Вспомнилось мне, как прожив пару первых лет на Мальте , понадобилась мне операция. Ничего серьезного, обыкновенные паховые грыжи, но это был шанс познакомиться с местной медициной по страховке.
За три года до сего события я была прооперирована в России со схожим диагнозом. Поэтому пришла в мальтийский госпиталь во всеоружии.
Во-первых, попрощалась с близкими. Во-вторых, составила завещание (кошка должна была остаться с мужем). В-третьих, мысленно я уже готова была драться со всеми, начиная от главврача, заканчивая уборщицей.
В госпитале меня отправили к менеджеру. Эта прекрасная женщина была почему-то рада меня видеть и вообще выглядела непривычно непринужденной и довольной жизнью. Такое ощущение, что ей нравилась ее работа. Я с готовностью достала все, что у меня есть – паспорт, id карта, страховка, свидетельство о браке, о рождении детей, о смерти бабушки. Кошачий паспорт с прививками я тоже взяла. Родина научила меня, что без бумажек ты никто.
Но из документов понадобилась только id карта. Далее менеджер предложила заполнить анкету. После стандартных вопросов об аллергии, приеме лекарств и перенесенных операций началось интересное.
— Боитесь ли вы иголок?
Мой английский был слабенький. Я переспросила у гугла. Действительно, людей в белом интересовало, нет ли у меня страха перед инъекциями. Я задумалась.
В России, когда мне оперировали пупочную грыжу под местным наркозом, который меня не взял, меня спрашивали, чего я ору и дергаюсь. Никто не спрашивал про мои страхи.
Перед инъекциями у меня страха не было. Перед пытками – был страх, да.
Дальше стало интереснее. Мне рассказали по минутам, что и как будет проходить в день операции. Во сколько мне надо приехать в госпиталь, к кому обратиться в регистратуре, во сколько меня проводят в палату, какие манипуляции будут делать, во сколько ко мне придет знакомиться анестезиолог, во сколько – хирург, когда за мной придет медсестра, понадобиться ли мне своя одежда, как будет проходить операция, как я буду себя чувствовать после.
Беседа была очень занимательной, потому что в России за всю неделю в больнице мне ни разу никто не представился, точного времени операции не было, а свой диагноз я узнала уже после операции, потому как работали хирурги по принципу: вот ща разрежем и узнаем, че там у тебя.
— Операция у вас будет с 12.00 до 13.00, с трех часов в палате вас могут навещать родственники. Одновременно не больше трех человек и, к сожалению, у нас ограничение на посещение совсем маленькими детьми – грустно продолжила менеджер.
-Спасибо, но ко мне никто не придет, – уверила ее я. Меньше всего после лапароскопии я бы хотела принимать гостей. Тем более своих гиперактивных семи- и восьмилеток.
— На ночь с вами может остаться только один человек, мы предоставим ему кровать.
Я снова уверила менеджера, что ко мне и ночью никто не придет. Ее улыбка стала чуть более натянутой. Наконец, она очень нежно поинтересовалась, можно ли задать мне личный вопрос:
— Как вы планируете добираться из госпиталя домой?
И тут я поняла: если скажу, что на такси, мной займется служба социальной опеки и, возможно, даже определят в приют.
-Меня заберет муж, — заверила я прекрасного менеджера. Ее улыбкой можно было освещать улицы.
-Чудесно! — уверила она меня. — Увидимся в день операции!
День операции походил на праздник, только без шариков и торта. Все были рады меня видеть. Со мной знакомились: хирург, анестезиолог, мальчик медбрат и дежурная медсестра. Я своими ногами дошла до операционной. Там меня познакомили с командой. Мы все мило пошутили над моим слишком высоким для Мальты ростом и маленькой кушеткой, мне рассказали все, что слышали о России, спрашивали, удобно ли лежать на подушке или поправить повыше, сказали «до скорой встречи» перед наркозом. Я не увидела ни одного страшного инструмента. Последнее, что я помню – глаза анестезиолога и зажегшиеся лампы над его головой. Анестезиолог был красив как бог, видимо, это бонус от госпиталя.
Прекрасно выспавшись после наркоза днем, я много думала ночью.
Иногда мне снятся кошмары, что я снова в московской больнице. Я лежу голая на жесткой каталке, накрытая простыней со штампом. Меня везет по бесконечным зеленым коридорам грузная пожилая медсестра. Я могу идти сама – но не положено. Мне холодно и страшно – коридоры без окон, свет от плывущих надо мной потолочных ламп режет глаза. Каталка считает колесами плиточные стыки. Медсестра безучастно смотрит вперед. Ее здесь нет, она мыслями где-то в другом месте.
Во сне, пока мы все быстрее и быстрее едем по коридору, с лица медсестры начинает слезать кожа. Под ней сталь и медь. Кожа падает на меня трухлявыми кусками, и я как завороженная не могу отвести глаз от этого процесса. И вот уже огромный механизм, весь из втулок, шестеренок и клапанов с красными терминаторскими глазами мчит меня сквозь бесконечные зеленые норы узких коридоров. Я хочу спрыгнуть с кушетки – но мои руки и ноги оказываются привязанными. Каталка врезается в распашные двери. Когда я открываю глаза – я уже в операционной. Огромные прожектора слепят глаза. Ремни крепкие – я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Другие механизмы в зеленых халатах, склонившись надо мной, лязгают скальпелями, пинцетами и дрелями. У них нет лиц – только маски и шапочки. Непонятным птичьим клекотом переговариваются между собой. Я кричу, но у меня нет голоса. Меня никто не слышит, на меня не обращают внимания. Из последних сил я поднимаю голову и вижу, что в моем животе огромная дыра. Но вместо человеческих органов в ней медленно ворочаются шестеренки…
Этой ночью мне не снятся кошмары. Каждый час ко мне заглядывает медперсонал. Иногда я дремлю, и тогда они не заговаривают со мной. Если же я не сплю, мне задают вопросы, рассказывают какие-то истории, мягко журят, что я пыталась сама дотянуться до тумбочки, предлагают обезболивающее, предупреждают, что терпеть боль нельзя. Напоминают, как поменять форму кровати с помощью пульта, спрашивают, не включить ли телевизор, раз я не сплю, ставят мой телефон на зарядку, интересуются, как мне удобнее сходить в туалет.
В полусне кажется, что мне 5 лет, и я играю в больничку с бесконечно заботливым и принимающим взрослым, которых в жизни не бывает. Это все понарошку.
По-настоящему же я лежу на неудобной продавленной койке, меня знобит после наркоза, соседка по палате идет просить одеяло на пост. Одеяло жесткое, оно пахнет больницей. За стеной в другой палате умирает бабушка. В хирургическом отделении смерть сладко пахнет гниющей плотью. Запах из соседней палаты все сильнее – завтра бабушка умрет. Но сегодня она стонет в беспамятстве, и эти стоны становятся моими, потому что обезболивание заканчивается. Но надо терпеть – укол, который избавит меня от боли, сам по себе ужасно болючий. В голое окно бьется снег, штор нет, и мне нечем отгородиться от этой бесконечной ночи и тоски .
Меня перевязывают без сантиментов. Потревоженные мышцы живота сводит, когда от кожи отдирают лейкопластырь. Первый раз после операции встаешь как Мересьев на протезах. Одна тапочка лежит слишком далеко под кроватью. Но мне не приходит в голову позвать на помощь. Мне всю ее выдали, эту помощь, когда не позволили умереть от ущемленной пупочной грыжи. Дальше сама, сама… Последние нитки со шва я снимала себе сама дома, лишь бы не возвращаться лишний раз в больничный ад.
Я пробыла в мальтийском госпитале полтора дня. Забирали меня, упирающуюся, муж и дети. Я судорожно прислушивалась к своему организму – не заболит ли у меня что-нибудь экстренно? Печень, а? Ну, давай! Селезенка, заной, пожаааааалуйста!! Ведь это прекрасный повод остаться в госпитале как минимум до вечера и ужина, на который была обещана утиная ножка и панакотта.
Дома мне ужасно не хватало медсестры, никто не приходил поправлять мне подушку. На ужин было «что бог послал», а не панакотта. Кровать отказывалась менять положение изголовья. Утром бессердечный муж ушел на работу, а кошка наступила мне на живот. В туалете я споткнулась об лего. Дом, милый, факинг, дом.
P.S.: Чтобы расставить все точки над i, хочу сразу сказать, что считаю российскую медицину одной из лучших в мире, а вот сервис одним из худших. Я не понимаю, почему леча тело, надо калечить душу. И я не знаю, как помочь врачам не выгорать на работе до такой степени, чтобы превращаться в биороботов.
И да, разница между платной и бесплатной медициной на Мальте – это время ожидания операции (если она плановая), количество соседей в палате, а также отсутствие ресторанной еды на обед. Все.
Рассказала историю наша гостья Жанна Шульц .