В детстве не однажды на наши приставания рассказать какую-нибудь сказку старшие, чтоб отвязаться от не вовремя приставших ребятишек, скажут какую-нибудь скороговорку, сказку-не сказку, а так десяток забавных слов и… сказке конец.
Одной из таких дежурных сказок была присказка о том, как жили старик со старухой. Не было у них ни, сына ни дочери, одни ноги точены. Пошел старик под овин, да и те подломил. На этом сказка заканчивалась.
Однако любопытство нас донимало. Очень хотелось узнать, что за место такое «подовин», где старик ноги подломил? И почему там ноги ломаются?
Ну, доспрашивались мы об этом у дедушки. А дедушка наш, Василий Степанович, был скуп на слова. Если и рассказывал иногда нам свои сказки, то всегда очень кратко без лишних подробностей, но понятно.
О «подовине» ответ его был совсем короток: «Сказка эта так сказывается, вроде шутки. Под овином яма, а в нее узкий лаз со ступеньками. Ступеньки стоптались, осыпались. По ним спускаться под овин неловко. Не долго и упасть. Вот старик, видать, и подломил там ноги. Ужо свожу вас когда-нето» .
Довелось однажды в детстве побывать под овином и мне. Было мне тогда не более четырех-пяти лет. Вышли мы с отцом со двора в маленькие воротца. Были у нас такие, что вели в огород по-запригонам (пригоном у нас называли скотный двор). Спустились мы под угор к реке и берегом возле огорода прошли на наше гумно. Гумно – это ровная площадь, огороженная жердевым огородом (изгородью из жердей), величиною с полдесятины, а на середине – овин. Под овин крутой спуск по узкому, прокопанному в земле коридорчику с еле заметными осыпавшимися ступеньками. Над спуском соломенная крыша, накинутая на тонкие палки, поставленные друг другу навстречу. Крыша невысокая, войти под нее можно взрослому человеку только низко нагнувшись. Поэтому спуск под овин и назван лазом, по которому лазят под овин. Лаз делали узким и низким для того, чтоб под овин не дул ветер. Это опасно: под овином разводят огонь, а в овине снопы. Чуть что и пожар. Спустились мы тогда по лазу, а там под овином ярко горит огонь, пламя, а сверху над ним железный лист с дырами. Кругом темнота, страшно. Дедушка сидит против огня и помаленьку подбрасывает в огонь хворост и дрова. Огонь мечется между кирпичными стенками топки под железным листом, а наверх не выскакивает. Пламя пригибается и лижет железный лист. Под овином страшно еще и потому, что в потолке возле стен кругом широкая щель – голова пролезет. Ана потолке сверху снопы насажены. Вдруг загорят! Долго ли до беды! Когда дедушка подбросит хворост, то в дыры сквозь железо проскакивают искры. Дедушка не боится. Сядет и глядит в огонь.
От железного листа над огнем да потолка высоко. Дедушка ходит кругом печки под овином не нагибается. Под овином пол земляной, а стены из тоненьких бревешек. Тепло от огня вместе с дымом и искрами идет к потолку, а потом в большие щели возле стен уходит кверху к снопам, а искры до щелей не доходят, гаснут под потолком. Потолок промазан глиной, в ней щелей нет. Весь потолок и стены от дыма стали черными.
Скоро я насмотрелся на «подовин» и запросился домой. Позже, лет через десять, когда я подрос, да и овин стал не нужен, мы с дедушкой разобрали его весь на дрова. Но первое детское впечатление о «подовине» осталось очевидно потому, что он тогда был действующим, живым. (Написано 03.11.1975 г., П. Х. Ширяев).