На этом закончилось первая часть нашей поездки. АН-24 вернул нас в Архангельск, где мы пересели на другой АН, теперь уже 2, и не торопясь, на малой высоте полетели в Лешуконское. Летели полтора часа над бескрайними просторами лесов, болот, речек и озер, и лишь изредка среди этого зеленого океана попадались на холмах круглые проплешины с зенитно-ракетными установками. С погодой нам повезло: солнечно, тихо. Поэтому и полет проходил спокойно, а розданные нам гигиенические пакеты мы употребили на творчество. Кто писал стихи, кто эссе или рассказы, третьи рисовали... Так была создана гигиниальная библиотека. Прожила она недолго, всего неделю, но тогда мы еще об этом не знали.
Первые слова, которыми нас встретил представитель местного райкома, нас слегка ошеломили: “Лешукония – страна беззакония!” Не знаю, как и почему он пришел к такому выводу, но законы все-таки были, правда, неписанные. И очень простые. Если ты с добром пришел, добро и получишь. Это первый. Есть и второй: безалаберность на Руси всегда была, есть, и, к сожалению, будет. Мы сполна испытали оба, и довольно скоро.
Если в “Рыбакколхозсоюзе” денег на нас не жалели, то здесь каждая копейка была на счету. Я даже не могу вспомнить, где мы обычно ночевали: возвращались ли в Лешуконское или в деревнях, где давали концерты. Зато на всю жизнь запомнилась Мезень, на которой и стоит районный центр, и, похоже, дает жизнь и городу, и всей округе.
Первое, что меня поразило, судоходность реки. Стремительность течения была видна невооруженным взглядом. Струи красноватой воды отражались от берегов и, перекрещиваясь, приподнимались над поверхностью, местами даже вспениваясь. И тем не менее, по всей ширине реки сновали лодки, речные трамвайчики и другие корабли размером поболее. Стоит признать, что даже на взгляд скорости движения вверх и вниз по реке заметно отличались. Вскоре мы и сами получили возможность проверить это: речной трамвайчик повез нас в первую деревню. Двигатель работал почти вхолостую, лишь изредка подрабатывая при поворотах, и почти не нарушал тишину. Мы расположились на верхней носовой палубе, с интересом наблюдая новые для нас места. Удивительные, не похожие на другие реки места. Река текла по достаточно глубокой ложбине. Мне приходилось ходить (буквально) по североамериканской реке. Там даже небольшой поток прорезает себе узкий путь в мягких известняках, и каменные стены поднимаются прямо из воды. Именно поэтому единственный пеший путь прямо по реке, - благо всегда можно найти неглубокий участок. Здесь же русло реки полого выходило на берег и затем, круто изгибаясь, поднималось вверх, где к самому краю обрыва вплотную подступал лес. Самым удивительным был цвет берегов. Они были красные, что особенно красиво выглядело при ярком солнечном свете. Удивительный контраст: красные берега и темно-зеленый лес. Изредка деревья отступали от берега, и тогда над рекой вырастали дома очередной деревни. Однажды на изгибе реки, на самом мысу возвышалась изящная небольшая деревянная церковь и выглядела маяком, указывающим путь морякам в их дальнем и нелегком пути.
В этой части поездки мне запомнились два момента. Во-первых, я понял, насколько неустроенна жизнь по цивилизованным меркам “бродячих артистов” и насколько легко человек приспосабливается к любым условиям и оставляет в стороне все условности большого мира. Как-то раз получилось, что на концерте у меня было только два выхода, в начале и в конце. Посмотрев некоторое время за выступлениями ребят, я пошел в артистическую – небольшую комнату за сценой. Вошел и обомлел. “Все смешалось в доме Облонских”. В одном углу наш фокусник Гриша Хонин вывалил свой реквизит и приводит его в порядок, попутно давая последние указания свой ассистентке Лене Шкилевой. В центре наш скрипач и по совместительству музыковед (музыкой заведует) Игорь Архипов в очередной раз ставит голос соучастнице дуэта и по совместительству комиссару. У окна пантомимист Саша Пепеляев в одних трусах готовится выступлению, а несколько поодаль две девчонки в одном нижнем белье – переодеваются после танца. И никто никому не мешает, ничто никого не беспокоит. В суете дела, когда ты сам занят, даже не обращаешь на это внимание.
Второе запомнившиеся событие – наш последний концерт. Давали мы его в большой деревне, где есть школа, и немаленькая. Предполагалось, что там нас ждут свежие постели: не поплывем же мы в ночи обратно. Концерт наш закончился уже в темноте. На улице – дождь. Надев сапоги, у кого они были, вооружившись фонариками и расспросив про дорогу, мы двинулись в путь самым берегом реки. Размокшая глина сильно затрудняла движение, и полтора километра до школы мы шли довольно долго. Наконец добрались, и здесь нас ждал сюрприз. К сожалению, неприятный. Действительно свежие, но не постели, а выкрашенные стены, и ни следа не только постелей – вообще какой-либо мебели. Уставшие и промокшие, мы не понимали, что нам делать. Игорь сел у стены и сказал, что он никуда не пойдет. Но идти надо, - дух от краски такой, что задохнуться можно. Обратно с расстройства шли бы дольше, но подгоняла одна мысль: только бы зав. клубом не ушла. Нам повезло, мы поймали ее на выходе, и она без разговоров оставила нас в клубе. Даже пожалела нас, так как условия для сна там были плохие. При электрическом свете мы взглянули на себя и расхохотались: как в фильмах ужасов все были почти до пояса кроваво-красные. Причем, больше повезло тем, кто был в ботинках. Размокшая красная глина, как в капиллярах, поднималась при ходьбе по сапогам, потом еще выше вплоть до пояса. Те же, кто остался в ботинках, вымазались лишь по колено. Переодевшись в сухое и чистое, мы стали утраиваться на ночлег. Лучшее – девушкам. Их мы уложили на столы и лавки. Остальные устраивались, как могли. Я, например, выяснил, что через три точки плоскость провести нельзя. Три стула, - под головой, задом и ногами, - не позволяли нормально уснуть. Стоило расслабится во сне, как тут же какая-нибудь часть тела проваливалась между стульями, и я просыпался в совершенно неудобоваримом положении. В довершение никак не удавалось согреться. В клубе было довольно прохладно и мне постоянно поддувало то сверху, то снизу. Двум ребятам достался биллиардный стол. Почему-то они решили не спать, всю ночь гоняли шарики. И хорошо, что не спали, иначе бы мы пропустили утренний речной трамвайчик.
Четыре часа ходу против течения, и мы опять в Лешуконском. Автобус доставил нас в аэропорт. Сейчас на самолет, вечером на поезд и в Москву. Не тут-то было. За неделю нелетной погоды там скопилось 600 человек, и все хотят улететь. Архангельские самолеты прилетели-улетели, а местные пилоты валились с ног от усталости, совершая в день по 2-3 рейса. И все равно количество народу не уменьшалось. Ведь десяток рейсов берут всего 120 человек, а ожидающих несколько сот. Нам удалось таки прорваться к начальнику аэропорта. Напирая на то, что мы агитбригада, приехавшая по заданию обкома комсомола, на то, что у нас вечером билеты на поезд, мы уговорили его позвонить в Архангельск – сажать нас он категорически отказался. Зайдя к нему через полчаса, мы услышали ответ достойный анекдота: “Мне дана команда вывозить сначала людей, студентов потом”. Делать нечего. Позвонив в обком и сообщив ситуацию, мы пошли устраиваться в гостиницу. Легко сказать! Желающих поспать было явно больше, чем мест в гостинице. Вопреки традиционным вывескам “Мест нет” и неприступным администраторам, женщина в гостинице выискала каким-то чудом два свободных места, правда, в разных номерах (номера двухместные). Хорошо народ в таких местах душевный и легкий на подъем. После нашей просьбы один из вторых обитателей в первом же номере без лишних слов собрался и перебрался на свободную койку в другом. Целый номер в нашем распоряжении! Только тут мы заметили, что нервное ожидание сыграло с нами злую шутку – мы забыли поесть. Теперь же голод донимал нас сильнее, чем предыдущая бессонная ночь. Понятно, что советские гостиницы особенно в маленьких городах не приспособлены были к ночным обедам. Правда, у нас было ведро и несколько пакетов сухих супов, причем разных. И кипятильник! Первый и последний раз я варил суп в ведре кипятильником. То, что супы были разные, уже никого не волновало. Набив брюхо, мы завалились вповалку прямо на полу.
Наутро чуть свет мы взвалили (благо собираться не надо) свои пожитки и снова в аэропорт, готовые выдержать еще один изнуряющий бой за право вернуться домой. И были сильно удивлены, когда встретили нас с удивительной любезностью. Лично начальник вручил нам посадочные талоны номер один, позволяющие занять места в первом же улетающем самолете. Еще полчаса, и мы в воздухе. Ура, летим. Еще одна гигиниальная библиотека?
Оказалось, радовались рано. Туч, тумана и дождя нет, но ветер не ослабел и постоянно бросает самолет из стороны в сторону. Дверь в кабину летчиков открыта. Я чувствую, самолет мотнуло, и вижу, как пилот положил штурвал в сторону, а самолет летит прямо. Один человек потянулся за пакетом, второй, третий. Около меня (я сижу у двери) начинает расти горка зеленых упаковок с содержимым наших желудков. И только еще один человек, Игорь, спокойно сидит напротив меня с изумленно-детским выражением лица: что, мол, это дяди и тети делают.
Думаю, для подавляющего большинства этот полет длился вечность. Наконец внизу показался аэродром Архангельска. Самолет заходит на посадку, как всегда почти выключает двигатель и... зависает на месте. Ветер такой силы, что просто держит машину на одном месте как птицу. Та может сложить крылья и нырнуть вниз, а мы железные, негибкие, и продолжаем висеть на одном месте. Поняв, что ситуация нестандартная, летчики дают обороты двигателю, и вот мы уже над полосой. Короткая пробежка, самолет встал, открылась дверь, но никто не в состоянии подняться и выйти наружу. Лишь мы с Игорем выносим пакеты (19! на 9 человек), выносим вещи. Гриша, наконец, вывалился из самолета, почти ползком выбрался на чудом сохранившийся кусочек травы и слился с ней. Комиссар Ленка, сама несуществующего в природе зелено-розового цвета склоняется над ним: “Гришенька, что с тобой? – Комиссарчик, мне плохо!”. И остальные не лучше. Взвалив на себя, сколько смогли, мы с Игорем двинулись к зданию аэропорта. Подобрав остальное, потянулись за нами и другие. В буфете выпили бледный, приторно-сладкий чай, и вот уже молодость взяла свое. Со смехом все дружно обсуждают, у кого был какой способ использования пакета. “Пускай капризен успех. Он выбирает их тех, кто может первым посмеяться над собой”. И мы смеемся.
Далее уже без приключений садимся в поезд, и через сутки мы дома смываем под душем двухнедельную грязь. А на следующий день другой поезд увозит меня от естественности природы в условности цивилизации – в Берлин.