Я проснулся в слезах.
Роились мысли. Остатки сна бороздили вялое тело. Темнота общалась с ночью.
Я хотел встать, но помешала ее рука. Она кротко спала, голова утопала в подушке, длинные волосы разметались в стороны, открыв темноте краешек ушка. Даже сквозь сон она заботилась обо мне, отдавала тепло, опутывала заботой и любовью. Я осторожно убрал ее руку и вылез из кровати.
Почему я плакал? Какой-то странный сон… Помню лишь отрывки.
Я был в Раю. Передо мной стояло невысокое дерево. Его листья стройными кудрями свисали и шелестели. Тонкий ствол с дряхлой морщинистой корой, зеленая трава, яркий свет. Только больно от этого света, неприятно.
Райский сад слезно шелестел листьями. Птицы скакали по веткам, показывая солнцу свой окрас. Ангелы пели хоралы. Я слышал их голоса. Они звали меня:
– Вернись к нам, вернись. Твое место здесь, в Раю.
– Какой мне Рай, если я на Земле свою жизнь не отжил, – отругал я ангелов.
А они смеются. Смотрят сверху и говорят:
– Твое место здесь.
Дальше сон изменился. Я все еще был в Раю. Журчали ручьи, но как-то зло и взахлеб. Текли в своем русле, стучали о камни, галдели на весь сад. Кто-то бил меня по рукам, рисовал синяки на теле, старался сделать их гуще, добротней, бил в одни и те же места, мучал. Густела синь, тело молило о помощи.
Проснулся в муках. Только что побывал в Раю, но как-то невыносимо. Все после Рая представляется Адом.
Осматриваю комнату. Сущий Ад! Эти обои с нелепыми цветами: растут из пола, липнут к стене, прорастают, тянутся к верху, стучат в потолок. Дальше не пройти. Не пускают. Сплошные ограничения! Луна смотрит мутно. Чахнет от смрада, поднимает веко, показывает слепой глаз. Устала смотреть на Землю, устала видеть людей. Уж лучше ослепнуть и так катиться по небосводу, не ведая о людских несчастьях и самих людях.
Посмотрел на свою девушку. Молодую по годам, но состарившуюся в глазах. Нет на ней бликов: забыла, что значит светить. Услужливо служит, вытирает пыль, обнимает грустно, прижимается всем телом. Целует.
Нравится ей грусть. Нравится ходить по комнате и прибирать к моему прибытию. Нравится готовить пищу, чтоб вкусно кушал. Каждый день жертвует собой, чтобы вечером в кровати, прочитав на кухне женский роман, упиться со мной грустью. Крепко обнять и прижаться. Только бы грусть, светлая любящая, но грусть. И пусть будут слезы. Так она по-своему счастлива.
Рядом с кроватью тумбочка. На ней стоит пустой бокал. Выпил недавно, присосался к моей девушке и выпил, а она все отдала, все до капли, с мучительным наслаждением, с криком и ревом. Уснула без сил, рухнула на кровать, упала как мертвец. Белеют руки, сердце стучится в отдышке.
А ведь она счастлива! Спросите ее, и она вам скажет, что счастлива. Подругам уже рассказала.
– Все так, как я мечтала.
Однако ж чахнет. Струпьями висит кожа, вянут и редеют волосы, глаза потухают, безвольно смотрят вдаль, забывают, что такое «сейчас». Она в «сейчас» совсем не смотрит, берет книжку и настраивает глазомер, тщательно отмеряет, ложится со мной, смотрит на меня, улыбается, но видит какую-то свою счастливую даль. Отдает себя всю, сама преподносит мне кубок. Я выпиваю, а она счастливо вянет.
И вроде бы нечего жаловаться, но мне хочется больше. Мало выпить, надо подержать кубок в руках, пощупать его, ощутить ладонью гладкие выступы и округлости. А недавно захотелось выбросить. А позже и вовсе искусать! Вгрызться зубами, оторвать и изжевать во рту, тщательно перемолоть и с наслаждением проглотить.
Бью себя по рукам. Злостью к себе усмиряю вожделение, ограничиваюсь касаниями пустого кубка. Пью. Мечтаю о новом цветастом кубке с пышным агатом.
Давно бы полез за новым кубком, давно бы бросил мою счастливицу и пустился в поиски, но спасают голоса ангелов. Засыпаю и слышу, как они поют. Горю в Раю, страдаю, но счастливо плачу. Просыпаюсь в Аду. Вижу тление моей ненаглядной, жалею, но не могу отказаться от кубка, продолжаю пить и быть с ней.
В каком Раю она живет? В какие мечтания погружает свой разум? В какое счастье каждодневно смотрит?
Нет. С меня хватит!
Копаюсь в шкафу и зло кидаю вещи – собираюсь в путь. У выхода оставляю для нее записку. Пишу, что мы не счастливы, что все для меня страдание, даже ее кубок. Пить из ее кубка было моим сокровенным желанием. Ее желание – жить со мной и делить счастье светлой грусти. Но желания наши – ловушка, а их исполнение – яд. Поэтому отправляюсь. И пусть мне помогут голоса ангелов.
***
Солнце грызет сухую землю, жаждет напиться. Испивает листья, жует зеленые травы, глотает трупы животных, перемалывает съеденную пищу. Открывает рот и плюется песком. Скачет по небу и скалит зубы.
Пустыня.
Сухое однорукое дерево стоит вдалеке, машет на ветру, по-старчески кряхтит. Уже несколько дней ждет меня, держит руку. Показывает путь каждому, кто стремится найти дорогу в Рай.
– Кто-нибудь хоть раз добирался? – спрашиваю у повстречавшегося на пути старика.
Тот идет рядом, походкой ломится, шагает к древу.
– А как же, – отвечает старик, – попадали. И не раз. Но заглянув, многие убегают. Не нужно им Рая.
– А что им нужно?
– Исполнения желаний.
«Исполнения желаний… Неужели и я за тем иду, чтобы желание исполнить?»
– А какое у них желание?
Старик щурится, улыбчиво смотрит, подмигивает солнцу.
– Они только о себе думают и своем теле, поэтому желания у них плотские. Но Рай не исполняет желаний тела. Рай вообще не исполняет желаний.
– А что тогда делает Рай?
Мой спутник блаженно произнес:
– Возвращает домой.
– А у вас какое желание?
– У меня нет желаний, – смеется старик. – Я уже сто веков хожу по пустыне, не ведая устали и печали.
– Как? – я останавливаюсь, вглядываюсь в него.
Он улыбается морщинками, смех отскакивает от зубов.
– Не нужно мне Рая! Потому что все есть Рай, – поясняет. – Мы все уже дома.
– Чушь! Зачем мы тогда его ищем?
– Ты ищешь, не я, – говорит старик. – Но я с удовольствием тебе помогу, подскажу, укажу куда идти. Все ради тебя.
Он одобрительно хлопает меня по плечу. Мы продолжаем путь.
Подходим к дереву. Я тяжело дышу, поднимаю усталость, вытираю пот. Старик идет легко, знакомится с деревом, гладит ладонью кору, громко смеется. Я тянусь к фляжке с водой и долго пью. Вода заполняет рот, плещется в горле, смеется в зубы. Протягиваю фляжку старику, тот отмахивается.
– Спасибо. Не нужно.
– Я тела не чувствую. Легкие сгорели как будто, – бормочу в отдышке, – а вы даже не вспотели. Как это?
– Дело не в том, насколько сильно твое тело, а в том, насколько силен твой дух.
– Ааа, – машу я рукой. – Об этом мы уже слышали.
– Слышали да не переживали. Это либо есть, либо этого нет. Либо ты устаешь от жары и пьешь воду, либо идешь сто лет без остановок и капли воды.
– Все равно не пойму.
– Хе-хе-хе! Поймешь, если не убежишь.
– И буду, как вы говорить другим, что Рай везде, что идти сто лет под жарой без воды возможно?
– Не будешь, – качает головой старик.
– Почему?
– Говорить будет некому. Идем. Нечего медлить. Немного осталось.
– Немного до Рая?
– Либо до твоего побега. Что будет дальше, зависит от тебя.
Старик тепло прощается с деревом, и мы идем дальше.
– Я не вернусь, – говорю я старику. – Я причиняю боль одной женщине. Пью ее кубок.
– Обычно в Рай ради себя ходят, – замечает старик.
Я не слышу его, продолжаю говорить о своем:
– Почему они влюбляются? Они всем готовы пожертвовать. И вот она влюбилась, и тоже жертвует. Спит со мной, гуляет под ручку, но сама смотрит вдаль, мимо меня. Довольно улыбается, отпускать не хочет, а сама с каждым днем чахнет. Вянут листки, опадают, а она улыбается. А мне бы только пить ее кубок…
– Ты не спасешь ее.
– Все равно! – машу я рукой от досады. – Надоело испивать ее и стареть душой.
Больше я не задавал вопросов. Говорить не хотелось. Я должен выдержать. Хватит причинять ей вред. Хватит!
Дерево исчезает, утопает в песках позади. Пустыня мерцает как голограмма, перебои в программе, серый шипящий экран. Мир исчезает…
– Что случилось? Где я? – спрашиваю старика.
– Мира вокруг тебя никогда не было. Ты сам создавал его, – звучит его голос. – Иди. Не останавливайся. Не оглядывайся.
– Мышцы болят, трескаются, – жалуюсь я. – Солнце всего искусало.
– Посмотри на свою руку.
– Что?
– На руку посмотри.
Гляжу на ладонь. Пальцы сыплются, от кисти до плеча идут трещинки. Пугаюсь. Ищу глазами старика, а его нигде нет.
Вибрирующий звук жалит ушные перепонки, гремит и скачет по черепу. И вдруг яркая вспышка! В пространстве возникает вертикальный разрез размером с мой рост. Передо мной мерцает вход. Развеваются на ветру лоскутья края старого мира. За ними – новый мир. Вглядываюсь. Журчат ручьи, зелень бьет в глаза, брызжет светом солнце, вода искрит и ломится. Вступаю и захожу весь… в Рай!
Легчает сразу! Смотрю на ладонь – ни единой трещинки! Заживают обгоревшие останки легких, заполняют грудь. Я вдыхаю. Оглядываюсь. Смотрю на ручьи, на водопад вдалеке, глажу зелень руками. Шелест травы замазывает раны на ушных перепонках. Воздух вбегает в легкие, выправляет грудь и выпрямляет спину.
Райская птица подлетает ко мне и бесстрашно садится на плечо. Синий хохолок колышется, длинный пернатый хвост качается, из клюва льется и журчит мелодия.
– Я дома? Это и есть дом? – спрашиваю себя.
Бегу к райским картинам, сминая под ногами сочную траву, подставляю руку солнцу, вдыхаю. Вот бы всегда дышать таким воздухом! Вот бы всегда греться под лучами такого солнца!
– С чего бы начать?
Глаза разбегаются в разные стороны, хочется все объять и все испробовать!
– Я счастливчик. Я не убежал, и вот он – Рай!
Слышу, как кто-то поет – иду на голос. Мне открывается озеро. Солнце блестит на поверхности, рыбы блестят чешуей, соревнуются, кто выше выпрыгнет из воды. А на краю озера – она. Сидит ко мне спиной, расчесывает длинные желтые волосы. Полностью обнаженная с белой кожей. Солнце любуется ею, гладит лучами, птицы слетаются к ней и в клювах подносят цветы. Кто она? В жизни не встречал такую красоту… А что если прикоснуться? Ведь я в Раю, как и она теперь живу здесь. А что подумает та, что осталась в том мире и не прошла в Рай? Она наверняка грустит и ждет меня, как всегда ждала…
– Совестно как-то, – бормочу недовольно. – Но она же в прошлом. Мой дом теперь здесь, – говорю себе, но с трудом верю своим словам.
Идиллия! Здесь всего в достатке! Некуда стремиться, некуда идти – край наслаждений! Рай – это наслаждения и удовольствие! Я всегда знал это, знал!
Ноги сами идут к той красавице, руки тянутся в жажде прикоснуться и погладить ее молодое свежее тело. Она оборачивается, пугается и в страхе прячется за кусты.
– Стой! Я тебя не трону. Обещаю.
Ведь я за свою жизнь не сделал никому плохого. Почему теперь я не могу пообщаться с такой красотой, с таким совершенством?
– Я заслуживаю того, чтобы быть вместе с ней, – убеждаю я себя, меняю слова: вместо «прикоснуться» на «быть вместе».
Красавица пристально смотрит, затем выходит из-за кустов. Мое сердце скачет от радости, тело наливается желанием, руки трясутся от искушения. Она улыбается. О, Боги! Она улыбается мне! Девушка смеется, и словно сотни колокольчиков звенят в пространстве. Она манит пальцем, оборачивается и скрывается за кудрями деревьев.
«Что-то здесь не так, – думаю я.
Она выглядывает из-за деревьев, удивленно смотрит.
«Почему ты не идешь?» – спрашивает глазами.
Ядовито желтые волосы свисают с плеч, изящные мазки желтых бровей, белое веснушчатое лицо.
Она… не нравится мне, не нравится! Никогда не заглядывался на веснушчатых желтоволосых девушек. Но тело жаждет, тело иссохло, ему нужен напиток.
– Нет, нет, – качаю я головой. – Не иди к ней. Здесь что-то не так. Это обман.
Она обижается, жалобно смотрит. Ее пальчики нервно теребят кончики волос, случайно задевают гроздья грудей, ладони рук закрывают обнаженное тело. Ей стыдно. Она разочарованна. Она грустит!
– Не иди к ней, не иди!
Она садится на землю, обнимает колени. Волосы покрывают плечи, глаза смотрят вниз.
– Держись! Не вздумай идти!
Она склоняет голову и неслышно плачет. Я замолкаю. Перестаю уговаривать себя, иду к ней и сажусь рядом. Осторожно касаюсь ее плеча. Она смотрит слезливо.
– Прости, – шепчу губами.
Ее ручка ищет мою руку, быстро находит, сжимает.
– Какая холодная, – говорю, сжимая ее ручку.
Двигаюсь ближе к ней и обнимаю за плечи. Она улыбается, глаза блестят радостью.
Какое счастье… она улыбается… она смеется! Она моя! Моя!
Девушка обнимает меня, целует в щеку. Ее волосы нежно щекочут мне ухо. В ее руках кубок с отливающим краснотой агатом, доверху наполненный напитком. Девушка преподносит его мне, я жадно пью и закрываю глаза от наслаждения. Держу во рту – даже глотать не хочется.
Напиток проскальзывает внутрь, но в горле остается сухость. Хочется еще. Подношу напиток к губам (кубок снова стал полным), пью, но жажда усиливается. Беспокойно оглядываюсь на девушку, а она улыбается, щерит острые зубы, соблазнительно поправляет волосы.
– Хочешь еще? – певуче спрашивает.
Я бегу от нее. В животе блуждают огни. Подбегаю к озеру и пью воду; становится легче…
– Что за напасть?.. Рай какой-то неправильный, как будто и не Рай вовсе.
Вдыхаю чистый воздух, и вдруг… в горле снова сухость. Все скукоживается и сжимается – трудно дышать! Пью воду из озера – на миг легчает, но затем становится только хуже!
Бегу прочь! Где выход? Где пустыня? Пожалуйста, выпустите меня из Рая! Мне страшно! Пожалуйста!
Спотыкаюсь и падаю на траву, с трудом поднимаю голову, смотрю на руки и… боже мой! Нет, нет! Тело состарилось! Вместо молодых конечностей вижу старческие руки, дрожащие от немощи; тонкая сухая кожа облегает кости.
– Нет, нет… Пожалуйста! – качаю головой.
Ползу вперед. Трава приятно щекочет. Ложусь в нее, утыкаюсь лицом.
Но вдруг вскрикиваю от боли! Нежные зеленые травинки превращаются в острие кинжалов и пронзают все мое тело… Встаю на колени, терпя боль, ползу. Кровь сочится из глотки. Падаю рядом с каким-то деревом. Трава смягчается, возвращает свой прежний облик. Закрыв глаза, лежу рядом с деревом. Боль цепью обматывает все тело, горло хрипит, ноги и руки с трудом двигаются, скрипят в суставах.
Рядом со мной падает красное яблоко. Сок вот-вот вспорет кожуру и выльется наружу. Вижу его, глотаю слюну.
В голове звучит голос старика: «Но заглянув, многие убегают. Не нужно им Рая».
Значит, еще можно вернуться! Спасти от смерти свое тело и снова жить, дышать свежим воздухом, вкушать пищу и воду, ценить каждое мгновение своей жизни! А потом вернуться к той, которая меня любит. Достаточно вкусить яблоко, маленький кусочек, и все станет прежним. Я снова буду с ней, обнимать ее, вдыхать запах волос и пить ее напиток…
…испивать ее… и губить каждый день.
– Вкуси яблоко… вкуси… вкуси… – шепчет кто-то под ухо. – Вернешшшься к ней, вернешшшшься. Счастье ей подаришшшь, счастье…
«Нет, я буду убивать ее», – отвечаю в мыслях.
– Она ждет тебя, ждет… грусссстит вечерами… плачет… плачет… Бедняшшшка!..
«Нет, я убью ее».
Качаю головой, плачу. Слезы падают из глаз, смачивают траву.
«Я убью… я всех убиваю… я никчемен. Я недостоин жизни!»
– Нет… – хриплю я голосом. – Нет…
Яблоко дрожит, катится ко мне и ударяется в нос. Резкий запах возбуждает, вызывает слюну. Я, с трудом подняв руку, ударяю по яблоку и кричу:
– Нет!!!
Яблоко катится прочь, избавляя меня от искушения.
Жду.
Остается смерть. Нужно только дождаться, полежать немного, и она явится. Интересно, есть ли смерть в Раю? Если нет, если я буду вечно лежать здесь в муках в старческом теле… то так мне и надо. Лучше здесь в оковах боли и немощи, чем там испивать других и губить ее.
Ведь я и без Рая мог спасти ее. Достаточно было поговорить с ней, разобраться, перестать пить кубок, перестать губить ее. Нет. Я был слаб. Я был горд обладать ею, держать в руках такой бриллиант: испивал ее, мял лепестки, использовал. Хотя мог отказаться и отпустить. Возможно, она бы не стала такой чахлой. Все моя вина, моя и только!
Я не достоин быть с ней, не достоин быть с кем-либо в той жизни. Я могу только испивать, и не способен дать что-то взамен. Не способен!
– Спасибо, – шепчу губами. – Спасибо…
Снова плачу.
– Спасибо…
Закрываю глаза, хлюпаю носом. Уж лучше здесь гореть в Раю, чем там губить их.
– Спасибо.
Боль исчезает. Тела не чувствую. Смотрю на руку, пальцы рассыпаются, на землю сыплется песок. Легкость пронизывает все тело, наполняет конечности, освобождает от оков немощи и боли. Вдыхаю полной грудью и поднимаю голову. Сижу на коленях, в блаженной улыбке обратив свой взор к небу. Тело рассыпается, и я… исчезаю.
…в центре Райского сада стоит невысокое дерево. Его листья стройными кудрями свисают и шелестят на ветру. Где-то наверху слышатся голоса ангелов. Они поют хоралы, поют о возвращении домой.