Её прадед был кузнецом. Мастеровитым, к нему вся округа съезжалась, чтобы коня подковать, телегу-карету подправить, оружие заказать. А какие он кованые решетки плел! Что твоя кружевница! Загляденье! Посмотришь, кажется, вот, вот взлетит над землей легкое кружевное творение. Красота, одним словом.
Да и прабабка без дела не сиживала. Холсты ткала. Ох, и холсты были! На ярмарках их с руками отрывали. Дрались за отрезы. Она их такими узорами выплетала, сказочными. Душу радовали её холсты. Одежда из них носилась долго, не тускнели краски, не пачкали. Секрет она знала.
Вот и держали семью в достатке и довольстве.
Детки росли, трое на радость родителям, умные да послушные. Семья зажиточная была, так детей с малолетства трудом не гнули, сумели образование дать.
Выросли, выучились. Сыновья при родимом доме жить остались, дом достроили, расширили. Крепко стояли.
Старший по отцовым стопам пошел. Махал молотом умело и искусно. Когда стоял у горнила, на бога огня смахивал. Их с батькой колдунами называли, они и кровь умели заговаривать, не шибко пользовались этими умениями, но коли, кто поранился, помогали. Слушалась их кровь, переставала течь, и раны заживали. Но всё же оба главным делом своим считали кузнечное. Любили они его.
И рос достаток семейный.
Средний сын, хоть при отце с матерью жить остался, своё хозяйство завел. Скот держать стал. Да не коровенку – буренку одну единую, а стада ходили по его лугам. И работники были. Помогали ему. Где ж одному с таким хозяйством справиться.
Он своих работников отбирал тщательно. Гулящих да стакан любящих, гнал подалее. Потому и крысились на него некоторые. Да и не только на него. Ну, а как же?! Праздник, скажем, народ пьет, гуляет, а эти ни капли не выпьют! Не хотят, видите ли! Ишь, умники!
Средний сын своих работников любил. Платил щедро, тем, кто при нём прижился, помогал дома ставить, скотинкой наделял. У каждого свое небольшое стадо было. Ну как в деревнях полагается. Коровки, барашки, кто-то и коз держал.
И люди его любили. Не все, конечно. Всем мил не будешь, кто-то да скривится, сморщится:
-Ишь, богатеи завелись! На золоте щи мясные хлебают, хлебом мягким заедают!
И нет таким завистникам дела, что встали эти богатеи до света зари, ещё и работники спали. Хозяйство своё обошли, проверили. И вместе с рабочим людом в поля пошли. Скотину ли выгонять, сено ли косить, али овощи на зиму растить, заготавливать. Иль молотами в кузне стучать, у огня, полымя жаркого.
Завистники они только результат видят, а что за ним стоит…им думать без надобности!
Так и жили они, семью берегли, достаток в дом влекли.
Младшая дочь замуж вышла. К мужу жить переехала. Отца мать навещала, когда могла.
А сыновья так вместе с отцом матерью дом вели, хозяйство росло, множилось. Слава о кузнецах по всей округе бежала. Стада росли. Да и мать, хоть уже и не было надобности, а любила своё дело, холсты свои красочные ткала.
Имела семья достаток, крепкий имела.
Но пришли годы лихие. Никого не обошли. Всех тронули. Докатилась и до этих мест власть новая.
И нашептали ей, власти, на ушко завистники, вот, мол, живут такие, хлеб жуют, да с маслом. Да щи едят с мясом. А вы гляньте, гляньте! Все внуки в ботиночках бегают, на каждом штаны с рубахой крепкие, без единой заплаты. Мироеды! Точно!
И раскулачили их. Всё отобрали. Когда отнимали последние инструменты, выгоняли скотину из хлевов, стояли седые мать с отцом, с сухими глазами. Ни слезинки не пролили. И сыновей сдержали, чтоб не смели в бой лезть.
Мудр был отец семейства, очень мудр. Недаром колдуном его считали. Понимал, что толку от драки не будет. Не перебить плетью обуха. Только всю семью выбьют или в такую каторгу загонят, что и смерти рады будут.
Молча смотрели, как то, что годами всей семьей, всеми руками зарабатывалось выносят, выгоняют, вытаскивают из дома, хлевов, погребов.
Всё выгребли. Всё вытащили.
Стояла крепкая старуха мать, глядела как холсты, что она ткала до света до света, не досыпала порой, тащат, и молчала. Только шептала что-то сухими губами. И не на молитвы шепот её похож был.
Всё забрали. И дом под сельсовет. А что? Большой, крепкий! А семью куда?
Да с глаз долой, да подальше! И пусть ещё спасибо скажут, что не на каторгу. А то может, враги новой власти?! И народа голодного?!
Да…то, что они такой же народ, только старались больше других, там, где другие гуляли, они молотами в кузне махали, поля пахали, холсты ткали, этого нет, не видели. А вот то, что одежда на всех добротная, да погреба, ледники продуктами забиты, не на один год хватит, сразу увидели.
Что ж…и на дальних хуторах люди живут! Благо все живы остались! А остальное? Наживут ещё, наверное,…пока до нового места ехали, об том молчали. Доехать бы. Ребятишки то маленькие, есть хотят, спать.
Что по пути смогли в лесу добыть, тем и питались. Ничего! Они с руками! Живы главное!
Выберутся!
Прадед с прабабкой, хоть и крепкой кости были, недолго после всего этого прожили, быстро за грань ушли, сердце не выдержало. Ладно бы, добро награбленное было, а то, ведь, кровавыми мозолями выстрадано, потом нажито! Да и весть донеслась до них, сгорел их дом, до дотла сгорел. Как пережить такое?!
А перед смертью, оба в один голос потомкам наказывали:
-Добро наживете, не выказывайте его! Не высовывайтесь! Живите тихонько, смирненько. Достатком не хвалитесь! Отберут всё!
Трудно потомкам пришлось. Никто раскулаченных не любит. Ставила им власть, где могла палки в колеса. Но выбрались, крепкого замеса были люди. Но так выше среднего и не поднялись. Боялись всю жизнь.
И страх тот по наследству передавали. Всем, что после рождался. Живут ещё потомки тех крепких стариков. Как могут, так и живут.
Не высовываются. Жесткая пробка по роду стоит. Как прадедом, кузнецом выкованная. Нитями железными в род вплетенная.
Долго помнящаяся. Очень долго.
И если и поднимается кто-то из них выше среднего, то обязательно что-то приключится. То машина сломается, то болезнь навалится, а лечение дорого стоит, ох дорого. Или соседи сверху зальют, ремонт в копеечку станет, или…да мало ли, что может случиться, если такая пробка забита.
И выше не пускает!