Увидели на улице в поселке допотопный магазинчик, зашли, а там арбузы у печи, и кочан капусты как на выставку, и пирожки из теста, закрытого тончайшим слоем маргарина. Вазу запотевшую купили: ваза в виде головы мальчика, в глазах искра, а не то что фарфор. И бутылку «Вдовушки» купили. И сок томатный, и лимонад, и минералку. И «Буратино» раздобыли, бутылку, а сверху на ней крышка – пасть зубастая с оскалом.
Но все это было и было, а теперь вдруг, вот как во сне, начисто до конца забылось. Не осталось сил даже на то, чтобы включить телевизор и увидеть Зинаиду.
В магазине Нина закрыла лицо руками.
…
Когда мы оказались возле дома Зинаиды, у нее за спиной на кровати уже спала старушка.
– Это наша соседка, – сказала Нина, – она встала, чтобы проводить нас.
Она вошла первой, и за ней, как черт за ведьмой, Черный Пес, встряхнутый, как собака, которую мыл, но которой все равно надо вылизать, как ковер, – вылизывать и нам.
Нина подошла к кровати и накинула одеяло на голову старушке. Стало тихо, как в церкви.
Я стоял и смотрел на них, словно впервые увидел, – остолбенел, оглушенный. Да, хороша была старуха, Инна, ничего не скажешь! Сначала зараза какая-то, из глаз искры, а сейчас в плечах туманом затянуло!
– Ты ведь ее жена, – сказал я, чувствуя, как меня словно бы переваривает желудок, и от этого соленого привкуса во рту сводит скулы.
Зинаида не ответила, лишь устало повела плечами. Пес не мог вырваться из Ниныных рук, но, слава Богу, хотя бы не брыкался, не визжал.
Теперь я заметил, что старшая из сестер, Инна или все-таки Марина? – не знаю как ее звать, – слегка беременна. Настоящее дитя, в первый раз видел, чтобы ребенок был такой маленький, пушистый и белый…
– Хочешь, мы отнесем тебя в больницу? – спросил я неожиданно для себя. А что, черт возьми, мне было делать? Разве я не мог бросить эту девочку? – Пойдём. Тебе нужно домой.
Нет, не могу смотреть, как она уходит из этого дома, – из этого города