такой, как её тогда понимали и конечно важно, что все в станице друг друга знали с самого детства. Протоколов таких судебных заседаний в архивах не найдено. Безвинно осужденным жаловаться было некому, да и надежд получить помилование тоже. В качестве памятного знака может служить разве что найденный на дне реки, проржавевший якорь, с привязанным к нему скелетом.
В 1671 году, когда была образована одна из известнейших на Дону станица Каменская, в присяжном листе, поданном казаками Московскому Государю говорилось: «Все возмущения и тайные заговоры против государя немедленно усмирять, главных зачинщиков немедленно присылать в Москву, а приверженцев их по жестокому войсковому праву казнить смертию».
Орудия наказания были крайне просты, незатейливы и взяты из повседневной жизни. Плеть в исправительных делах являлась самым универсальным и дешевым средством. Вершился также суд у вод текучих, и у глубоких местных озер. В куль - да в воду, или способом привязывания к якорю и опусканием его на дно. А то и вовсе без выдумки…. На приговоренного к смерти просто одевали мешок, заполняли его камнями и потом, завязав мешок, бросали несчастного осужденного в воду. Надежд остаться в живых после такой водной процедуры быть не могло. Наказание по древнему войсковому праву преследовало важную цель - чтоб другим неповадно было. Потому и все наказания, и тем более, казни приговорённых производились публично.
После включения земли Войска Донского в состав Российской империи, правительство ограничило деятельность войсковых судов на основе войскового права и не замедлило распространить на территорию края нормы права имперского. В то же время самобытное казачье право продолжало играть важную роль в жизни станичных обществ. За оскорбление казаков друг другом или детьми родителей, за самовольную отлучку из станицы, за неисполнение станичных приговоров и прочие виды нерадения к общественному интересу, применялось не имперское право, наказывавшее виновных тюрьмой, ссылкой в Сибирь, арестами, штрафами и прочими жизненными лишениями, а право неписанное, но выработанное веками, и закреплённое лишь в сознании людей, проживавших на Дону. По нему применялись более привычные способы казачьего воздействия на нарушителей жизненного уклада, как то наказание плетьми, наложение денежного штрафа, лишение казачьего звания, со всеми вытекающими отсюда последствиями материального и правового характера.
В конце семнадцатого века на Дону были учреждены 11 сыскных начальств, уменьшенных затем до семи. Одно из таких сыскных начальств находилось совсем рядом со станицей Гундоровской, в окружной станице Каменской. В каждое сыскное начальство назначались по три заседателя из чиновников, секретарь, повытчик, два старших и три младших писаря. Возглавлял это учреждение сыскной начальник.
Войсковой наказной атаман граф Василий Петрович Орлов в 1797 году направил по подчиненности «Наставление к действию». В нём сообщалось об очередном изменении числа округов в Донском войске и определялся круг вопросов, подлежащих ведению сыскных начальств.
Наставление определяло, как должны действовать окружные сыскные начальники для соблюдения законности и в сфере суда. У них была довольно широкая юрисдикция. От деятельности станичных атаманов и до службы простых казаков, от разбора обращений и жалоб не казачьего населения, и до решения споров между станицами и хуторами о поземельном довольствии.
Окружной сыскной начальник рассматривал мелкие преступления и дела о воровстве на сумму более 30 рублей (совсем уж мелкие воришки представали перед станичным судом). Более значимые, «производимые по округам следствия», предоставлялись на рассмотрение окружным судным начальствам, или в зависимости от тяжести, сложности и важности поступали на рассмотрение в войсковой суд.
В обязанности сыскного начальства был вменён розыск крепостных крестьян - беглецов из российских губерний, государственных и уголовных преступников. Чиновники контролировали деятельность станичных властей, зорко и тщательно отслеживали правильность составления списков малолеток, служилых и отставных казаков. Кроме того, сыскное начальство занималось разбором жалоб и исков свыше суммы в пятьдесят рублей, наблюдением за сохранностью почтовых трактов, мостов и переправ, взысканием пошлин и акцизов по торговле.
Российское правительство понимало особую силу воспитательного значения станичного права на Дону и вполне допускало его функционирование под строгим надзором войсковых властей. Положением от 13 мая 1870 года об общественном управлении в казачьих войсках, в каждой станице были учреждены местные станичные суды. О том, как они функционировали, общее впечатление даёт заметка «О станичных судах», помещённая в «Донских областных ведомостях» за 17 декабря 1875 года: «Дела в этих судах производятся порядком словесного разбирательства, о результатах которого составляется постановление присутствовавших членов суда и объявляется тяжущимся лицам с подпиской их в известности и с предоставлением недовольной стороне месячного срока на обжалование решения кассационным порядком в съезде мировых судей».
Далее шло пожелание: «Когда суд имеет приличное помещение с соответствующей мебляровкою, когда стол судебных заседаний снабжен прочими атрибутами правосудия, тогда каждый будет относиться к нему с подобающими почестями и уважением и входить в него, как в действительное святилище суда, а ни как в толкучий рынок, каким представляется он в своём бесприютном положении».
Подсудность дел у станичного суда была не особенно широкой. Из уголовных деяний в станичном суде рассматривались дела о кражах, если они не сопровождались особо отягчающимися обстоятельствами; мошенничества и дела о покупке заведомо краденого имущества на сумму не более 30 рублей. Из дел, подпадающих под современное определение хулиганства, рассматривались дела, связанные с нанесением обиды словами и действиями, побои, не имевшие вредных для здоровья последствий, шум, брань, пьянство и тому подобное.
За мелкие проступки и наказание полагалось соответствующее. Мировой судья мог определить наказание для виновного в виде трёх месяцев ареста. Станичный суд имел право присудить наказание с отправкой на общественные работы, сроком до шести дней, или назначить денежное взыскание в размере до трёх рублей (что было равно стоимости максимум трёх пудов муки), например, за оскорбление личности. Так что моральный вред тогда оценивался не сильно дорого.
Станичный атаман и вовсе, без суда, определял провинившимся, как наиболее действенное, телесное наказание. Наказание плетьми, вплоть до начала ХХ века являлось универсально-распространенным, понятным и привычным. Обид на подобную экзекуцию почти никогда не было.
Приговаривали при этом так: «Не позорь казачьего рода!», «Коль за дело, то так доходчивей!». В 1903 году в станице Гундоровской состоялось 30 заседаний станичного суда. На них разрешено 346 гражданских дел и всего 14 уголовных. Из всех рассмотренных дел и вынесенных приговоров только десять было обжаловано. Для любителей судебной статистики можно пояснить, что это всего три процента от общего числа дел. Интересно полистать спустя сто лет судебные дела по тяжбам станичников и хуторян. Возьмём, к примеру, такое дело: «25 мая 1905 года станичный суд в составе урядников Дениса Деревянкина, Андрея Сухорукова, Самуила Брыкова и письмоводителя урядника Григория Мазанова прибыл на хутор Ковалёв и стал разбирать дело по иску казака Фёдора Шабанова к казаку Ивану Шляхтину, за незаконное владение частью огорода. Осмотрев спорное место, судьи принудили стороны заключить мировое соглашение, мотивируя тем, что вообще вынесут решение и отберут огороды у спорных сторон. Когда мировая была подписана в присутствии судей, то судьи приняли от Шабанова угощение в виде двух бутылок водки».
На это самое угощение и поступила жалоба от недовольной стороны. Состав суда потом долго объяснял, что подобное угощение - это старый обычай при заключении мировой, и что это вовсе не принятие дара при исполнении служебных обязанностей. После разбирательства дело было закрыто, а судьи строго предупреждены. Такое вот характерное дело о злоупотреблениях в судебной сфере. Как тут не вспомнить такие народные пословицы: «Не бойся суда, а бойся судьи», «Не всякий судит по праву, иной - и по нраву».
