Суп "Сен Жермен"
Стали собираться постояльцы. Эмму с сыном я уже видел – она читала стихи, забравшись на скамейку. В дальнем углу стола сидела дама средних лет и смуглый господин. Но, по всей видимости, они знакомы не были. На исходе дня терраса превращалась во дворец Навуходоносора. Косые, золотые лучи, проходили сквозь листву, рисуя на стенах причудливые, бегающие пятна. Благоухающий сиренью ветер раздувал тюль, словно огромные, невесомые опахала. Высокие оконные рамы делили зал на десятки солнечных квадратов.
Варя показала, где мне сесть. Но кресло во главе стола пустовало, мы кого-то ждали. Старая барыня уже давно ела, громко стуча ложкой, и не обращала на гостей никакого внимания. Вдруг все встали и в зал вошел священник. Коля звонко прочел молитву Господню, батюшка благословил стол и гости приступили к трапезе.
Стол был действительно хорош! В других местах меня кормили одной картошкой, солеными огурцами и квашеной капустой. А здесь гостям был предложен суп «Сен Жермен», ерши «А-ля Морни», баранина с картофелем по-гречески, цыплята отварные с зелеными бобами и многое другое. Я, как мог, скрывал своё удивление.
В русских домах был такой обычай – во время трапезы молчать. Потому что хлеб нам даёт Господь и праздная речь отвлекает от молитвы и богомыслия. А, когда переходили к легким блюдам, начать разговор мог только хозяин дома, в данном случае хозяйка.
Но молчание продлилось не долго. После супа консоме Мария Дмитриевна, налив рюмку анисовой, обратилась к гостям: «Ну, милые мои, кто выпивает, налейте. А я хочу сказать, что рада вас всех видеть у себя! Желаю вам хорошего отдыха! Надеюсь, Господь даст нам приятного лета без дождей, обид и скандалов. Будьте дружны и миролюбивы!»
После вишневой наливки гости оживились и ужин пошел в домашней, непринужденной обстановке. Старую барыню увезли на кресле- каталке в спальню. Эмма громко смеялась и выкрикивала поэтические строки:
Когда восторг меня задушит…
Когда любовь меня убьет…
Никто покой мой не нарушит
И к жизни скучной не вернет..
На что батюшка заметил –Не надо никого душить! И не надо никого убивать, Эмма!
Зачем весь этот эпатаж, это актерство и притворство? Вы молодая, умная женщина. Зачем Вам эти чужие эмоции и этот придуманный мир, такой неестественный и холодный. Это поэзия, которая останется на бумаге, иллюзия для минутной мысли и впечатления. Эти грёзы не совместимы с реальной жизнью, как полотна, как скульптура, которая, всегда останется предметом искусства. И только! Вы же не можете стать строкой сти- хотворения или скульптурой, не правда-ли? Вы гораздо лучше и глубже, и красивее… Вернитесь к себе! Вам столько дано, Эмма… и не надо кого-то изображать, а нужно кем-то быть!
Эмма глубоко задумалась, опустив голову.
-А Вы наш новый постоялец, как я понимаю? -обратился батюшка ко мне, - как Москва?
-Москва меняется, скажу я Вам. Нет уже той тихой, богомольной столицы с церквями, извозчиками, с заросшими сиренью оврагами, с размеренной, неспешной, я бы сказал, сонной жизнью. Заводы наступают, господа, заводы наступают! Растут заводы, словно библейские монстры, извергая черный дым. И на заводы эти каждое утро идёт темная толпа людей мрачных, усталых, сильных, недовольных.
-Да, уж, эти рабочие, -подтвердила Мария Дмитриевна, -столько безобразия от них. Вечерами пьют в трактире и всю ночь драки. Колотят друг дружку до полусмерти. По дороге домой бьют стекла в домах, горланят песни и ведут себя безобразно…
-А что им делать? Они оставили дома, семьи, родные села, деревни. И приехали в город на заработки. Здесь им всё чужое. Живут в бараках, питаются кое-как. Деньги шлют домой, работа тяжелая, да и штрафы во всём. Что там останется, коли опоздал, да прогулял или мастеру нагрубил. Вот и кулаки в ход идут. А поколотил кого – в участок, а там штраф и пять суток работ… Вот злоба и пылает адским пламенем…
Батюшка перекрестился, налил мне вишневой наливки и спросил: -А Вы, любезный, по ка- кой профессии будете? Чем по жизни занимаетесь?
-Я, Ваше преподобие, журналист. Публикую статьи, фельетоны в местных газетах. Пишу небольшие рассказы и, бывает, стихи. Люблю литературу, искусство, увлечен театром.
-Замечательно, замечательно! Люблю людей образованных, читающих, интересующихся. Но в нынешних публикациях, если Вы заметили, настойчиво присутствуют одна и та же порочная, всеразрушающая мысль о новом человеке… О человеке без религии, без Бога, без земли, без народных обычаев… Много говорят об уме, об эстетике, об искусстве. Но этот ум у них существует отдельно от Бога… Сам по себе… Как же такое может быть?
-Согласен, батюшка. Современная мысль радикальна и тревожна. Но должен признать, в этом нет ничего нового. И всё это, как это ни печально, унылое перепевание французских мыслителей – Вольтера, Дидро, Руссо. Где человек представлен отдельной фигурой, отделенной от Мира. Где ум и мысль является единственной ценностью в фантастическом храме науки и искусства.
-И в этом мире нет места Богу… Да, это яркий пример вольнодумства, когда гордая душа мечтает о жизни без Бога, поклоняясь эстетической красоте искусства и поэзии. Это язычество! Древняя Греция и Рим… бесконечный грех и плотское разжжение …
Эмма этим вечером сильно налегала на малиновую наливку и вскоре совсем опьянела. Размахивала руками, била себя в грудь и обещала застрелиться. И, грубо перебив отца Алексея, закричала: « Что же Вы, святой отец, не живете в монастыре уединенно, отрешенно, а в миру скитаетесь? Что, погрешить охота?»
Мария Дмитриевна охнула и перекрестилась. Но отец Алексей внимательно посмотрел на Эмму и спокойно, невозмутимо ответил ей:
-Я не стану упрекать Вас, мадам, за непристойное поведение, за неуважение, не столько ко мне, как более к присутствующим здесь людям, но всё же отвечу на Ваш вопрос. У Вас поверхностное, ошибочное понимание духовного подвига, как то монашества или священства. Не стены монастыря соделывают монаха. Но человек сотворяет себя храмом духа Святаго - монахом, человеком подобным образу Божию! И не важно, где он живет в лесу, в пустыне, в миру. Главное, кем он является перед Богом и перед людьми!
Солнце уже село, освятив малиновым светом облака. Принесли свечи и подали чай. Эмма разбила тарелку и Коля, поддерживая мать за талию, увел её из-за стола. Смуглый человек и дама в черном весь вечер молчали и я так и не узнал о них ничего. Барыня давно ушла. И я, простившись с окружающими, поспешил к себе.
Флор Известный "На даче", рассказ. Публикуется по изданию 2018 года (С)