Целый год я выживала на острове совсем одна, а потом с неба на меня свалились два красавчика Позитор-студио с их талантливыми ребятами. Удержать в памяти всех музыкантов вместе оказалось просто невозможно, так что я их всех и не запомнила. Зато помню, как одного звали Джон Генри, а другого — Джейсон Чарльз. Позитору-студии принадлежали только барабанщики и скрипач, но они работали на пару — рычали хором, а я пыталась изобразить хотя бы самую малость. В результате я научилась совмещать звуки, легко узнаваемые по чьей-то случайной заминке. Потом Джейсон наяривал на своем скрипке, а Джейсон взвывал на басу. Это были не мелодии, а просто злые, резкие как удары хлыста звуки, но только оркестр грохотал, и получалось довольно сносно.
Джейсон Чарльз имел репутацию отпетого кантри-певца, и все что надо он орал. Под такую музыку я всегда засыпала.
Но все равно мне было очень приятно видеть, как они работают — то вчетвером, то вшестером. Певец Конрад Тейлор и гитарист Джейсон Боулер что-то постоянно наигрывали на рояле, а барабанщик Майк Хегарти заставлял их работать все время. Майк, у которого были волосы до плеч, торчали во все стороны и все время дергался. Я никогда еще такого не видела. Он пел, как будто его пинали, а изо рта у него летели только брызги слюны.
Джейсону Чарльзу было двадцать два, а Конраду Тейлору — двадцать четыре года. Конрад, как и его отец, был вылитый Шон Коннери в молодости — светлая кожа, темные кудри, открытый взгляд. Но играл он просто ужасно, так было у него от природы. А в целом он был очень милый — все время лез целоваться, так не хочется отрываться друг от друга.
В первые же дни я спросила, какие у них отношения.
— Секс всегда был между нами, — сказал Джеймс.
Позитору нужна была помощь, поэтому они напросились в гости к нам и вот пришли. Этот большой и яркий наряд Джеймса вызвал у меня недоумение — он был в черной майке и черных джинсах. А у Конрада тогда была модная синяя толстовка с капюшоном. Очень интересно было смотреть на лица Позитора и Джеймса, когд