Вероятно жизнь в суровых полярных условиям приучает людей смотреть не на форму, а на содержание. Прием и на втором концерте был прекрасный. Уже после окончания на обеде все считали своим долгом подойти и поблагодарить нас. Впрочем, сам обед был лучше всякой благодарности. Обычно готовить нам приходилось самим из того, что смогли найти в магазинах, да еще на полупоходной печке нашего “крейсера”. И нетрудно представить, с какой жадностью мы накинулись на уху. Даже я, никогда не любивший рыбу. Представь себе, четверная уха: семга, сиг, нельма, ряпушка. Такого и цари не едали. Осмелюсь предположить, что в холодном виде она должна была напоминать студень – настолько наваристой она была. Осмелев от такого приема, мы решились на отчаянный шаг. Нам уже удавалось попробовать свежезасоленной семги. Но те пару килограммов, которые нам удалось раздобыть, вмиг исчезли в ненасытных молодых утробах. Теперь же мы открытым текстом намекнули нашему Феде, что не прочь бы полакомиться рыбкой свежего посола. Реакция была моментальной. Подошел бригадир: “Ну, ребята, ублажили! Рыбки, небось, хотите?” Вопрос был явно риторический. “Кто у вас тут по хозяйству? – Я. – Тара есть? – Нет. – Ну, держи мешок”. Зачем мешок, недоумевал я. “Во, как раз кладовщик. Дай им штучки четыре, средних, больших не надо”. По московским меркам я прикинул: “Четыре по полкило, - два-три килограмма”. Хорошо, на ужин хватит. Кладовщик открывает бочку и достает из нее четыре рыбины по 6-8 кг каждая! Теперь стало понятно, зачем мешок. Я еле дотащил его до катера. Семгой мы обожрались. Доедали ее уже в Лешуконском на Мезени. Впрочем, один из нас, Шура Правдин, перестал ее есть уже через пару дней, после того, как на спор слопал целую суповую тарелку с горкой за два часа. Нам было его немножко жаль, когда он в своей неизменной, чистой в любых условиях черной тройке с отвращением доедал последние куски, но спор есть спор. К тому же в те времена Шуру всегда легко было поймать на “не слабо”. Рассказывают, что в агитбригаде в Карелии он умудрился залезть в трубу, из которой только что вылез котенок. Правда, вылезти обратно он не смог, и его вытаскивали за ноги. Самое удивительное, что его неизменная тройка как всегда не пострадала. Теперь же мы даже порадовались, - молодость всегда немного жестока, - что одним едоком семги стало меньше. Конечно, эта не та рыба, к которой мы привыкли в Москве, - жирная, сочная. И когда осенью уже в Москве на банкете в Праге нам подали полузасохшую, порезанную тоненькими ломтиками семгу, за весь вечер к ней так никто и не притронулся.
Другое приключение связано с тундрой. Слух о нас, вероятно, разнесся по всему Нарьян-Мару, и на день Рыбакколхозсоюз сдал агитбригаду в аренду республиканскому геологоразведочному управлению. Предполагалось, что на вертолете мы облетим 12 буровых и на каждой дадим усеченный часовой концерт. Мы с ужасом думали об этом дне. Даже после трех концертов в день к вечеру мы ничего не могли делать, даже говорить. А здесь, даже с учетом половинного времени – как минимум шесть. Вероятно, что высшая справедливость все же существует. Этот день оказался одним из лучших дней в поездке.
Началось все уже с посадки в вертолет. Из кабины донесся крик “Привет, ребята”, и, приглядевшись, мы узнали одного из двух летчиков, беседовавших с нами в первый день нашего пребывания. До буровой долетели за полчаса. Около нее настил из бревен, на который наши пилоты аккуратненько и посадили вертолет. Подозреваю, что мы считались суперценным грузом. Из последующих наблюдений было установлено, что даже ящики с водкой и спиртом не возились столь аккуратно. Стоило нам вылезти из вертолета, как он тут же взмыл в воздух, и уже на высоте метров 15 почти лег на бок, развернулся и вскоре исчез за горизонтом. Опять мы увидели его уже через несколько часов. Поломка другого вертолета спасла нас от бесконечных перелетов и абсолютного бессилия вечером. Уже после концерта мы отправились побродить по буровой и ее окрестностям.
Я никогда не представлял, что тундра может быть такой удивительно разнообразной и красивой. И очень ранимой. Сама буровая – это вышка и несколько разбросанных вокруг передвижных балков-домиков. Расстояния никакие, и народ ходит пешком. Возможно еще и потому, что в подсознании у некоторых сидит и любовь с заботой, отношение к тундре, как к живому существу. Стоит проехать машине (естественно со всеми ведущими мостами), и за ней остается след. Мы видели колеи, у которых края давно сгладились. Видно, оставлены они были не один год назад. А растительности на них так и не появилось.
Тундру мы почувствовали уже на буровой, когда увидели на привязи у собачей будки лисенка. Стоило же отойти на полсотни метров, как от человеческой деятельности не осталось и следа. Конечно, деревьев в нашем понимании там не было, но кустов и низкорослых березок хватало. Напрямую пройти было невозможно, – небольшие заросли постоянно попадались на нашем пути. Обилие ягод после нашей пастьбы на Печере нас уже не удивляло. Теперь поражало другое. Грибы, в основном подберезовики, можно было буквально косить косой. Создалось впечатление, что грибы здесь растут вместо травы. Решили собрать немного, выбирая самые маленькие и крепкие. И вдруг прямо из-под очередного гриба с шумом взлетела целая стая куропаток, перепугав нас до смерти. Грибы были моментально забыты, и мы переключились на дичь. Проследив, куда они сели, быстренько окружили это место и стали внимательно выглядывать их на земле. Куда там! Вдруг совершенно неожиданно прямо из-под ног взлетает птица, настолько близко, что непроизвольно шарахаешься назад, а вслед за ней поднимается на крыло весь выводок, и процесс поиска приходится начинать сначала. Попутно выясняется, что таких стай в округе немало, но поймать их без подготовки и оснастки невозможно: следопыты из нас никакие. За этим занятиям застает гул возвращающегося вертолета, и мы бежим обратно к буровой собирать вещи.
Первым делом попеняли летчикам, что они нас так аккуратно везли. По молодости желание острых ощущений доминирует над здравым смыслом. Еще в Нарьян-Маре наш новый знакомый рассказывал, что в округе немало маленьких озер, на которых летом живут лебеди. Теперь же мы попросили при случае их показать. Взлетаем, вертолет моментально ложится на бок, и все, кто в нем находятся моментально скатываются на один борт. Далее полет проходит нормально, пока из открытой двери кабины не доносится крик “Лебеди!”. Вертолет опять ложится на бок, и даже против воли, все оказываются на одном борту. В данном случае такое действо совпадало с нашими желаниями, что не доставило удовольствия моей однокурснице и по совместительству нашему комиссару. Ее просто выдавили со скамейки, и она оказалась прямо на двери нашей машины. Может быть лебедей она и видела, но основной ее мыслью было “Откроется – не откроется?” Не открылось. Шум винта, вероятно, испугал птиц, поднял на крыло, и в течение нескольких минут мы наслаждались величественным полетом этих удивительно грациозных птиц. Затем взяли курс на город.
Еще один сюрприз ждал нас при посадке. Пилоты гасят горизонтальную скорость, вертолет на мгновение зависает на месте, затем вращение винта сильно замедляется, и машина начинает почти падать. Быстрее, быстрее, вот уже земля совсем близко. Я отвернулся от окна, – кому охота видеть свою гибель. Резко, насколько возможно для турбины, вызревывает двигатель, мгновенная перегрузка, и далее – тишина. Ну вот, долетались! Теперь точно все. Но странно, почему нет невесомости, почему нет ощущения падения? Выглядываю в иллюминатор и вижу, что наша многотонная махина стоит, не раскачиваясь, на земле. Я потом еще не раз имел возможность удивится, каким мастерством обладают наши рядовые пилоты. И рядовыми их неудобно называть. Помню, уже в 1994 году после 10 часов полета из Москвы в Нью-Йорк все без исключения пассажиры осознали свершившуюся посадку только после того, как услышали рев работающих на реверс двигателей. Момент касания пропустили все. Так и здесь. В одно мгновенье погасить скорость падения до нуля, да еще так точно выбрать момент, что вертолет не подпрыгнул на амортизаторах! В обоих случаях салоны разразились бурей совершенно искренних аплодисментов, которые иным артистам и не снились.
В гостинице меня ждал еще один сюрприз. Приготовили нехитрую еду (порезали кубиками подаренную семгу), разлили по стаканам спирт, и командир провозгласил тост за именинника, то есть за меня. Далее последовало много тостов, и в совершенно необычной форме. Вряд ли когда-нибудь у меня будет еще один такой день рождения. И когда эти прохиндеи успели такое сделать. Ведь мы всегда были вместе, и скрыть дела и поступки от своих коллег было невозможно. Тем не менее они это сделали. Далее я со смехом и огромным удовольствием наблюдал наш стандартный концерт. От настоящего его отличало одно. Все номера, – песни, сценки, пантомимы – были посвящены одной теме: Семга-77 или Жизнь Завхоза. А напоследок наш фокусник из своего реквизита извлек подарки. Вот такой день рождения!
Продолжение следует…