Есть в Задонье маленький хуторок - Рыбацкий, который и по сей день старожилы хутора называют не иначе как Рыков.
Кратко история его такова:
Ранее в состав столицы Донского казачества Черкасска входили три Рыковские станицы (Верхняя, Средняя и Нижняя), но под влиянием наводнений они были большей частью смыты водой и затоплены, а новое русло Дона отделило остатки этих станиц от Черкасска. Таким образом из остатков этих трех Рыковских станиц, оказавшихся на другом берегу Дона, в конечном итоге остался лишь хуторок Рыбацкий, или Рыков, в котором то и жителей всего-навсего человек семьсот, да и то в основном далеко не казачьего рода.
Родовитых – раз-два, и обчёлся, как и казачьих куреней, где век свой доживают наследники некогда зажиточных казаков, бунтарей-булавинцев.
Один из таких ветхих небольших куреней, принадлежащих Петру Багаевскому по казачьему прозвищу «Валет», и был куплен мною и моей жёнушкой, наследницей некогда богатых казаков Черкасска Грековых и Татариновых. Ей передались по наследству «казачий зуд» вольности и трудолюбие, что и привело нас в Рыков, после всех перепитий в Морском Чулеке...
Флигелёк был в плачевном состоянии, как и крохотный дворик, всего в одну сотку. Достоинство приобретения было в том, что рядом был Дон, озарённый солнцем и ... история, безраздельно связанная с судьбой предков моей жены, Женечки, и особенностью рыковчан.
А особенностью их является то, что в каждом дворе живет страстный рыбак-браконьер, для которого жизнь без рыбалки – совсем не жизнь.
Уходят в небытие не только наследники казаков, но и возможность послушать от них о былой жизни. Мне повезло.
От стареньких, некогда красавиц, Полей, Зой, Миланей и других казачек я впитал в себя любовь к этому дивному племени – КАЗАКИ, исчезающему, как вид.
Скажу сразу, мы не пытались «возрождать казачество». Мы просто творили из своего крохотного флигелька и дворика оазис красоты средь утопающего захолустного хутора. Ярким примером моих слов была страшная свалка всякого дерьма посреди хутора, где в старину было озерцо. Покупка была совершена в ноябре, когда с небес тихо, нехотя кружась, летели и летели белыми пёрышками снежинки, серебря землю.
С невероятной охотой мы взялись крушить все сараюшки и закуты бывших нерадивых хозяев. Слава Богу, «Валет » - Пётр Константинович, с кем-то договорился и пригнал клячу, впряженную в бричку.
Вот ту бричку я и грузил, и мы вывозили всю дрянь на свалку! И куда вы думаете? На берег Стародонья! Как оказалось, старое русло некогда могучего Дона было превращено в свалку от ответвления от нового русла и до впадения его далеко за хутором вновь в Дон.
Валили всем хутором отходы быта на берег некогда кормильца Дона. От этого и стояла вонь неописуемая!
Когда развалили и вывезли убогие сараюшку, курятник , свинарник и перекошенный сортир, оказалось, что никакого забора с соседями нет.
Вместо него лежали полусгнившие доски, брёвна и всякая дребедень. Я стоял, и размышлял, как же мне поступить в данной ситуации. И вдруг из куреня соседа вышел его жилец бирючьего вида с топором в руках, и со злобой говорит мне:
- Если ты хоть на сантиметр залезешь на мою территорию, зарублю.
Вот так я был встречен "казаком". Это уже потом я узнал, что купленный мною участок, как и по другую сторону от моего теперь уже участка другой, купленный иным человеком, когда-то принадлежали этому "казаку".
Так же узнал, что в курене, где теперь предстояло мне с женою быть, жила одна из сорока хуторских ведьм, мать Петра Валета.
Узнал и то, что вокруг нашего куренька по соседству живут - Полька Бирючка, Шурка Хайма и Дора Оса.
Три хуторские ведьмы в одном кутке. Более того - к ужасу моей жёнушки, оказалось, что я спал на кровати ведьмы, матери Петра Валета, которая улетела по смерти своей в дыру, прорубленную в крыше!
Я узнал много всего в этом хуторке, что и старался описать в своих «Дневниках».
Но речь сейчас не об этом, а о светлом, о яблоньке белого налива.
И яблок белого налива душистый мёд,
В душе моей, истерзанной любовью,
Как дивный сон, с тех пор живёт...
...Годы мчались словно ураган. В стране произошли уму не постижимые перемены, в результате которых наши дети оказались за рубежом своей Родины, а мне с женой пришлось сдать квартиру в наём, а самим пять лет жить на своей даче, в хуторе Рыков.
О том, что за годы захолустный двор Петра Валета нами превратился в цветущий оазис, говорил и стар и мал в хуторе.
Из кованных в старину кружевных секций, найденных мною на подворье одной старушки, была сработана веранда, и к ней ступенчатое крылечко.
И теперь супруженция моя могла сидеть на том крылечке, и любоваться донской рыбой в сотворённом мною озерце.
Могли мы и загорать на огромном валуне у этого озерца. Валун нашёл я вдалеке от хутора, на займище Старого Дона.
За две бутылки водки братья, Колька и Серёжка, по родовому прозвищу - «Вороны», обвязав валун тросами, трактором приволокли его к нашему двору.
С божьей помощью, и моими усилиями, он и занял место у озерца, среди зелёного чекана и камыша, став любимым лежбищем нашего незабываемого кота Барона.
Но нам было мало этого. Решил я соорудить ещё и баньку в конце дворика. Но на том месте росла яблонька, привезённая нами, как и виноград, с Морского Чулека. Конечно, мы решили яблоньку пересадить.
А она уже большая! Обкопал я её пошире кроны, чтобы корни не повредить. А корни основательно вросли землю. Никак не вытащу переселенку.
Опять копаю. Никак! Залазит в раскоп и моя супруженция. Взялись в четыре руки, ногами упёрлись, и по команде моей «раз-два-три» потянули.
От натуги аж глаза позакрывали! А яблонька вдруг пошла да прямо на нас. И придавила своими ветвями нас в яме. Лежим под ветвям, и гомерическим смехом оглашаем всю округу!
Не учли мы одного- наша соседка, Анна Андреевна, имела слабость с детства подсматривать... А чтобы подсматривать за нами она придумала здорово – на стекло окна повесила газеты - «Правда» и «Известия».
Чуть газетку за краешек приподнимет, и наш дворик весь как на ладошке в её глазах.
Как она в этот раз подсматривала - мы не видели. Привыкли к её любопытству.
Но лишь, когда хлопнула дверь в её коридоре, я увидел, что Анна Андреевна коршуном вылетела из-за двери, через ступеньку сбежала с крыльца и ломанула на улицу.
Как и что она сообщала по хутору, мы не знали, но у калитки нашего двора вскоре стали собираться женщины, и подходящим на вопрос: "А чего там случилось?" – отвечали:
- Мишку Цыгана с Женей деревом задавило. А калитку мы открыть не можем. Она на замке.
Мы ещё в яме под ветвями лежали, и от хохота охали и ахали, как услышали голос Ленки Куршихи:
- Женя, вы там живые? Щас я через забор перелезу. А вы, курвячки чо стоите, людям не поможете?
Ленка кошкой перескочила через заборчик, подлетела к нам, и, увидя нас хохочущими, сама расхохоталась.
И стала кричать:
- Сбегайте до Галки Гитлерши, пусть даст бутылку водки. Щас я их в сознание приведу! А вы расходитесь по хатам, дуры!
Бабы вошли во двор и увидели меня и Женю живыми и здоровыми, вылезающими из-под веток яблони. Все «спустили Полкана» на Анну Андреевну за ложную информацию.
Она сквозанула в свою хату, и зырила теперь за происходящем в нашем дворике из-за газеты «Правда».
Я то увидел, и сказал всем сбежавшимся нам на помощь, что за ними глаз да глаз, и не исключена возможность в том, что по хутору о каждой из них пойдут «кривые новости».
И тут пошла потеха! Хуторянки устремили свои взоры в газету «Правда», и показывали Анне кто дулю, а кто и юбку задирал себе сзади. Но она уже подсматривала не через «Правду», а через «Известия».
А яблоньку мы пересадили поближе к окошку. По весне она расцвела, и по утрам стояла цветущая, в росянице.
И баньку, как говорится - собрав «с миру по нитке», построили мы кирпичную, но миниатюрную.
Кирпич был из развалин старочеркасской крепости, добытых мною с помощью зубила и кувалды у Рыбацкого стана.
Внутри потолок и стены обшиты дубовой и липовой доской, в уголочке чугунная печка «буржуйка», да вокруг окошка развешаны пучки духмяных трав и венички берёзовые.
С банькой связано много чудных мгновений, но об этом я расскажу в следующий раз.