В 1989 году в СССР впервые прошли выборы, на которых стало возможным войти в состав народных избранников не только по разнарядке. В результате в числе депутатов оказался и академик Андрей Сахаров.
Всю жизнь Андрей Дмитриевич Сахаров мог донести свою позицию до соотечественников лишь в открытых письмах, размноженных на пишущих машинках, и на волнах русскоязычных зарубежных радиостанций. В мае 1989 года академик-правозащитник получил идеальную трибуну — в Москве открылся Первый съезд депутатов Верховного Совета СССР.
Руководство Академии наук пыталось не допустить избрания Сахарова. Андрей Дмитриевич выдвинулся от нескольких территориальных округов, но начались массовые протесты научной общественности, и Сахаров заявил, что будет баллотироваться только от Академии. 20 апреля Андрей Дмитриевич был избран от Академии наук СССР.
Агрессивно-послушное большинство
Съезд открылся 25 мая 1989 года. Он стал, возможно, вершиной общественно-политической биографии Андрея Сахарова. И одновременно одной из самых сложных страниц жизни и даже фактором преждевременной кончины. Никогда ранее Андрею Дмитриевичу не удавалось обращаться к населению всей страны в прямом эфире. И никогда прежде ему не доводилось сталкиваться с агрессивными оскорблениями в многотысячном зале.
Основное несогласие Андрея Сахарова с Михаилом Горбачёвым и большинством депутатов выразилось в неприятии академиком повестки работы съезда. Генсек КПСС требовал на первом этапе избрать председателя Верховного Совета (сам же Горбачёв и был избран) и Верховный Совет. И только после этого следовало обсуждать другие вопросы. Сахаров, который мог рассчитывать на поддержку незначительного меньшинства депутатов, требовал начать с обсуждения вопроса о власти. По сути, он добивался от главы государства, чтобы тот разъяснил, как будет дальше развиваться СССР. И сделать это в самую первую очередь.
Сахаров взял слово и заявил: «Самое главное, о чём он [Михаил Горбачёв] должен сказать, что собирается делать в ближайшем будущем… чтобы преодолеть чрезвычайно тяжёлое положение, которое сложилось в нашей стране».
Андрею Дмитриевичу не удалось договорить ни в тот раз, ни во время последующих выступлений. Его прерывал Горбачёв под шумное одобрение большинства.
Реакция зала объяснялась не в последнюю очередь непониманием депутатов из областей и республик, зачастую избранных без альтернативы, смысла обсуждения повестки дня. Их, как и во времена предыдущих созывов, делегировали на съезд, чтобы одобрить линию партии. Максимум — покритиковать «отдельные перегибы» и, учитывая объявленную гласность, внести собственные скромные инициативы. После того как Горбачёв предложил сперва голосовать, а потом обсуждать, любые возражения против этого порядка казались им такими же странными, как и возможность существования другой партии, кроме КПСС.
27 мая в своём выступлении ректор Московского историко-архивного института Юрий Афанасьев обозвал этих депутатов «агрессивно-послушным большинством». За исключением одного эпизода, о котором речь впереди, прямой агрессии не было. Просто существовал очевидный контраст между меньшинством, выбранным на конкурентных выборах в Москве и Ленинграде, депутатами от Прибалтики, и основным депутатским массивом, считавшим свою функцию декоративной.
Меж двух огней
Правда, Горбачёву приходилось быть не только оппонентом, но и защитником Андрея Дмитриевича. Перед закрытием съезда он даже выступил в роли индивидуальной счётной комиссии, решая, сколько депутатов готовы дать Сахарову хотя бы пять минут на выступление, а кто — против этого вообще. Когда Горбачёв взял микрофон, последовал упрёк от Союза театральных деятелей: почему академик Сахаров выступил семь раз, а народный артист Кирилл Лавров — ни разу? Андрей Дмитриевич пытался говорить пятнадцать минут, но был прерван.
До этого, 2 июня, произошёл символичный инцидент. Инвалид-афганец, депутат от ВЛКСМ Сергей Червонопиский обвинил академика Сахарова в клевете на Советскую армию. Речь шла об утверждении в интервью зарубежным СМИ, с упоминанием, что в Афганистане советская авиация намеренно обстреливала своих солдат, чтобы те не попали в плен.
Независимо от того, было ли это выступление частной инициативой Червонопиского или обдуманной акцией, реакция зала показательна. Возмущение переросло в патриотическую демонстрацию — долгое скандирование лозунга: «Держава, родина, коммунизм!» После этого Андрея Дмитриевича захлопывали и заглушали криками с ещё большим энтузиазмом.
Депутаты просто не понимали, зачем предоставляют трибуну «антисоветчику», если страна дружно выбирает перестройку под руководством КПСС. К чему рассуждения и тем более предложения по свободной экономике, экологии, совершенно непонятным политическим свободам, если партия уже дала столько свобод? И вообще, как начинали говорить, «хватит каяться, пора работать!».
Обиды тех дней серьёзно сказались на здоровье Андрея Дмитриевича. Впервые в жизни он столкнулся с оскорблениями не на страницах или экране, не со стороны отдельных сотрудников силовых структур или маргинальных сограждан, а огромной толпы. Причём толпы в галстуках и костюмах.
Несмотря на эту обиду, Сахаров не отступил. Он так же активно участвовал во II съезде, и его смерть перед очередным заседанием была смертью в разгаре сражения.
Были ли шансы на победу в этом бою? Смог бы академик Сахаров, чьё мировоззрение не изменилось с 60-х годов, стать лидером Межрегиональной группы депутатов, столь активным, что в тени остался бы даже Борис Ельцин?
Ответа нет. Съезд народных депутатов образца 1989 года был чем угодно, но не органом, готовым подхватить преемственность Учредительного собрания, разогнанного в 1918 году.
Это статья из нового номера журнала «Дилетант», вышедшего к столетию Андрея Сахарова. Выпуск целиком можно прочитать в приложении для iOS по ссылке.