У Ивана Степаныча что-то случилось с головой: он силился, но не мог вспомнить, когда померла его Сима. А то, что Сима померла, и что с головой неладное, говорил тот факт, что в эту вот самую минуту тряслись они с соседом Игнатьичем на запряженной молодым жеребцом Амуром телеге в соседнюю Вязовку на смотрины.
Обвешанный орденами Иван Степаныч понуро сидел около соседа на сколоченных между бортов телеги досках. Оба держали в зубах по самокрутке и, кивая на две стороны прохожим, обсуждали невест.
- Одна - медичка, - Игнатьич слегка отпустил поводья. - У ней муж семь лет назад помёр, болел шибко. С виду ничего так из себя. А хотя на что тебе её внешность? Главное, чтоб дома баба была. Дом без жены, считай, без души... Ну и супу сварит иной раз.
- Я разе сам себе супу не сварю? Сима сроду еду не готовила, - отозвался Иван Степаныч. Где-то внутрях всхлипнула тоска по умершей жене. «Что уж там теперь, - отмахнулся Иван Степаныч от пустых переживаний, - померла и ладно. Всю жисть только и слышал: «Иван, иди делай то; Иван, иди делай другое». Царствие небесное, тревожная была, покойница».
Сердце зашлось ходуном: на кой ляд он тащится сейчас в Вязовку?
- Еще одна есть согласная - армянка, с братом и невесткой живет. Сроду замужем не была. Брат ейный сказал, что молодуху за русака б не отдали, а щас отчего ж нет-то. Тем более ты фронтовик, вам, ветеранам, щас и газ, и телефон проводят без очереди - живи и радуйси. Опять же энти - бабы покладистые, не то что наши - совсем берегов не наблюдають. Но-о, - легонько щелкнул Амура Игнатьич.