Как обычно, на майские я сбежала домой. Дома мы катались на велосипедах по мокрому гравию строящихся олимпийских объектов — еще в прошлом году они были просто ничьим бескрайним болотом, где сырели в фанерных хибарах старообрядцы, пересидевшие местную малярию, весенними январями проклевывались цикламены, а к сентябрю грузнели инжиры; еще в прошлом году голубая ажина заплетала колючими плетками озеро с прилетавшим орлом-змееядом, тупомордыми черепахами и клубками пугливых змей, сторожил комаров краснокнижный кавказский тритон, а в густых камышовых маршах стрелял жирненьких перепелок мой троюродный брат Фауст Алты-Барбакян.
⠀
Первого мая мы с Рузанкой сидели в кафешке у волнореза, грызли жаренную в кукурузной муке барабульку, которую дядь Майдрес только что выгрузил со своей ржавой лодки прямо на пляж.
⠀
Голубоватые питерские прыгали с нашего волнореза в пятнадцатиградусную волну.
⠀
Сидим, грустим о былом, пьем подозрительно фиолетовую «Маргариту».
⠀
— Говорят, если налить мужу в ухо ртуть, никто не узнает, от чего он умер, — философски замечает Рузанка.
— Только ты не пробуй. Это пока не доказано, — предупреждает меня.
⠀
Заходит наш брат Фауст — в черных джинсах и черной рубашке, по-гусарски расстегнутой до пупка.
⠀
— Бен Ладена убили! Надо отметить! — Фауст шлепает на стол липкий пластиковый пузырь с прошлогодним вином.
— Не обнимай его! — предупреждает Рузанка. — Он хочет сына Лионеллем назвать.
— Почему Лионеллем? — косточка от барабульки застревает у меня в десне.
— Потому что он будет великий футболист! — объявляет Фауст. — Я курятник продам, виноградник продам, даже аудиосистему продам, которую новую только что взял, — и уедем все в Барселону! Я уже ему форму футболистическую купил!
— УЗИ делали, точно знаете, что мальчик? — спрашиваю я.
— Нет, какое УЗИ, это в Хосту надо ехать. Я без твоего УЗИ знаю, что мой сын будет великий футболист — Лионелль Фаустович Алты-Барбакян!