У меня есть пианино. История его появления в нашей семье забавна и грустна одновременно.
Когда мне было шесть лет, я с родителями жила в военном гарнизоне на Дальнем Востоке. Чтобы дети не скучали, для них были организованы разнообразные кружки и секции.
Родители решили отдать меня на хореографию, поскольку я от рождения слегка косолапила на правую ногу. Но мне это совершенно не мешало, я носилась по двору, прыгала, играла, и мне все это было до фонаря.
А вот родителей-медиков такое положение дел не устраивало и даже в некоторой степени огорчало. «Ты же девочка! Скорее всего, с возрастом ножка исправится, но лучше не ждать. Иди-ка ты плясать, там тебе и ноги, и руки, и голову поставят, вылепят тебе красивую фигуру, будешь парней в штабеля укладывать. Так что чеши, дочь, на танцы и не задавай лишних вопросов, все решено».
И я почесала, а куда деваться. Супротив родителей только дурак попрет, тем более в таком возрасте.
На удивление родителей и педагога по хореографии, я проявила недюжинные способности. Обнаружилось, что у меня хорошие пропорции тела, прекрасная гибкость и какой-то там природный шаг. В результате спустя несколько месяцев меня перевели в балетную группу, где я быстренько села на шпагат, научилась разным балетным приблудам, а главное, выправила ногу на радость родителям, бабушкам и дедушке.
Беда пришла откуда не ждали. «Вашему ребёнку надо учиться в балетном училище, это будущая звезда больших и малых театров!- заявил мой педагог ошарашенным родителям. - Отправьте ее в Пермь, это ближайшее от нас училище, будет жить в интернате для балетных детей, учиться танцевать лебедя и Офелию. Ехать надо через полстраны, но это ерунда, нашей стране нужны достойные представители искусства!»
Это был последний разговор в стенах балетного класса, и поскольку родители были категорически против, случился скандал, и я навсегда вылетела из мира балета как пробка от шампанского.
Мне было обидно и непонятно почему меня лишили занятий, я грустила, включала телевизор и прыгала а квартире вместе с балеринами, которых показывали в передачах.
А потом мне надоело грустить, и я решила устроить родителям вендетту. Подвернулся хороший случай - я увидела на двери музыкальной школы объявление: «Производится набор учащихся по классу фортепиано ...»
Решение не заставило себя долго ждать, и в тот же день я отправилась на прослушивание.
«Девочка, ты к кому?» - «К вам. На пианино играть хочу». - «А где твои родители, девочка?»- «Папа в госпитале больным животы режет, а мама дома пеленки брата стирает». - «Ну раз так, подойди поближе и послушай, сколько нот ты слышишь. А как звучит-высоко или низко? Весело или грустно? А можешь прохлопать то, что я сыграла? А пропеть?»
В общем, меня приняли. С этой новостью я пришла домой и ошарашила родителей. На этом месть была окончена, я была горда собой.
Но одно дело поступить в музыкальную школу, а другое - в ней учиться.
Потянулись серые будни, изучение нотного стана, постановка рук, первые неуклюжие нажатия клавиш.
Больше всего я ненавидела сольфеджио, особенно изучение тональностей, диезов-бемолей и всякой ерунды. Я хотела просто играть на пианино, а тут какая-то галиматья. Но что поделать, раз уж вписалась в авантюру, то надо идти до конца, тем более, что мама не уставала напоминать о стоимости моего обучения и призывала меня к совести.
Первые пару месяцев я приходила ковырять клавиши пианино а школу, поскольку у меня дома ещё не было инструмента.
Но вскоре в моей комнате засиял великолепный немецкий инструмент Rönish de lux. В 1977 году (а именно тогда он был куплен) этот красавец стоил баснословных денег, приблизительно половину стоимости автомобиля Москвич.
Мне было объяснено, что этот музыкальный предмет в нашей семье что-то вроде священной коровы. К его поверхности не надо прикасаться без особой надобности и оставлять следы пальцев, его необходимо регулярно протирать от пыли. Крышкой не хлопать, ногами не пинать, педали не мучить, если в нотах это не указано, чужих детей до него не допускать, лак поцарапают. Вот тебе тряпка и полироль, будь добра, ухаживай за ним сама, а мы в это не вписывались.
Я прониклась речами родителей и обхаживала инструмент как могла все время обучения в музыкальной школе. Когда я училась в пятом классе, мой педагог сказал родителям: «Вашей дочке надо поступать в музыкальное училище. У неё пальцы длинные и абсолютный слух». Энтузиазма родители вновь не разделили, но в данной ситуации я была с ними солидарна. Связывать свою жизнь с гаммами и часовыми долбежками по клавишам совершенно не хотелось, и вообще в обучении я разочаровалась, продолжая его исключительно из угрызений совести, сформированных мамой. Стоимость обучения и самого инструмента была весьма приличной, и мама мне постоянно об этом напоминала.
Школу я успешно окончила, на пианино играла очень хорошо. Но с годами появились другие цели и задачи, взрослая семейная жизнь, а потом и вовсе переезд в другой город.
К инструменту я не прикасалась уже лет 15, он все так же стоит у родителей, одинокий и никому не нужный.
Сначала было жалко его продавать, а теперь, когда я решилась на это, его никто не покупает.
СтОит он сейчас совсем недорого, состояние прекрасное, звук чудесный, но его время ушло, жизнь изменилась, и спроса на него нет.
Мой чудесный Rönish. Певший Баха, Бетховена, Шопена, терпевший мои неуклюжие детские сарабанды и плакавший вместе со мной в дни печали, издавая прекрасные звуки нетленных произведений... Один в другом городе. Все такой же красивый, статный, но такой одинокий...