От редактора:
Здесь я буду публиковать лучшее из документальной книги "Вира якорь!", автор которой - мой папа, Егоров Владимир Николаевич - штурман дальнего плавания, капитан-лейтенант запаса, в советское время ходивший на Кубу, в Индию, Африку, Сирию и многие другие страны, переживший такие приключения, по которым можно снимать блокбастеры, спасший за годы своей работы множество жизней и неоднократно спасавшийся сам.
Читтагонг. Часть 27
Ночь прошла спокойно. Мы полным ходом рассекали воды Индийского океана, расходились со встречными пароходами. Курсанты по очереди стояли со мной вахту. А в половине четвертого утра я их обоих послал будить второго помощника Толика Кременюка с такой инструкцией: делайте, что хотите с ним; бейте, обливайте холодной водой под душем, стегайте мокрыми полотенцами, но чтобы в 4 утра ровно он, живой и одетый по форме, стоял тут передо мной на мостике. Иначе ему хана. И не только ему, всем нам.
Ровно без пяти минут четыре Толик Кременюк открыл дверь штурманской рубки и зашел на мостик. В полумраке ходового мостика он выглядел неплохо: лицо с виду совсем трезвое, волосы мокрые, но аккуратно причесаны, белая рубашка с погонами сияет белизной и только кое-где в мокрых пятнах, сигарета в зубах. Разговаривает вполне членораздельно. На мой вопрос о самочувствии бодро отчеканил: «Отлично! Вахту принял!». Я подвел второго к карте, показал наше место, подсказал, что можно еще напоследок определиться по локатору. А то мы скоро оторвемся от берега Цейлона и дальше определяться только по звездам. Толик внимательно выслушал, вполне осмысленно покивал и пожелал мне спокойной ночи.
Я расписался в вахтенном журнале, вышел на крыло мостика, но, вместо того, чтобы спуститься на две палубы ниже в свою каюту, решил постоять в темноте на крыле мостика минут 15- 20 и посмотреть, всё ли будет с Толиком в порядке.
Минут через 15 вижу: капитан заходит на мостик с внутреннего трапа, говорит минуту со вторым помощником и, видимо, успокоенный, идёт к себе спать. Я тоже с чистой совестью спустился в каюту отдыхать.
Разбудил меня вахтенный матрос около 12 дня. Говорит, капитан велел вам вахту отстоять с 12 до 16. На мостике старпом, весь бледный от вчерашней пьянки и страха в ожидании разборок, сдает мне вахту. Я, между прочим, взял журнал посмотреть, что там написал второй и старший помощники на своих вахтах.
Вот это да! Читаю записи второго помощника Толика Кременюка. Совершенно четким каллиграфическим почерком записано следующее:
«04.00. Принял вахту. Производим минное траление в опасном от мин районе. Опасности нет!!!». Дальше примерно такая же бредятина на пол-страницы и неожиданно в конце точно указаны счислимые координаты на конец вахты и «08.00. Вахту сдал старшему помощнику». И красивая подпись.
Вот это, думаю, да-а-а… Если капитан увидит… не знаю, что будет с ним!
Ближе к концу моей вахты Иван Петрович поднялся на мостик, спросил как я себя чувствую. Да нормально отвечаю, поспал хорошо, пообедал, вот вахту достаиваю, по солнышку определился, скорость маловатая получается, корпус сильно оброс… Тут Иван Петрович махнул рукой: «Я не об этом! Как думаешь, проспались наши отважные краснофлотцы? Пошли-ка вахтенного матроса, пусть подымет на мостик всех штурманов и обоих радистов. Чтоб через пять минут были здесь!» И сам так нервно стал ходить с одного крыла мостика на другой. Ну, думаю, сейчас начнется раздача слонов. В животе аж холодно стало от предчувствий.
Через пять минут вызванные командиры собрались в штурманской рубке. Все помятые, с красными глазами, но трезвые, по форме одетые и торжественные, как приговоренные к казни перед расстрелом.
Иван Петрович зашел в штурманскую, плотно закрыл дверь, ведущую на ходовой мостик, чтобы матросам не было слышно. Мы как один глубоко вдохнули воздух и замерли по стойке «смирно».
Капитан тоже набрал полную грудь воздуха, с минуту молча внимательно нас разглядывал. Потом выдохнул, наклонил голову и сказал устало: «Хотел я вас после вчерашнего… А сейчас посмотрел на вас… Вы же как дети! Даже жалко вас…»
Штурмана в первое мгновение не могли поверить своему счастью. Все одновременно радостно загалдели: «Иван Петрович, да вы нам как отец родной! Да мы за вас!.. Всегда и везде!.. Не подведём!» — и так далее. Больше всех тельняшку на груди рвал, конечно, Федор Романович.
Капитан безнадежно махнул рукой на наши восторги, снял телефон и позвонил артельщику: «Принеси на мостик в штурманскую три бутылки водки и закусить что-нибудь на семерых».
«Ладно, — говорит, — сейчас опохмелитесь, понимаю, что плохо вам. Но потом до Союза ни-ни!». Мы чуть ли не хором заверили, что никогда больше в жизни он нас пьяными не увидит.
Налили по сто грамм. Иван Петрович хотел пожелать нам здоровья, но Толик Кременюк произнес торжественно: «Иван Петрович! Разрешите мы выпьем за вас. Такого капитана я никогда не встречал! Я просто счастлив, что судьба и отдел кадров бросили меня на этот пароход под вашу команду!».
Мы все подтвердили, что тоже счастливы. Иван Петрович после такого тоста совсем растаял. В жизни он больше всего ценил, когда моряки его уважали и любили.
И говорит он нам отечески: «Да я понимаю, конечно, всех вас давно пора в санаторий для нервнобольных. Лечить электрошоком. Вот ты Анатолий Андреевич, сколько уже по морям без отпуска? 18 месяцев? Ну вот! Да плюс еще малярия… Тебя вообще уже пора на Черную Речку буксировать». (Черная Речка — это кладбище отслуживших своё кораблей в конце Севастопольской бухты, где в неё впадает Черная Речка).
Выпили ещё, разговор пошел спокойнее.
Иван Петрович обвёл нас всех отеческим взглядом, приподнял брови: «Но вот что меня удивляет! Вы, старые моряки, от водки и стресса сошли с катушек, практически вышли из меридиана! А Владимир Николаевич, который вам в сыновья годится, пил наравне с вами, трезвый и ещё за всех вас работал и вахту стоял. Это как? Даже капитана Шамрая поставил на место и не потерял в этой пьянке ни одного матроса! А, если бы кого-то в Коломбо оставили и только через сутки в океане хватились? Представляете, что было бы?».
«Старые моряки» стали радостно хлопать меня по спине и плечам с возгласами: «Да он у нас молодец! Не зря мы его воспитывали! Можно положиться!» — и т. д. Мне оставалось только ответить: «Спасибо за доверие!». А про себя подумал: «Тоже мне воспитатели! Надо же: Федор Романович, оказывается, меня воспитывал. Лучше бы научился водку пить».
Пока остальные изливались перед капитаном, я потихоньку отозвал 2-го помощника от общей компании на крыло мостика подышать свежим ветерком и обозреть горизонт и завел такой ненавязчивый разговор: «А что, Анатолий Андреевич, у тебя какая военно-учетная специальность? Случайно не командир минного тральщика?».
Толик с довольным видом отвечает: «Точно! В нашем училище по военной специальности всех готовили на минные тральщики: и штурманов, и механиков, и электромехаников. Неплохо учили». — «Да я понял, что неплохо. А нас вот на подводников учили…»
Толик подумал немного, искоса посмотрел на меня и с подозрением: «А к чему ты это?».
«Да так, — говорю. — Просто почитал твои записи за ночную вахту, вот и подумал».
Толик несколько минут думал, видимо что-то вспоминал, потом осторожно зашел в штурманскую рубку и, как бы невзначай, взял судовой журнал и вышел с ним на крыло. Открыл журнал, нашел свою вахту и стал читать. Глаза его начали округляться. Левой рукой он держал журнал, а правой накрыл голову как бы защищаясь от удара.
Взглянул на меня затравлено: «Володя, что делать?». Я ему: «Тихо! Тихо! Никто еще не читал. Иван Петрович сегодня уже журнал читать не будет: он тоже устал. Значит до утра есть время. Сделаем так: ночью…» — и изложил ему план спасения.
Короче, к утру наши матросы, мастера на все руки, извлекли из опечатанного судового журнала эту страницу, не снимая печати, вставили как-то новую. Толик заново написал свою вахту, я часть своей вахты, а вахту старпома моряки записали заново один к одному его почерком. Толик был спасен для дальнейшего прохождения службы.
До Персидского залива мы шли порожнем (без груза). На этого типа танкерах вообще сильная вибрация корпуса на ходу, а когда без груза, то судно трясется как в тропической лихорадке. По ночам в каюте спать невозможно: вся мебель грохочет ящиками с частотой вращения винта. Приходилось расклинивать все люфты щепками, резинками и ветошками. Но помогало это слабо. Утром в кают-компании командиры встречались невыспавшиеся, злые, с красными от бессонницы глазами. Юмора у нас значительно поубавилось. А тут еще всех настиг авитаминоз, плавно переходящий в цингу. Состояние у всех ухудшалось на глазах: кровотечение из носа, зубы шатаются и чистить щеткой их уже сложно, нервы на пределе, все время приходится себя контролировать. Люди перестали разговаривать друг с другом. В сутки произносили минимальное количество слов: «Вахту сдал. Вахту принял. Доброе утро. Счастливой вахты». Чувствовалось, что экипаж на грани стихийного бунта и что-то должно произойти. Если бы шли прямо домой (то есть не совсем прямо, а все-таки вокруг Африки), то моряки терпели бы. Но нам предстоял еще Персидский залив с портом Фао в речке Шат-эль-Араб и с догрузкой на рейде в Эль-Кувейте. Это совсем не по пути.
Не буду вторично описывать это замечательное место — Персидский залив. Мы прошли через это сжав зубы.
И вот, наконец, с грузом нефти следуем, как нам казалось, домой. Но если немного подумать, то возникает вопрос: кому нужна сырая нефть в России? Своей полно. А это значит еще как минимум заход в иностранный порт. Хорошо бы не Куба, где-нибудь в нашем полушарии. Все насторожились: что там еще придумают для нас в пароходстве?
Вот так в состоянии полной неопределенности тащимся мы с обросшим корпусом на скорости 13—14 узлов вокруг Африки.