Интервью 2019-го года. Сокращенная версия вышла в ноябре 2019-го в Buro24/7, полный текст интервью публикуется впервые.
Первым героем «от Ада до Рая: у каждого свой путь» - 2, а, вернее, героем, ради которого и было задумано продолжение этого фото-интервью проекта, стала Нюта Федермессер — та, что главная по паллиативу в нашей стране, его идеолог и двигатель. Мы встретились поздним вечером в кабинете ее мамы (а ныне — ее кабинете) в Первом московском хосписе. Месте, в которое мне очень нравится возвращаться, словно в любимую церковь. Ни я, ни Нюта к интервью не готовились. Решили, что просто поговорим. И разговор этот получился теплым.
Я начала интервью со слов благодарности. Во-первых, на то были причины — Нюта помогла мне летом 2019 пройти через диагноз рак - от получения новости до принятия решения и ответственности за таковое. Во-вторых, за время нашего знакомства я поняла, что принимать благодарность Нюте не просто — это выводит ее из зоны комфорта. И учитывая, о чем у нас должен был состояться разговор, начать следовало именно с этого.
Поэтому я набрала воздуха в легкие и как следует ее поблагодарила. После чего задала свой первый вопрос.
Что Вы чувствуете, когда слышите подобные слова в свой адрес?
Я попросту так не чувствую.
Я не чувствую, что сделала что-то, заслуживающее благодарности. Не чувствую значимости своей роли – ни в вашей жизни, ни в чьей-либо еще. Мозгами я понимаю, что человеку важно произносить подобные слова. Но, как любая закомплексованная советским детством женщина, я чувствую смущение.
Если разобрать на части то, что я сделала – то получается, я сделала свою работу, я честно с вами поговорила, я была настолько откровенна и тепла, насколько во мне есть откровенности и тепла. И тот факт, что люди это считают нестандартным и достойным особой благодарности — вгоняет меня в ступор.
Это же норма, понимаете?! И самое главное, какой из этого следует вывод – мне нас всех жалко ужасно. Думаешь, ну что такое? Ну почему мы живем в таком мире, где человеку нужно заболеть, почувствовать угрозу для своей жизни, чтобы к нему окружающие стали проявлять человеческое отношение? И вот от этого грустно очень становится. Потому что нормальное человеческое отношение – уважение к чужой проблеме, естественная, на мой взгляд, готовность прийти на помощь, готовность поменять свой график (вы вдумайтесь только в абсурдность!), изменить свои планы на день, чтобы поговорить с человеком, который думает, что он скоро умрет – воспринимается, как подвиг.
Жалко общество, в котором так происходит… Нас жалко.
Люди – добрые или злые?
На этот вопрос у меня есть очень четкий ответ: добрые. И мне не нужно про это думать. Я это знаю наверняка.
Когда говорят, что человек воспитанный или не воспитанный – это что значит? Что человек обучен определенным образом реагировать на происходящее в мире, вокруг него. Начиная от очень простых вещей – есть ножом и вилкой, заканчивая реакцией на хамство, на несправедливость, на какие-то политические явления. И мы видим – воспитанный, интеллигентный человек.
А добрым быть — это как? Это что? Из чего это состоит? И добрый человек или злой – получается, это складывается из поступков.
Тут есть одна проблема - нас никто не учит быть добрыми. Нож и вилку держать, хамить или не хамить - учат, а добрыми быть не учат.
И когда мы про кого-то думаем, что он злой – я понимаю, что он просто не видел хорошего примера. Его никто не учил, а, вернее в данном случае, его никто не любил. Ему откуда быть добрым?
Мы - себе, дети наши - себе, так рано перестаем задавать вопрос, что такое хорошо, а что такое плохо! Вот это – «что такое хорошо и что такое плохо» – это все осталось в книжке, в стихотворении.
Когда в благотворительности работаешь, ты видишь очень много добра и света, видишь отзывчивых людей. Ты, с одной стороны, видишь тех, кому нужна помощь, а с другой стороны - видишь кучу людей, которые готовы им помочь: волонтеров, которые приходят и безвозмездно дарят свое время, навыки, деньги иногда, видишь доноров, видишь правление какой-нибудь крупной госкорпорации, которое сидит и всерьез размышляет, как им потратить деньги так, чтобы максимально эффективно помочь, видишь сотрудников, которые выбрали эту работу для себя, видишь людей, которые из бизнеса с большой зарплатой переходят работать в фонд на маленькую зарплату, чтобы творить добро. Да, понятное дело, мы в фондах сталкиваемся с отказами. Но, по большей части, мы все равно живем в светлом мире. Или мы точно видим светлую силу, которая способна победить темную. И потому возникает ощущение, что мир – это свет.
Меня поражают родители, у которых под опекой фонда «Вера» умерли дети, и поражают родственники, которые пока еще находятся на пике испытания болезнью близкого. Когда с ними начинаешь говорить, практически из каждой семьи звучит – «мы даже не знали, что мы кому-то нужны, мы даже не думали, что в мире столько отзывчивых людей, готовых откликнуться, мы даже представить себе не могли, что мы можем быть кому-то интересны вот просто так, что оказывается - мы не одни». Когда работаешь в фонде – для тебя норма то, что люди - не одни. Ну, мы же рядом. А когда человек оказывается в беде, для каждого наша помощь становится открытием.
Мы точно добрые. Просто многие из нас - озлобившиеся и недолюбленные. И не у всех уже эта форма излечима. Этой озлобленности. Не у всех.
Нужно учить людей быть добрыми. Доброта складывается из тех же поведенческих норм – из «правильно и неправильно», из «хорошо или плохо».
Есть такая еврейская поговорка – пусть милостыня запотеет в руке дающего. Это очень важный компонент доброты. Обдуманность действий. Когда мы выбираем, что купить – ботинки, телевизор, машину - мы много думаем, мы изучаем в интернете, мы спрашиваем у знакомых. А если мы видим бездомного щенка или женщину с грудным ребенком, которая клянчит деньги на улице, или читаем объявление о сборе денег на лечение ребенка с онкологией – вот у него глазки голубенькие, на голове бантик прикреплен, симпатичный такой – раз, и ты даешь деньги не думая. Не понимая, что возможно ты вкладываешься в содержание мафии, которая детей крадет, или в какой-нибудь недобросовестный фонд. Поэтому очень важно думать, изучать ситуацию, не спешить, все взвесить, проверить отчетность, справки.
Бабушка говорила – «есть добрый, а есть добренький». Вот добрый, это тот, кто ответственно принимает решение – дает этой милостыне запотеть, все изучит, и может быть потом обратно эту милостыню в карман уберет. А добренький – это тот, кто необдуманно собачку на улице подобрал, а к вечеру из дома ее выкинул — не удобна она ему оказалась.
Про идеи
Я про это думаю много.
Все время говорю – все возможно, если ты знаешь, зачем. Если ты знаешь, что ты хочешь изменить. Какую неправильность, какой изъян в мире вокруг себя ты хочешь исправить. И вот если ты веришь в это, веришь в эту правду свою, то ты всё сделаешь. И это действительно работает с самыми разными идеями.
Любая мудрость, любое знание может быть во вред и во благо. Абсолютно любое знание.
Мне повезло вырасти в семье, где все хорошо было с ценностями и с умением любить. Мамина основная формула - «главное - жить любя», которая уже расхожей стала — это, наверное, и есть истина.
Ключевая ценность – самоценность человеческой жизни и уважение к личности – должно быть в основе всего. На самом деле, я довольно удачно рационально устроена. Я не могу понять людей, которые занимаются освоением Космоса. Как бы это круто ни было… Но Космос - это Космос! А есть здесь и сейчас. Мне понятно то, что про людей, которые сегодня здесь, среди нас, и про их жизнь. При этом я думаю и планирую надолго вперед. И это вполне сопоставимые вещи. Потому что люди, которые здесь и сейчас – это люди, которые через 20, 30, 40, 50 лет будут старыми. И мне хочется, чтобы вот у этого конкретного человека жизнь была нормальной тогда, когда он состарится. Тогда, когда мир станет еще более технократичен. Тогда, когда вон у того молодого еще совсем мальчика родятся дети и их семейные связи станут еще меньше, чем наши семейные связи сейчас, как они будут стареть? Как они будут умирать? Как будет происходить этот опыт? Что сделать, чтобы особенности каждого конкретного человека, каждой конкретной личности уважались? Сейчас и в будущем.
И если идеи опираются на эти ценности про человека, то я их принимаю.
Каждый для себя сам решает, где его границы уважения - прежде всего к себе. Это, кстати, тоже очень важное для меня открытие, которое со мной только лет в 40 произошло. Я не понимала раньше, что это значит - «возлюби ближнего своего, как самого себя». Я не понимала этого. Я произносила эти слова, и мне казалось, что это эгоизм какой-то. Когда мы с моим старшим сыном Левой были в одной дальней командировке, в жутком отделении сестринского ухода, он мне сказал: «Мне жалко не пациентов, мне жалко сотрудников. Потому что если эти люди позволяют себе так работать и так - якобы - ухаживать за больными, то как они сами-то живут? Ты только представь - они ведь и сами так живут, в этом говне и унижении».
И он прав. Нельзя требовать от людей любви и уважения к старости, немощи, к чужому горю, к постороннему человеку, если они по отношению с самим себе этого никогда не испытывали. Нельзя любить мороженое или не любить мороженое, если ты его никогда не пробовал. Понимаете? И вот это «возлюби ближнего своего, как самого себя» значит - чем с большей любовью к себе (к себе, а не к своему телу) ты относишься, тем с большей любовью ты воспринимаешь других, и чувствуешь других и слышишь других.
Для меня это открытие было.
Похоже, мое собственное взросление началось лет в 40 с пониманием элементарных истин.
Чего Вы боитесь?
Боюсь не успеть сделать то, что хочу. И очень боюсь подвести людей, которые мне доверились. Это вводит меня в панику. Боюсь не соответствовать маминым ожиданиям. Хотя, скорее, собственным установкам. Потому что мамины ожидания, как мне кажется, не распространялись на работу. Думаю, она просто хотела того, чтобы я была счастливой.
У меня же синдром отличника. Я перфекционист. Для меня наличие галочек в чек-листе и вычеркнутых дел – важнейший показатель собственной результативности. И если я понимаю, что не сделала, не успела, не доделала - вот это для меня настоящий кошмар.
Ну и очень боюсь остаться одна. Потому что я вижу, как с прирастающим количеством работы и обязательств ухудшается мой характер. И как я фанатично предана делу и требую от людей вокруг себя того же. Вижу, как я отдалена от семьи.
А еще страшно осознавать, что ты стремительно отдаляешься от своего собственного идеала.
Страшно потерять наметившиеся возможности. Я сейчас очень уставшая, но мне хорошо - и от этих командировок, и от этих бессонных ночей. Я - человек про результат. Потому что, когда я понимаю, что результат будет, и какой он будет – я улыбаюсь, мне кайфово.
Но больше всего, наверное, я боюсь одиночества. Я смотрю на разных людей, с которыми меня сейчас сводит жизнь, и понимаю, что количество человек, которым просто некому доверить свои мысли, надежды, сомнения — невероятное. И это на самом деле страшно, когда тебе некому открыть свою боль и свои переживания, когда некому рассказать про планы и ожидания.
Вы счастливы?
Наверное, да. Но, при этом, я не умею радоваться. Может это сочетаться?
Давайте скажем так — я не счастлива, но я - счастливый человек. То есть, мозгами я понимаю, что я счастливый человек, но не чувствую этого.
У меня потрясающая семья, и родители потрясающие, и детство. Тот запас любви, который я получила в детстве - это невероятная сила, какая-то неисчерпаемая. Ложишься вечером уставшая, вот нет тебя просто, а с утра встаешь и понимаешь, что ночью мама с папой тебя крыльями накрывали. И все хорошо. Я понимаю, что у меня есть любимое дело. Это невероятное счастье: я люблю свою работу, я обожаю делать свою работу. У меня есть несколько человек рядом, которые мне очень дороги, за которых у меня очень болит душа, и мнение которых мне очень важно. Таких людей немного, но они есть. Понимаете, ведь у большинства таких людей нет.
У меня прекрасные дети, замечательные просто. И мне нравится их взросление.
То есть, вот они - все компоненты счастья, но чувства счастья у меня нет.
Я не страдаю от этого. Кстати, это одна из вещей, на которой мы с мужем сошлись, потому что ему тоже непонятно – это ощущение беспричинной радости.
Я вообще не верю в счастье, как в процесс. Это скорее яркие вспышки. Мгновения. Как у нас Юля Матвеева (бывший директор благотворительного фонда помощи хосписам «Вера», заместитель директора ГБУЗ Центр паллиативной помощи ДЗМ) говорит - «замечай прекрасное». Какие-то моменты, когда ты вдруг от всего отключаешься, и у тебя есть только это вот ощущение. У меня будут крестники скоро, первые в моей жизни, двойняшки - мальчик и девочка. Они родились очень сильно недоношенными. И когда я к ним поехала после роддома, взяла в руки один маленький комочек, а потом другой, смотрю на них - и во мне возникает женское счастье, такое бабское, с гормонами перемешенное, словно весь мир выключился, и есть только вот эти вот двое, которые дышат, едят, какают и спят, и растут. Но несколько секунд прошло, и в голове возникло: «Ага, они еще и болеют, ругаются между собой, и потом женятся фиг знает на ком». Мгновение закончилось. И вот, ловить эти мгновения, замечать их - это такой ресурс, который есть в детстве и есть в старости. В активной жизни мы его утрачиваем. И когда этот ресурс какими-то вспышками к тебе возвращается - это круто.
Самое теплое воспоминание из детства
Я чем-то болею. Я любила болеть, потому что мама - хосписный человек, и когда мы болели, она нас окружала какой-то невероятной заботой. Так вот, я болею, у меня температура, понимаю, что школы никакой не будет, можно валяться, а по телевизору показывают многосерийный фильм не то «Все реки текут», не то «Джейн Эир». И вдруг мама заходит перед работой своей и спрашивает меня: «Что ты хочешь?». А тогда и не было толком ничего. Это было то время, когда все по талонам. А я говорю: «Хочу ягодный лимонад». Мы жили тогда в Теплом стане, и был там такой магазин - «синий универсам» на улице генерала Тюленева, где можно было купить глазированные сырки, можно было купить пирожное «Марципан» и еще что-то, что особо нигде больше не продавалось. Там можно было купить и лимонад. Но магазин этот был далеко, и идти до него долго. И вот, я лежу, сказала маме про этот лимонад, и смотрю телевизор, выплывая иногда из температурного жара. Я лежу в комнате бабушки. Там ее кровать с темным лаковым изголовьем, собака в ногах, и вдруг открывается дверь и в комнату влетает мама со словами: «Я так неслась! Люди на меня смотрели, как на сумасшедшую. Неслась, чтобы успеть купить тебе этот лимонад до работы». И она достает три бутылки ягодного лимонада. Я помню этот кайф - ты лежишь, тебе хорошо… и лимонад, и телевизор, и мама рядом.
На самом деле у меня очень теплое и счастливое детство было, полное невероятной любви.
Помню гордость за папу. Папа в семье — это был культ. Его интеллект, его труды… Полоска света под дверью его кабинета - это один из самых мощных воспитательных методов. Папа, который работает. Папа, от которого не исходит ничего, кроме тепла. Вот он выходит из кабинета, или ты к нему в кабинет зайдешь просто чтобы его обнять. Я по этим объятиям помню себя растущую, взрослеющую. Помню себя по тому, как я к папе приходила его обнять и была сначала на уровне подлокотника, потом выше и выше, а затем он сидит и чтобы его обнять — я над ним уже наклонялась.
Если бы у вас была возможность вернуться в один день из вашего прошлого, ничего там не менять, а просто прожить его заново, какой бы это был день?
Начало нашего романа с Ильей (моим мужем). Это было в Хорватии. Мы с ним поплыли на остров Бриони. Пожалуй, это единственный день, который я помню «от» и «до». Помню все, что происходило, вплоть до телефонных звонков. В этот день, по сути, сформировалась вся моя последующая жизнь. Удивительно! Думаю, что оказаться в этом дне с его настроением, погодой, словами, мыслями, ощущениями, планами, страхами… это было бы очень круто.
Причем этот день сплелся из ничего. То есть ты просто понимаешь, что «раз!» и ты больше не один в этой жизни. Всё, непонятно, почему…
Наверное, именно этот день я бы прожила еще раз. А не рождение моих детей, да простят они меня. Не свое поступление в институт и не окончание школы. А именно этот простой и счастливый день.
Что для Вас любовь?
Это тяжелый вопрос.
Со временем меняется представление, меняется очень беспощадным образом по отношению к самой себе. Я поняла, что я не очень-то это умею... не очень умею любить. Потому что любовь - это чувство про другого человека. Это, когда тебя нет, но это не больно. А как же тогда «возлюби ближнего своего, как самого себя»? Как раз это оно и есть. Когда тебе важно благополучие другого человека, когда тебе важны его чувства, его настроение, когда ты хочешь, чтобы ему было комфортно, и ты не замечаешь, что тебе от этого может быть не очень-то и хорошо. Потому что тебе хорошо, когда ему хорошо. Это чувство, в котором нет эгоизма. Это такая тренировка собственной сердечной мышцы. Как мне кажется, если ты любишь, то в этом нет ревности. Ты просто хочешь, чтобы ему было хорошо, и чтобы ты способствовала его максимальному благополучию. И если для этого нужно уехать от него на другой конец света, то ты уедешь, и абсолютно странным образом будешь получать от этого удовольствие.
Мой муж меня так любит. Он - удивительный человек.
Любить - это отдавать. Причем, отдавать безболезненно, отдавать больше, чем ты можешь отдать, но при этом не испытывать от этого никакого дискомфорта.
Про маму и чувство долга
Удивительно, меня мама никогда не хвалила. Вообще никогда не хвалила. У меня есть две аудиозаписи, которые мне когда-то отдала журналистка Катя Гордеева. Она, незадолго до маминой смерти, понимая ценность маминой личности, начала вечерами ей звонить и записывать на аудио то, что мама говорила. И вот у Кати остались две нерасшифрованные записи, которые она через какое-то время после маминой смерти мне отдала со словами: «Послушай, тут Вера тебя хвалит». И я не могу их до сих пор включить. Я думаю, что если услышу, как мама меня хвалит, то это надо просто тогда уже ложиться и умирать. Не могу включить. Смотрю на них, они сохранены у меня в компе, и думаю, что вот сейчас нажму... и в ту же секунду «нет, не буду, страшно». Мне всегда было невероятно важно ее одобрение, и я очень старалась, чтобы его получить.
Я не верю в воспитание, я верю в пример. Я не видела ни одной ситуации, в которой мама могла бы сорвать какие-то данные ею обещания, что-то не сделать, на работу не прийти. Такого просто не было. И то же самое было у папы. Они были из таких врачей — книжных. Если пациенту требуется помощь, выходных, ночного времени, собственной жизни для них не существовало. Человек, которому нужна твоя помощь, не может быть не вовремя или не к месту.
Знаете, когда-то было очень толковое интервью у Чубайса, его брала Лиза Осетинская, и вот там он говорил про качества, определяющие хорошего менеджера. Одна из ключевых вещей - это уметь брать на себя ответственность за совершенные ошибки. Я хорошо это запомнила, потому что это легко на меня легло. Я точно знаю про себя, что умею брать на себя ответственность, за совершенные ошибки в том числе.
Про Ад
Одна из самых страшных вещей, которые происходили в моей жизни, это болезнь мамы. Она болела, и мы на протяжении 40 дней не знали, выберется ли она или нет.
У меня и ребенок болел, умирал, но, как ни странно, болезнь ребенка - это что-то такое - на животном уровне, когда он уже вне тебя, но вы все равно единое целое. Это паралич, который и адом не назовешь. Просто ничего не чувствуешь. Болезнь ребенка не раскладывается на эмоции, я плохо даже помню себя в это время.
А вот мама была таким центром в семье, таким столпом, что когда она заболела, очень много людей оказалось абсолютно раздавлено...
Вообще, ад для меня - это потеря контроля. Как только маме стало лучше, и я снова обрела контроль над ситуацией, ад для меня прошел.
Вы верите в Бога?
В Бога верю. Да, абсолютно.
Мне вообще кажется, что среди тех, кто работает в хосписе, кто каждый день видит умирающих людей, неверующих нет. Есть не религиозные.
Понимаете, верить в Бога, это, к сожалению, не означает, что мне легко и просто удается вести себя и поступать правильно. Верить в Бога - это, все-таки, верить, что все не зря, все не напрасно, что человек не умирает, что мы обязательно встретимся с теми, кого любим, после смерти, что ничего не происходит случайно и что, когда ты сам, один, уже совсем ничего не можешь изменить — можешь довериться Господу. И вот здесь у меня огромная проблема. Проблема с доверием.
Страх потери контроля - это то, из-за чего я иду к священнику на исповедь и говорю: «Хелп! Как с этим справиться?»
Я всегда боюсь обратного риска, что, если я сейчас все на Него переложу, на Бога... Знаете анекдот, когда алкаш и новый русский в храме сталкиваются, у иконы и алкаш молится: «Пожалуйста, Господи, подай 100 рублей на опохмел, всего уже трясет, колотит, колбасит», и новый русский приходит, слышит это, сует ему сотку и говорит: «Иди отсюда, не отвлекай Всевышнего своими глупостями». И вот я все время думаю: «Рано еще отвлекать Всевышнего своими глупостями». А когда же наступит момент, когда его можно будет отвлечь? Просто надо изначально, шагая по жизни, понимать, что у тебя есть за спиной ангел, что ты изначально не один. Кризис доверия у меня. Если не я, то кто.
Тяжелая штука. Она не мешает мне верить в жизнь вечную, но жить мешает. Как мама моя говорила: «Верующий - не святой».
Про Чистилище
Ну, признать свои собственные слабости, причем вслух, признать вину, признаться самому себе, что тут или там ты не состоялся. Не получилось. Это и есть Чистилище. Проживание неудач. Это очень тяжело. Причем, я думаю, что каждый человек — это чистилище неоднократно в своей жизни проходит. Иначе нет роста никакого, иначе ты не меняешься. Если ты не меняешься сам, то ты не можешь менять мир вокруг себя.
Для меня действительно главное - это изменения, поскольку я — человек-результат. Если я хочу что-то сделать, то я в голове очень четко рисую этот результат.
Что такое выстроенная система паллиативной помощи в стране? У меня в голове эта модель уже создала - со всеми табличками, картинками, схемами - кто, когда, куда, кому звонит, о пациенте сообщает. Все приказы написаны. Процессы отлажены. Когда вот это все в голове уже есть, когда я знаю, какой должен быть результат, то я спокойно иду и начинаю копать в нужную сторону. И если Нюта - это Нюта-работа, то Ад - это когда не получается увидеть результат. А Чистилище - это понимание, осознание того, что ты в ключевых точках сделала, какие допустила ошибки, какие приняла неправильные решения. Чистилище - это признаться, повиниться, вернуться назад, и встать на месте катастрофы. Зафиксироваться. И тогда можно снова начинать двигаться в сторону Рая. К правильному результату.
Иногда нужно делать паузы.
Ощущение себя неэффективным человеком, ощущение неэффективного процесса, потери времени, безрезультативно прожитого дня или неаккуратно проведенной встречи, на которой просто потеряно время — вот это прям кошмар. Но ужас еще в том, что это становится не только моим персональным адом, я превращаю это в ад для всех окружающих.
Все это тяжело и все связано между собой - чувство долга и страх от потери контроля... Ну и если смотреть на себя через призму хосписа, через болезнь, то мне будет очень тяжко, когда я стану беспомощной.
Про Рай
Рай непознанный... Рай - это, наверное, когда ты чувствуешь себя счастливым. А я не умею. Не умею чувствовать себя в раю. Но опять-таки, если говорить о работе, то Рай для меня — это видеть результат.
Слоган «жизнь на всю оставшуюся жизнь», что он значит лично для Вас, в Вашей жизни?
Думаю, что сама я до него еще не доросла. Потому что, на самом деле, я очень боюсь будущего. А эти слова - про радость каждого дня, без страха и сожаления.
Я иногда абсолютно осознанно и серьезно говорю о том, что я бы уже сейчас хотела быть старой, чтобы уже пройти все эти сложные этапы, оказаться в конце и оглянуться назад. А с другой стороны, я больше всего боюсь оглянуться назад и понять, что все перипетии были напрасными. Что не получилось, не удалось, не состоялось. И «жизнь на всю оставшуюся жизнь» для меня - это научиться (если можно, до попадания в хоспис) получать удовольствие от каждого прожитого дня, от каждого события, от всех интересных хитросплетений жизненных, научиться кайфовать от того, что жизнь, на самом деле, очень тяжелая штука. Вот «жизнь на всю оставшуюся жизнь» - это воплощение одной из заповедей хосписных - «живи каждый день, как последний, со всей полнотой, радостью и болью» - так мама в одном из интервью сказала.
Знаете, я не видела людей в хосписе, которые на смертном одре жалели бы о том, что они там что-то недоработали.
Получается, я все время говорю про результат, про то, что надо вот это успеть сделать, то успеть сделать, а люди то в конце жизни жалеют только о том, что они не видели детей, что они мало общались, что они обидели жену, развелись, что они доживают в одиночестве, что они у кого-то не попросили прощения...
Бывает, что люди хотят успеть что-то конкретное сделать перед смертью: дописать книгу, дописать картину, дождаться, пока дочь закончит школу, не мешать ей своей смертью сдавать экзамены, или дождаться, пока дочь родит ребенка, не омрачать беременность смертью - эти вещи все достижимы. То есть, когда человек ставит себе эту цель, он ее достигает. Даже умирая. Это невероятно!
Вот не встречала я, чтобы человек лежал и говорил: «Город я не построил». Все крутится вокруг людей, вокруг отношений и любви.
Когда папа мой умирал, он сказал: «А я неплохую жизнь прожил, Нютош». Но он имел ввиду все сразу - он имел ввиду и работу, и достижения, и жен, и детей, и внуков, и невероятный объем потерь и боли, которые у него были. Насыщенная, огромная, потрясающая жизнь! Но больше всего он радовался, когда к нему в реанимацию приехал сын, с которым у них за папину долгую жизнь были периоды без общения.
Понимаете, если бы люди жили все с этой мудростью, жили бы каждый день, как последний, наверное, мы были бы очень скучные, и жизнь была бы скучная, ведь все были бы такие сплошные ангелы вокруг. Кто бы нам тогда этот драйв давал? Может и хорошо, что это не так.
Смерть бывает только своя собственная, чужой опыт невозможно никуда экстраполировать. Только когда это твое будет - твой последний отрезок жизни и твоя хосписная койка, только тогда ты поймешь, что для тебя важно, а что нет. Чужой опыт в этом смысле не учит: переумереть не получится, и научиться на чужом опыте тоже не получится. Но у меня абсолютно точно в голове есть, что надо все успеть, потому что не знаешь, когда ты окажешься на этой хосписной койке. Поэтому я гоню.
Когда говорят «береги себя», «тебе надо себя беречь», я думаю: «Опа, опа, стоп! А зачем? Беречься мне зачем?», наоборот… «ах, как я поздно понял, зачем я существую, зачем гоняет сердце по жилам кровь живую, и что порой напрасно давал страстям улечься, и что нельзя беречься, и что нельзя беречься!», вот это мне гораздо ближе. Зачем беречься-то? Ну то, что близкие вылетают из жизни, это конечно хреново. Сегодня ребенок пришел сюда, заглянул на 5 минут «ну, мам, ну не читай, ну отложи телефон», а я говорю: «Я тебя не ждала, я не знала, что ты зайдешь…» И в этот же момент думаю: «Так, стоп, что ты говоришь?!» Компьютер убрала, бумажки отложила, телефон отложила, просто 5 минут с ним пообнималась, и он спокойно пошел домой.
В принципе, я надеюсь, что есть еще время впереди - поучиться чему-то. У меня мама говорила, что в 50 жизнь только начинается. Она начала заниматься хосписом в 52 года, понимаете? Неужто получается, что она 52 года зря прожила? Да нет, как-то же в ее жизни все пришло к этой работе. Такой накопительный эффект.
Я не люблю оглядываться назад, я люблю идти вперед. Но я люблю, чтобы каждый день был эффективным. Конечно, самый прекрасный день - это в который все укладывается: и дети, и любовь, и работа. Но таких дней почти не бывает. Алексей Пивоваров недавно делал документальный фильм про руководителей благотворительных фондов, и в нем он сказал про меня - «жесткая, рациональная». А я это слушаю и говорю: «Не, мне не нравится ваше определение про меня».
Он говорит:
- А какое вы хотели бы?
- Хотела бы — эффективная!
А потом думаю: «Какая разница? Жесткая, рациональная или эффективная?! Все равно!».
Комплименты принимать от мужчин? Наверное, это вообще какой-то, как в карате, черный пояс женственности. Вот это все очень сложная задача, кстати. И мне очень хочется этим искусством овладеть. Знаете, я помню комплимент, от которого мне прям кайфово было. Я у брата своего ночевала в Орехово, мне было лет 18. Наутро я оделась, умылась, сделала ему какой-то завтрак. И вот он проснулся, выползает такой сонный, а я почему-то в комнате на столе сидела, нога на ногу, и он такой стоит, смотрит и говорит: «Слушай, Нютка, а ты красивая выросла». Я это слышу и думаю - «Вааау, мой старший брат сказал, что я красивая выросла, вообще обалдеть!» Хорошо помню этот момент: помню, во что была одета, помню волосы свои, я буквально увидела себя со стороны его глазами. Вот к этому бы состоянию вернуться, когда ты поверишь в приятные слова – но это просто невозможно. Хотя очень хотелось бы.
Но, при этом, где-то внутри живет совершенно другая Нюта. Она потерялась и, видимо, уже никогда не найдется. Я себе представляю, что когда-нибудь я пройду мимо зеркала, загляну в него, а оттуда на меня Одри Хепбрен смотрит. И подумаю: «Вот она я! Вы просто не расколупали до конца».
Мне девочковости в себе очень не хватает. Оно там — внутри - есть, его много. Но наружу оно носу не кажет. Когда-то давно мама мне сказала: «Слушай, чем быстрее ты примешь это, тем счастливее ты будешь. И пойми, пожалуйста, что никогда не будет рядом с тобой мужчины, который будет бить кулаком по столу. Потому что, если он ударит кулаком по столу, ты ударишь его табуреткой по голове. Поэтому, лучше уже прими, что ты будешь рулить». И это один из редких ее советов, которым я воспользовалась.