(Рассказ о том, как может кардинально измениться жизнь вследствие непредвиденного случая).
Было вялое рабочее утро. Я скучно смотрела в давно немытое окно стеклянной высотки физического корпуса нашего славного университета. Эта высотка была построена в 1973 году и за десять лет уже сильно обтрепалась. Соседи по лаборатории, такие же якобы сильно научные сотрудники, как и я, тихо сопели, ставя точки на графиках стратосферного Е-слоя.
Когда в тинейджерском возрасте я зачитывалась журналами «Знание–сила» и «Квант», физика казалась мне интереснее сказки про Али-бабу, поэтому после школы я решила поступать на физфак и поступила-таки с первого раза, хотя конкурс на физфак был 5 человек на место. Но романтика быстро закончилась. Оказалось, что физика - это совсем не волшебное проникновение в секреты мирозданья, а биномы, полиномы, теоремы Коши и нудная необходимость ставить тысячи точек на графиках.
И вот, пожалуйста, сбылась хрустальная мечта моей юности – с утра сижу и из последних сил, стараясь не отвлекаться хотя бы на ворон за окном, обрабатываю графики никому ненужного стратосферного слоя.
От такого однообразия жизни хотелось спать.
Вдруг сзади скрипнула дверь, и тихий голос позвал – «Тоня».
Столы в лаборатории стояли не по фен-шую, сидеть приходилось спиной к двери. Я обернулась, –«Ёперный театр! Явление Христа народу!». В приоткрытую дверь я сразу узнала Лешку, хотя не видела его целую вечность, которая изменила его почти до неузнаваемости. Сшибая стулья и стукаясь об углы столов, я помчалась к выходу.
Помчалась – это, конечно, сильно сказано. Мчаться я могла только в мечтах. Возможно, основной нюанс в моей истории это то, что я хромая, т.к. в детстве, еще не успев согрешить перед Богом, зачем-то была наказана, переболев полиомиелитом. Это не пошло мне на пользу в плане походки, возможно, извратило мне мозги и испортило характер. В общем, когда я хожу, то излишне верчу задом и подволакиваю ногу. Думаю, что впечатление произвожу захватывающее, особенно для излишне нервных и легко возбудимых. Но чтобы понять всю красоту картины – приделайте к этой походке мой довольно крупный нос, наглый взгляд и глубокое убеждение, что я – первая красавица этого королевства. Откуда во мне родилось это убеждение, я проследить не смогла, возможно, какая-то генетическая мутация, но, слава Богу! с этим легче жить.
Хотя, надо заметить, я много работала над собой.
В детстве мне пришлось пройти все возможные в нашей стране лечебные детские учреждения, а это та ещё школа выживания, поскольку основополагающая тенденция лечения подобных детей в ту пору была такая: изъять ребенка из семьи минимально на три месяца и лучше всего в другой город, одеть его во всё казенное, обрить наголо и обращаться с ним как с малолетним преступником, всячески давая понять, что он перед всеми виноват и всем обязан, что все с ним мучаются и всем он в тягость.
Это были первые пять классов школы Последние пять классов я проучилась в специализированном интернате, где все были кривые и хромые. Возможно, тут-то я и полюбила себя, поскольку решила, пусть я такая, зато самая умная. Воображение о моем переразвитом уме навеял мне тот факт, что в нашем интернате была замечательная библиотека, я прижилась в ней, читала ночи напролет, завернувшись в одеяло на подоконнике в туалете, и из-под парты на уроках. В результате, в конце девятого класса поняла, что боюсь на улицу выходить. С собой надо было что-то делать. И перед последним классом уговорила родителей забрать меня из интерната и перевести в общеобразовательную школу с легким математическим уклоном во дворе нашего дома.
Нельзя сказать, что там меня приняли с распростертыми объятиями. Я сразу стала троечницей, меня несколько раз сшибали в коридоре, зато там я сделала эпохальное для себя открытие, что привычка - великая вещь: через два месяца ко мне все привыкли, перестали на меня озираться и показывать пальцем, у меня появились друзья и защитники. А кто у нас защитники? Конечно же, мальчики! Девочки – это более непредсказуемая флора, а, может быть, и фауна.
Я настолько сдружилась с мальчиками из нашего класса, что после выпускного вечера они сначала проводили меня до дома и только потом пошли с нашими девочками гулять по городу.
Поступив в университет, ну, конечно же, как отметила ранее, на физический факультет, - еженощное чтение фантастики и журнала «Знание через силу» не прошло бесследно для моей психики, и имея за плечами уже некоторый опыт встраивания себя в незнакомый коллектив, я занялась аутотренингом и вырабатывала у людей привычку к себе, а может быть, у себя привычку к людям. Целый месяц почти каждый день после занятий по сорок минут выстаивала в центре вестибюля в старом центральном университетском корпусе. Все об меня спотыкались и опять привыкли! Я в этом убедилась, когда за какой-то надобностью зашла в деканат. Декан, посмотрев на меня из-под очков, спросил: «Вы, матушка, что – упали? Что это Вы сегодня с палкой?». Я ответила, что всегда так хожу, вообще-то. Декан смутился, поправил очки и сказал: «Извините, я как-то не замечал». Выйдя в коридор, долго смеялась, можно сказать – от счастья. Так решилась моя основная психологическая проблема – через три месяца общения глаз замыливается даже на такую незабываемую красоту! И этот опыт я безвозмездно дарю миру!
Но вернемся к нашим баранам, а может быть, овечкам.
Итак, ветром неожиданности меня сдуло в коридор, и я повисла у Лешки на шее. Вот это да! И не надеялась свидеться!
Лешка, нет, теперь уже Алексей, стоял в модных черепаховых очках и в настоящем джинсовом костюме. Я наглядеться не могла! Кто жил в эпоху соцреализма, тот меня поймет. Джинсовый костюм - все Дольчи и Габбаны отдыхают! Тогда это было реально круто, и понимали это все, вплоть до старушек у подъезда, а не только тонкие ценители ОтКутюра.
Лешка был мой одногруппник. Учиться на первый курс физфака он приехал из глубинки где-то в Ульяновской области. Был смешной, в нелепых очках, завязанных веревочкой, с копной светлых волос, всегда в коротковатых потертых штанах, старых ботинках. Слегка заикался, но любил поговорить. Очень милый и добродушный человек, и, несмотря на сутулую запинающуюся походку, невнятную речь, все понимали, что он умный и юморной парень.
Мы с ним дружили, т.е. на переменах болтали обо всем на свете, играли на лекциях в балду. Он мне очень нравился, но кроме дружбы ничего не происходило. После занятий у меня была своя бурная жизнь, о которой меня так и распирает когда-нибудь написать. А у него наверняка была своя не менее бурная семейная жизнь, потому что во время учебы в университете, проживая в общежитии без видимых средств к существованию, он женился, и у него родились два сына.
Ни дети, ни заикание, ни старомодные очки в сто диоптрий не мешали Лешке хорошо учиться, а делал он это вдумчиво и целеустремленно. Когда на пятом курсе нужно было определяться с преддипломной практикой, и для отличников и хорошистов поступило заманчивое предложение поехать во Владивосток в Институт Океана, Лешка и ещё несколько человек рванули туда. А я, как утка с подрезанными крыльями, осталась у своего корыта. А что делать? Как поехать в неизведанные края, когда ноги не слушаются?
Все разъехались, каждый на свою преддипломную практику. Мне досталось какое-то занюханное НИИ вычислительной техники, в котором никто толком не работал. А числилась там куча женщин, окончивших различные мехматы, при этом плохо разбиравшихся в математике, но хорошо умеющих вязать кофточки втихаря под рабочим столом, делать кубики льда из травяных настоев для протирки увядающих личиков,– разные там VISHI раньше не продавали!
В большой комнате, где было двадцать столов, стоял неугасимый сорочий гомон, – все трепались о наболевшем и просто сиюминутном. За год работы в этом НИИ я наслушалась поучительных историй на все случаи жизни. Здесь я набиралась жизненного опыта и бытового цинизма.
Работа была у меня, значитца, такая. Тебе выдают некий иностранный патент. Методом научных умозаключений надо было найти специально неуказанные из-за разных жуликоватых НИИ, вроде нашего, недостающие компоненты и выдать их как бы за свои разработки. И что вы думаете, искали и находили, и даже по этим разработкам статьи научные печатали, правда, ну в очень узких ведомственных журналах.
Вот такой соцреализм. Однако были и свои плюсы в этой социалистической жизни.
Вместо буржуазных корпоративных p a r t y в кафе и ресторанах (на минуточку, в нашем городе в пору моей безвозвратно ушедшей юности было всего шесть ресторанов, в которых подавали небритых твердокаменных отварных кур, - другое делать не умели или не хотели) исключительно на работе имели место быть всевозможные официальные пьянки ко всем престольно-социалистическим праздникам. И весь «офисный», как теперь говорят, «планктон» не просто резал тазик салата и покупал эмалированное ведро разливного пива, но и готовил культурно- развлекательную часть застолья в виде капустников, доморощенных стихов и стенгазет. Отсюда росли ноги и мозги КВНа. Здесь рождались большие служебные романы и мелкие производственные связи.
Работать одновременно было и весело, и скучно. Скучно потому, что работы как таковой не было, и офисная трепотня стала меня угнетать. Казалось, жизнь проходит мимо, а мы будто семечки лузгаем на деревенской завалинке. И я стала искать возможность уйти из этого тухлого, сопревшего, но такого уютного гнездышка.
Вскоре какими-то окольными путями я устроилась работать инженером на одну из кафедр моего родного физического факультета.
И вот, как всегда, судьба подкралась неожиданно.
Обновленный Лешка выглядел просто красавчиком! Ну, просто из куколки вылупилась бабочка! И самое удивительное, – он больше не заикался.
Я, естественно, сразу забыла про работу, и мы отправились в ближайшее кафе. Там Лешка живописал мне захватывающие картины своей жизни в далеком городе Владивостоке. В своем глубоко научном институте Океана он уже защитил кандидатскую диссертацию и два (два!! – и это в восьмидесятые годы, когда и в Болгарию из нашего провинциального в ту пору городишки было нелегко выехать) раза съездил на тихоокеанском лайнере в кругосветку (вот откуда этот джинсовый беспредел!). И вот теперь решил посетить родные места, и страшно рад, что нашлись старые друзья хотя бы в моем лице ….
Весь вечер мы говорили и не могли наговориться. Потом он пошел провожать меня домой. Мы стояли в темном подъезде и даже целовались. Сердце щемило от острого чувства Несбывшегося – вот она чужая, но такая заманчивая жизнь проходит мимо тебя, и ты только слегка касаешься ее. Вот тебя обдуло ее ароматом и возбудило желание испить из этого источника, но - общий привет! Не раскатывай губу, поезд уже ушел, бабочки улетели!
Короче говоря, не заходя ко мне домой, Лешка ушел. На следующий день он улетел в прекрасный город Владивосток, к жене и детям. Все как должно быть. Спустя месяц он прислал мне открытку почему-то на английском языке: « My dear Antonina , I send you my hearty good wishes . Owing to you I eventually found the long-expected tranquility in my soul. Thank you!». Два дня я ломала голову над вопросом, есть ли в этом послании какой-нибудь скрытый любовный подтекст, но, к своему сожалению, ничего за уши притянуть не смогла и успокоилась.
Естественно, я забыла эту историю через неделю. Кто легко увлекается, тот легко и забывает, хотя, почти неосознаваемая мною, в глубине души осталась тлеть тонким комариным писком малообъяснимая тоска.
Продолжение опубликую завтра.