Хорошо летом. Тепло. Вечер тихий - ни одна травинка не шевельнётся в Степи. Айназ сидит на берегу озера, смотрит на зеркальную гладь. А старый Борсой ходит вокруг бата - там постучит по долблёному боку, тут поковыряет, покачает седой головой:
- Лах, старый бат стал, прогнил совсем! Как в таком на рыбалку? Никак нельзя, не потерпит такого срама на озере Усан-хан!
Услыхала Айназ, глазёнки сразу у неё загорелись. Незнакомого духа дедушка Борсой помянул! Айназ шаманом стать хочет. А как станешь, когда не всех дУхов знаешь? Эхх... Всё-таки маленькая ещё Айназ, правильно в стойбище говорят. Учиться ещё и учиться.
- Борсой-ака.
- Чего тебе, лягушонка?
Айназ захихикала от неожиданного прозвища, не удержалась. Подождала, пока смех Хирээ заберёт, снова заговорила - серьёзно, без тени озорства.
- Расскажи про Усан-хана, Борсой-ака.
- Ишь, ты, - теперь уже старик улыбается в бороду, руки, запачканные смолой и трухой, обрывками старой сети вытирает. - А с чего ты взяла, что я про него знаю, про Усан-хана-то?
- Знаешь, деда, знаешь, - уверенно говорит Айназ. - Ты когда про кого не знаешь - того по имени не зовёшь.
Усмехнулся Борсой. Смышлёная ээ басаган растёт.
Подошёл, покряхтел, устраиваясь рядом, подмял жёсткую колючую траву -словно бурая глыба упала на берег.
Трубку достал, сухим толчёным емшаном набил.
- Ну слушай тогда.
Было время - не было тут никакого озера. Одна степь была. Хирээ летал над нею, да Шоно по ковылям рыскал. А больше никто.
Да две речки по степи текли. И то не речки - так, ручейки. Совсем мелкие были. Зато вода в них была чистая-чистая. Харузов в них было - не счесть. С самого Байкала против течения поднимались, а Байкал - он знаешь, как далеко!
И вот однажды погнался за харузом молодой Долгёо-ноён, сын самих Усан-Лопсона и Усан-Дабан. Молодой был ещё, вот чуток постарше тебя. Удалой. Харуз от него на мелководье спрятаться хотел. Ясно ведь, что Усан-ханы не любят глубину покидать. А Долгёо-ноён омулем обратился. Ни по чём омулю мелководье.
Тогда харуз в реку метнулся, против течения подняться решил, чтобы от Долгёо-ноёна уйти. Только омуль не отстаёт. Обида взяла молодого Усан-хана: как так! Он - Долгёо-ноён, сын самого Усан-Лопсона, а какого-то харуза догнать не может!
Совсем обуял его азарт. Забыл Долгёо-ноён заветы байкальских Нааги. А в заветах сказано, что всему в мире определено своё место. Всякой траве, и дереву, и цветку, и мотыльку, и зверю всякому, и рыбе. И уж конечно, каждому духу. Усан-ханы в Байкале живут, его седые воды от бед и напастей берегут, свою долю Круга Времён ведут. Так всегда было - так и во веки должно быть. Не нужно байкальским Усан-ханам в реки ходить. Не за чем.
Только не вспоминает заветы стариков Долгёо-ноён. Азарт ему вспомнить не даёт, вперёд гонит: лах, спеши, ахалагша, мчись, будто уклея! Покажи, кто в степных водах владыка, кто в них - закон! Догони харуза!
Долго гнался за харузом байкальский омуль. Харуз на перекате синим боком блеснёт, плавником воздух разрежет, как ножом, из воды выпрыгнет - ловкость показывает. Омуль могучим хвостом хлестнёт, грудными перьями махнёт - как вёслами ударит по воде. Силой хвастается.
Так и дошли они до этих мест. А речки-то мелкие совсем стали. Лето к концу уже, мало воды в степных реках, а эти и без того ручейками были, я уже говорил. На таком мелководье не то что омулю - и харузу уже не развернуться.
И только собрался харуз назад поворачивать, обратно в Байкал плыть - как омуль ему прямо навстречу. Хап! - старик сложил руки запястьями, а пальцы в стороны развёл - коричневые, заскорузлые, пахнущие смолой и рыбой - ни дать, ни взять пасть страшного омуля! - И проглотил харуза.
Сразу довольный стал. Азарт его весь улёгся, растаял. Бежать больше некуда, гнаться не за кем. Лёг омуль на мелком перекатике, да и уснул. Просыпается - лах! День жаркий-жаркий. А воды в ручье и того меньше стало! Омулю не то что плыть, а даже повернуться носом обратно к Байкалу не получается.
Что делать? Взмолился тогда Долгёо-ноён, стал просить великих небесных Усан-ханов, которые на небе живут и за всеми водами, что есть в мире, приглядывают, чтобы они над ним сжалились и вернули большую глубокую воду.
А и молиться долго не пришлось. Услышали его небесные Усан-ханы. Сделали, что просил. Им разве трудно! И полился над степью великий дождь. Никто ещё во всей округе столько воды не видел.
День шёл, два, три. Долго. Степная долина, по которой речки текли, сперва в болото превратилась, потом в лужу, а потом и в озеро.
Посмотрел Долгёо-ноён - лах, как хорошо стало! Озеро большое, светлое, воды много - плавай, резвись! Зачем, - думает, - мне теперь в Байкал возвращаться? Мне и тут славно! Только что-то вода мутная. Плохо! Надо сделать, чтоб чистая была, как в Байкале.
Поплыл он на глубину, туда, где трава в водоросли превратилась, взял эти водоросли, потом обратно наверх поднялся и взял волну, самый её гребешок, чтоб повеселее была, порезвее, позатейливей. Обвил волну вокруг пучка водорослей, а сам поёт:
- Аб Абарга загаахан! Аб Абга! Бохалдойн наадан, бохалдойн нааадан! Бёогэй аб, аб! Тёороглэхэ, зол тёорэг! Аб, аб! Абтай эзы - зол тёорэг! Аб, аб!
Вытянулся пучок водорослей в руках Долгёо-ноёна, там, где надо, расширился, там, где надо - сжался. И превратился в прекрасную деву. А серебристая пена волны шёлковой одеждой стала. Сверкает, блестит на солнце! Хорошо!
Ладная получилась хатан абатай-эзы. Всем хороша - да только вот беда: души в ней нету, не достаточно в траве и воде души для настоящей эзы, надо ещё третье что-то добавить. А что в озере, кроме воды да водорослей, отыщешь?
Поплыл Долгёо-ноён искать. Там поискал, тут - нет ничего. Только вода и трава. Пригорюнился тогда. Думает: "А вот как совсем не найду? Не одному же тут во веки оставаться. Жаль. Придётся обратно в Байкал плыть!"
Вдруг смотрит - у дальнего берега что-то в водорослях запуталось. Поближе подплыл - рука. Потянул Долгёо-ноён за руку, да и вытянул утонувшую во время ливня девушку.
"Лах, - думает - не хорошо! Не добрый знак! А с другой стороны - не того ли мне надо было? Зачем плавал, чего искал? Мало было в Байкале всего готового, сам себе судьбу скроить захотел, как люди из шкур шубы кроят? Ну так нА, вот тебе выкройка - только сшить правильно осталось!"
Взял тогда Долгёо-ноён свою бездушную куклу и вдохнул в неё душу утонувшей девушки. Когда человек тонет - душа его не улетает на небо, она в воде остаётся, пока другие водяные дУхи её не найдут и с собой не позовут. Вот Долгёо-ноён её и позвал с собой.
Так появилась в озере Гэрэл хатан - дух чистой, блестящей водной глади. И стала она женой Долгёо-ноёна. А сам Долгёо-ноён духом быстрой волны стал. Мно-ого деток у них было, и все они стали дУхами Усани боохолдой.
Расселились Усани боохолдой по степным рекам, ручьям и озёрам, и те от глины и ила очистились, прозрачными стали, светлыми. Живыми.
Так с тех пор и повелось. Приходим мы, степняки, к реке или озеру - сперва всегда шаман обряд приветствия Усани боохолдой сделать должен, а уж потом - стойбище ставить можно. Тогда речные дУхи, дети Долгёо-ноёна и Гэрэл хатан, степняков примут, как желанных гостей, и будут хранить их ото всякой беды.
Жажда замучит - всегда воды дадут чистой, чтобы вволю напиться. Голодным придёт к воде степняк - не останется без обеда: много рыбы Усани боохолдой в его сети нагонят, хватит на всю его семью, какой бы большой она ни была, и для гостей ещё останется.
А придёт пожар - Усани боохолдой потушить помогут, всегда воды дадут. Страшней пожара нет беды в степи.
А если не проведёт обряда шаман, не пустит в озеро приветственного дара хозяевам - тогда жди беды. Не будет таким людям от Усани боохолдой никакой помощи. А без помощи дУхов - что такое в степи человек? Даже не ковыль, былинка малая, никому не заметная и ничего не значащая, всяк её затоптать норовит - если не со зла, так просто по неразумению.
Дослушала историю Айназ. Сразу ничего не сказала. Сидит, думает. И Солнце вместе с ней дослушало, и тоже ничего не говорит, стало красным, и к самым ковылям склонилось, на закате. Видно, спать собралось. Разлились по степи алые и розовые блики, вытянулись тени. На них посмотришь - так каждая малая былинка равной ковылю кажется, а сама Айназ - и того больше.
Не былинка Айназ. Нет, не былинка. Никогда не забудет она теперь про духов Усани Боохолдой.
Встала, развязала мешочек, что всегда на поясе носит. А в нём - самые дорогие для Айназ вещи. Выбрала одну наугад. Камешек круглый, как яичко куропатки, гладкий, отполированный: Айназ, как загрустит - достанет его и в ладонях катает. Так и успокоится.
В середине камешка - дырка. Насквозь. Если в неё посмотреть - много интересного увидишь. Где у Солнца края, можно увидеть. И даже быка Урда Зуга, отца Степи, говорят, можно разглядеть. Правда, Айназ сама ни разу ещё не видела. Ну ничего. Вдруг этот камешек, дар Айназ, сам Долгёо-ноён найдёт? Он-то уж точно увидит отца Степи!
Зажала Айназ в кулачке заветный волшебный камень, пошире размахнулась и бросила его в озеро. Так далеко, как смогла.
Примите дар, Усани Боохолдой. За всех степняков, живущих у этого озера, и за их детей, и за их внуков.
А старик Борсой так и не раскурил свою трубку. Сидит, улыбается. На Айназ смотрит. Вырастет внучка - хорошим шаманом станет. Добрым. Радостно деду. Не зря он истории рассказывает. Не напрасно живёт в Степи.
Автор: Василий Черноголов