* * *
На даче ни глада, ни мора,
в июле светло и тепло,
танцует комар Карамора,
бьёт длинною ножкой в стекло.
Но грусть наступает иль вечер,
и тут уж пляши, не пляши –
стекают оплывшие свечи
на дно потемневшей души.
Хоть светят глазища фиалки
лучом розоватым всю ночь,
когда повезут в катафалке,
мне свет их не сможет помочь.
Лишь бог комаров Карамора
мне встретится в царстве теней…
Порхает во тьме коридора
душа. Я гоняюсь за ней.
ШАХМАТНОЕ ВИДЕНИЕ НА БЕРЕГУ ЧЕРНОГО МОРЯ
А.З.
Вот вписана огромная доска
в песчаный берег с галькой и костями.
Король – ферзю: «Веди на бой войска,
пусть алыча (е2) дрожит ветвями!»
Любимая, вот белая ладья,
а я – внутри, как скрытая фигура,
и жизнь моя – дебют и квадратура…
Вот чёрная ладья, как попадья.
И я хожу то вдоль, то поперёк
по минным клеткам, я – прямолинейный;
а солнце, словно красный уголёк,
летит в пучину авиалинейно
и греет море где-то там, на дне…
Я – в белой башне, ты – ныряешь в воду.
Любимая, с тобой наедине
я обрету солёную свободу,
когда я эндшпиль… тьфу, в тылу врага
я захвачу коня, продукты, базу
(в сутане чёрной старая карга
не попадёт косой по мне ни разу).
Захлопну доску. Знай, что будет так:
покину башню, выйду из квадрата…
С борта ладьи я выкину пятак,
два пятака, не скрывших глаз солдата.
ДУРАК
Поймаю сон, зажму в кулак
и через речку брошу –
Бубнил на паперти дурак,
сняв с головы калошу.
Глядел на мелочь, будто царь,
и радовался свету,
Струилась огненная варь
с небес по силуэту…
Ох, плавил воск родной народ,
лез с поцелуем в доску.
Дурак крестил открытый рот;
язык – как красный лоскут.
Сквозил засаленный армяк,
и, сидя в талой каше,
Он кашлял – валенок размяк,
светило солнце краше.
Блеснул на колокольне крест,
и сердце отгорело ало…
Меж жёлтых луковиц, окрест
плыло сияние. Пылало.
ЗВЕЗДНАЯ АЛЛЕЯ
«Выхожу один я на дорогу…» –
мне бы так до срока написать,
помня, что кладбищенские дроги
в даль Возничий будет запрягать.
«В небесах торжественно и чудно» –
Лермонтов на склоне Машука
целит в высь, но в бок ему – прилюдно –
пустит пулю потная рука.
«Уж не жду от жизни ничего я» –
шепчет рот, задвинута кровать,
ведь поэты, гибнущие стоя,
в глубь веков врастают буквой «ять».
«Но не тем холодным сном могилы»…
дремлет мамонт в вечной глыбе льда;
светят мне таинственные силы,
бытие прогревшие до дна.
«Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея»,
пела Дева в сумрачном саду,
чтоб лежала Лира на аллее
и плескались Рыбы в том пруду.