Начало истории можно прочитать здесь: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9, часть 10, часть 11.
Сегодня Матвей задержался на работе – надо было успеть разобраться с неотложными заказами, ведь они договаривались с Алисой в пятницу снова поехать в таинственный дом. Девушка хотела найти ещё какие-нибудь следы сестры своего деда. Алиса твердила и о том, что дом заброшен, не устроен, похож на больного одинокого старика и нуждается в помощи.
В фирме уже разглядели, что внимательность, усидчивость и аккуратность – сильные стороны молодого сотрудника. Так и говорили: «Эту филигранную работу – только Матвею. Он сделает». Парню, конечно, льстили такие слова. С другой стороны, и дел прибавилось. Но ему нравился коллектив, и он искренне радовался, когда удавалось «спасти» полетевший компьютер, почистив от вирусов, переустановив систему, устранив последствия вредоносных программ.
Он мог часами возиться с мелкими деталями, вооружившись паяльником и пинцетом, чувствуя себя компьютерным доктором. Все давно разошлись, в офисе оставались лишь Матвей да охранник, заступивший в ночь. Наконец, парень смог реанимировать проблемный монитор и с удовольствием распрямил затекшие плечи, откинувшись на спинку кресла. Можно ехать домой.
Он сдал ключи на вахту и вышел на улицу, вдохнув ночной воздух. Сиреневое небо, подсвеченное фонарями, было расчерчено серыми полосами – то ли обрывками тучек, то ли накопившимися за день выхлопами. Матвей шагал в сторону дороги, засунув руки в карманы и поддевая брошенную кем-то жестяную банку носком ботинка. Сплюснутая жестянка полетела в сторону урны, а парень присвистнул, не веря глазам. К остановке подъехал автобус и встал под разбитым фонарём.
У транспортного средства целой была только одна фара, и номер автобуса разглядеть было трудно, а, возможно, его и не было вовсе. С другой стороны, тут ходил только один маршрут, потому Матвей не стал терять времени, а помчался к распахнутой двери.
Удивительно – встретить автобус в это время! Парень устроился на сиденье у окна. Дверь, несколько раз дёрнувшись, со скрежетом закрылась, и автобус сорвался с места. Кондуктор почему-то не подходил, а сидел впереди, свесив голову набок, на высоком, стянутом ремнём кресле – видимо, спинка сломалась и таким образом её «починили».
Матвей, хватаясь за ручки кресел и поручни, пошёл вперёд. Он наклонился, пытаясь заглянуть в лицо человека в мешковатой куртке. Тот, наконец, поднял голову. На месте лица зияла… чернота.
Пассажир отшатнулся, когда из «чёрной дыры» зажглись два глаза. Безлицый кондуктор отвернулся и как-то устало проговорил:
– Что, парень, сдрейфил? Да не боись. Освещение, да… тут не очень, – и, взглянув ещё раз в сторону Матвея повторил. – Дыши ровнее, говорю. В маске я. Без неё сильнее бы народ пугал. Понимаешь, братишка, ожог… производственная травма. Приходится… камуфляж этот носить. Такие дела…
Присев на сиденье напротив, Матвей слушал рассказ кондуктора, вспоминая свою первую поездку в сторону заброшенного дома. Ведь он тогда уже видел этого человека.
Оказалось, во время аварии на предприятии ему обожгло лицо. Восстановиться не удалось, мужчину списали. Хотя он и не терял надежды отыскать врача, который бы убрал жуткие рубцы. А пока перебивался кондуктором на старом автобусе, который и ходил-то редко – в основном, вечерами.
Матвей оплатил проезд и, как мог, извинился за свою реакцию, но тот только махнул рукой, мол, уже привык. Парень, в свою очередь, заметил, что, похоже, именно этот автобус завёз его в глухомань, из которой он едва выбрался.
– Это Мироныч у нас чудит – водила. Бывает, доедем до тупика, встанем и стоим. Я ему – Мироныч, ехать надо. А он в руль вцепится, уставится в окно и молчит. Я уже рукой махнул. Старый он, а держат – не пьющий, в смену выходит, когда скажут, подменить там кого или ещё что. Да и в моторах шарит – вон на драндулете ездим. Его в утиль давно…
– А там, где тупик, за стеной бетонной дом есть заброшенный, – вдруг выпалил Матвей. – Вы знаете что-нибудь про него?
– Это, братишка, тебе к Миронычу, – кивнул головой в сторону кабины кондуктор. – Он мне как-то обмолвился про дом этот. То ли жил он там, то ли работал по молодости…
Полвека назад
Профессор с головой ушёл в работу. Он остановил испытания, несмотря на то, что руководство на него давило и где-то даже угрожало. Изобретатель ссылался на необходимость доработки передатчика и просиживал в кабинете днями, производя расчёты, перепроверяя, строя новые схемы.
Группе «ФИКУС» шеф поручил тщательно собрать, обработать и проанализировать данные уже произведённых испытаний, вести наблюдение за животным и фиксировать показания приборов.
Олег Валентинович валился с ног от усталости, но каждый раз боялся переступить порог собственной гостиной и встретить безжизненный взгляд прежде таких сияющих глаз молодой супруги.
Как-то вечером, очутившись в комнате, он застыл в дверях, увидев, что Софья сидит за роялем. Муж не мог поверить в привычную когда-то картину, которая ежевечерне представала его взору. Он уж собирался на цыпочках удалиться, чтобы не нарушить ход маячивших на горизонте радостных событий, и тут заметил, что крышка инструмента закрыта, а руки жены лежат безвольно сверху, ещё более бледные на фоне чёрной лакированной поверхности. Казалось, все жилки просвечивают сквозь тонкую бескровную кожу.
У профессора сжалось сердце… Это он виноват, только он. В том, что согласился когда-то на эту работу, в том, что убедил жену ехать с ним, в том, что подверг любимую такому риску. И в её нынешнем состоянии. Если бы они не познакомились, если бы не случилось этой любви, если бы она не согласилась стать его женой… Бог знает, куда завели бы его мысли, но только Софья, словно почувствовав спиной присутствие мужа, вдруг обернулась и посмотрела, если и не любящим, то каким-то… виноватым взглядом.
Олег Валентинович шагнул навстречу. Он так бы хотел прижать её сейчас к сердцу, подхватить на руки, но она последнее время была будто не с ним, а где-то далеко. Там, где блуждало её спутанное сознание. И вдруг жена заговорила:
– Олег… Я всё забыла. И… руки не слушаются меня, – в глазах её заблестели слёзы.
Муж обхватил жену за плечи и лбом прижался к её затылку:
– Всё пройдёт, ты вспомнишь, ты сможешь, – он присел в кресло рядом и взял её руки в свои, поднося к губам и целуя каждый пальчик. – Эти ли ручки не могут играть? Да я не знаю никого, кто музицировал бы лучше. А может… вместе? Помнишь, ты учила меня «Собачий вальс» и сердилась, что у меня не получается, что я сбиваюсь и даже говорила, что медведь на ухо наступил.
Он попытался улыбнуться и приподнять крышку рояля. Но Софья мягко отстранилась, поднялась и ушла, бросив через плечо, что устала. Профессор остался один…
Ещё несколько раз он заставал её возле инструмента или перебирающую ноты, и надежда теплилась в его сердце – вот-вот её руки, такие нежные и сильные одновременно, взмахнут над клавишами, и дом вновь наполнится чарующей музыкой… Но давящая тишина, нарушаемая только редкими даже не репликами, а обрывками фраз, поселилась в их комнатах…
Время текло вязким киселём, ссыпалось тяжёлым намокшим песком, разбухшим и застревающим в колбе часов. В один из дней похолодало. Ветер за окном, разыгравшийся не на шутку, гнал прочь свинцовые тучи, закрывшие солнце, но они сбивались, цепляясь друг за дружку рваными краями и, в конце концов, тёмно-серое полотно с иссиня-чёрными пятнами покрыло небо, заслонив дневной свет.
Профессор, работавший в кабинете, поднялся, чтобы включить лампу. В этот миг страшный грохот сотряс дом. Первая мысль, которая пришла в голову Олегу Валентиновичу – гроза. Первая весенняя гроза. Но тут же он понял, что гром раздаётся не снаружи, а как будто изнутри, из глубины здания.
Изобретатель кинулся в коридор, в сторону спальни и гостиной – Софья может испугаться! В её ли состоянии переживать ещё один стресс? Распахнув дверь, профессор онемел…
Её причёска растрепалась, волосы тугими кольцами завивались вокруг головы, она сдувала их со лба и откидывала тыльной стороной ладони, в которой… учёный не мог поверить глазам… был зажат ломик. Где она его раздобыла? В хозяйственной пристройке за домом?
Софья крушила рояль… Свой инструмент, который был не просто ей дорог, а стал, можно сказать, частью её естества, возможно даже, душой. Который звучал под её пальцами, отзывался звуками радости, торжества, печали, любви.
Откуда в этом хрупком невесомом теле взялось столько сил? Рояль, будто раненый, подогнул под себя одну ногу и теперь стоял с упавшим и треснутым чёрным крылом, ткнувшись клавиатурой в паркетный пол. Рядом валялись вывороченные клавиши, куски лакированного дерева…
Олег Валентинович, не помня себе, очутился уже рядом с женой и перехватил её руку. Она словно обессилела, ломик выпал, тяжело брякнув об пол. В гостиную уже бежали люди, кто-то звал врача…
Профессору и самому требовалась помощь. Он был потрясён. И не только поступком жены, а больше осознанием того факта, что ничего уже не исправить…
Наши дни
Матвей смотрел на человека, которого кондуктор назвал Миронычем, и размышлял про себя, как старика могли поставить водителем автобуса… Приглядевшись внимательнее, он вдруг обнаружил, что тот не так уж и стар. Во всяком случае, морщин на лице было немного, только одна глубокая пролегла поперёк лба, будто шрам, оставленный прожитыми годами.
Водитель поглядывал недоверчиво из-под насупленных бровей, когда кондуктор «без лица» сообщил ему: «Тут парень до тебя, дело у него».
– Ты кто? – спросил Мироныч, ещё сильнее перехватив «баранку».
В ответ Матвей поведал историю своей первой поездки в сторону заброшенного дома. Водитель рассматривал его в упор, думая: «Парень, как парень, глаза вроде не бегают. А так… кто его знает, откуда он и что у него на уме…».
– Вам что-нибудь известно об этом доме? – осторожно поинтересовался пассажир. – Я оказался там случайно. Просто… дорогу не нашёл. Надо было где-то переночевать. Не оставаться же зимой на улице. Но если бы это был обычный дом, я утром бы ушёл и всё. Но… дом не простой, я это сразу понял. И нашёл там кое-что интересное.
– Мы сейчас в парк поедем. Если уж так нужно тебе, расскажу. Но учти, что я нигде слов своих подтверждать не стану.