Название этой деревни известно разве что военным историкам, чья специализация – Великая Отечественная война на северо-западе России. Были Сталинград, Курская дуга, Зееловские высоты, так что миру до Стариц – деревни на узком языке твердой почвы, зажатой с обеих сторон озерами и топкими болотами?
Текст: Екатерина Жирицкая, фото: Александр Корнеев
Этот крошечный клочок земли 9 месяцев поочередно то обороняли, то штурмовали советские и немецкие войска. Через него проходила единственная дорога на Идрицу – крупный железнодорожный узел, через который по железным дорогам Полоцк – Ленинград и Рига – Москва и параллельным им автомагистралям шло снабжение групп немецких армий «Север» и «Центр». 2 с половиной тысячи погибших бойцов похоронены под бетонными плитами местного мемориала – гигантское число для сельского кладбища и капля в море для тех, кто более семидесяти лет лежит в могилах в окрестных лесах.
В Старицы нас привез Владимир Спириденков, «народный историк», написавший военную биографию своего района с такой мерой достоверности, что специалисты расценивают ее как серьезный источник.
Старицы были не единственной пульсирующей болевой точкой на густо усыпанной обелисками Себежской земле, куда мы попали благодаря Владимиру Александровичу. Деревня Черново , выжженная вместе с 96 жителями во время карательной операции «Зимнее волшебство», была еще одним важным пунктом нашего маршрута. Две истории мужества и трагедии, отвоеванные у небытия офицером запаса Владимиром Спириденковым , – линия обороны его личной и нашей общей памяти.
ЛИЧНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
Книга, заставившая профессиональных историков обратить внимание на Спириденкова , называлась «Цена Победы». Неизвестный в научном мире подполковник в отставке, вернувшийся в родной Себежский край после многих лет службы в группе советских войск в Германии и Туркестанском военном округе, выполнил работу небольшого научного коллектива и написал альтернативную официальной историю партизанского движения и потерь Себежского района и Идрицкого района, отделенного от первого в 1941–1944 годах.
«Книга Памяти» Себежского района, конечно, существовала и раньше. Она была издана Псковским облсоветом семь лет назад и стала итогом большого труда ее авторов. И все же в ней, по мнению Владимира Александровича, была системная ошибка. Погибшие жители района были распределены там в соответствии с современным административно-территориальным делением. В результате из поля зрения исследователей выпали 462 деревни, сожженные карателями, а семьи погибших оказались искусственно разделены на партизан и подпольщиков, красноармейцев и мирных жителей.
Владимир Спириденков постарался исправить ошибку. В результате получился увесистый том, где по каждой деревне довоенного Себежского и Идрицкого районов был указан список погибших жителей, как бы именно война ни оборвала их жизнь. Откроешь, например, список деревни Малая Гута и читаешь: рядовой Иван Васильев умер в плену в Гамбурге, его односельчанин Григорий Семенов пропал без вести, а сестры Алексеевы – Надя, 15 лет; Нина, 13 лет, и Нонна, 10 лет, – были сожжены во время карательной операции.
Из уважения к памяти земляков себежане не согласились с тем, что в московском издательстве выпустили сокращенный вариант книги под названием «Лесные солдаты». Друг Спириденкова Алексей Алексеев уговорил его безвозмездно взять деньги на издание полного варианта книги, названного «Цена Победы». Книга была издана в соавторстве с себежским военкомом Фаридом Акперовым, который предоставил уникальные документы: списки призванных в Красную армию себежан и идричан, журналы боевых потерь, предвоенные списки всех населенных пунктов Идрицкого и Себежского районов, дубликаты похоронок.
Что заставило подполковника погрузиться в архивы и засесть за историю района? Ответы на подобные вопросы вернее всего искать в семье, в детстве.
Спириденковы жили в 50 километрах от Себежа, в деревне Грицково. Местные мальчишки бегали по местам боев, искали гранаты, оружие, набивали карманы патронами – поля были усыпаны ими. Володе навсегда запомнились два вставших на дыбы ржавых танка – немецкий Т-3 и наш Т-34, которые ему показал отец. Танки стояли на лесной поляне долгие годы: разбитую технику начали вывозить с мест боев только в начале 1960-х. Однажды, набравшись смелости, он заглянул в сожженный танк, а там лежали останки...
Историей же он занялся потому, что хотел узнать судьбу своей тети, признается Владимир Александрович. Он не любит вспоминать эту тяжелую страницу семейной биографии, но без нее не понять настойчивости, с которой Спириденков искал в архивах сведения о чужих людях, разделивших судьбу его родных. В 18 лет Анастасия Спириденкова, 1923 года рождения, ушла в партизаны и погибла. В 1944 году партизаны 1-й Калининской бригады несколько недель уходили по лесам от преследовавшего их отряда карателей. У них почти закончились еда и патроны, а Настя к тому же заболела тифом. В отряде был строгий приказ: раненых и больных во время отступления оставлять местным жителям, поскольку уходившим от преследования партизанам было не унести такой груз. Но на этот раз шедшие след в след за партизанами каратели сразу бы вычислили оставленного в деревне чужака. А выяснив, что он болен тифом, сожгли бы из огнеметов приютивший его дом вместе с людьми. И Настя попросила своего мужа, с которым вместе была в отряде, не оставлять ее карателям. Тот нажал на курок… И потом всю жизнь прожил бобылем, так и не сумев ее забыть.
Дед, рассказывает дальше Владимир Спириденков, сидел в тюрьме гестапо в Идрице по подозрению в связи с партизанами. Тем временем (шел 1943 год) бабушке, у которой было семеро детей, партизаны по ночам приносили зерно, она перемалывала его и пекла им хлеб. Гости из леса (на местном диалекте «м//а//льцы») приходили и забирали буханки. Часть зерна партизаны оставляли Евдокии, чтобы она кормила детей. И Сеню тоже. Сеня – 23-летний еврей, которого с марта 1943 года бабушка Спириденкова прятала в подвале своего дома. Сеня прибежал босиком из Себежа, где началась «мартовская чистка» города, и ночью постучался в дом к Евдокии. Жил он в подполе до июля 1943 года, по ночам вылезал на улицу через прокопанный под нижним венцом дома лаз, чтобы подышать свежим воздухом.
Однажды к Евдокии зашел местный полицай: «Дунька, хлеб партизанам печешь?» Бабушка была боевая, начала скандалить. Полицай достал записную книжку и перечислил, когда приходили лесные гости, сколько мешков c зерном привезли и сколько увезли: «У меня все записано. Собирайся вместе со своими, завтра вызываю из Идрицы машину, повезу тебя в гестапо!» Куда бежать? Собрала она вещи, детей переодела в чистое. Ночью пришли партизаны, принесли зерна: «Дуня, что случилось?» – «Приходил полицай, с детьми отправляет завтра в гестапо». – «Где тот полицай живет?» Бабушка рассказала. Партизан похлопал бабушку по плечу и сказал: «Успокойся, Дуня, пеки хлеб». Утром по деревне разнесся женский рев. Сбежавшиеся жители увидели повешенного на воротах собственного дома полицая. Голосила его жена.
Бабушка до самой смерти не могла себе простить, что своим рассказом соседа погубила. Внук ее успокаивал: «Если бы не партизаны, вы бы с детьми в петлях висели, а не полицай».
НЕПРИСТУПНАЯ ДЕРЕВНЯ
Ничего нет примечательного в деревне Старицы. Справа за зарослями ивняка светлеют воды озера Свибло , слева деревню к дороге прижимает стена густого леса. Если за что и цепляется глаз, так это недавно выстроенная бревенчатая часовенка да воинский мемориал при ней. Весной 1964 года, после посевной, себежский военкомат мобилизовал мужчин-колхозников. Две недели перезахоранивали они прах воинов из братских и одиночных могил на местах боев в братские могилы центральных колхозных усадеб. К 20-летию Победы, 9 мая 1965 года, там были открыты обелиски с коленопреклоненными или склонившими головы каменными солдатами. Позже каменных воинов заменили на бронзовых. Каждый год за месяц до Дня Победы со всей России приезжают в эти места на Вахту Памяти поисковые отряды. В ряды могил воткнуты гранитные панели: из года в год многими сотнями находят здесь погибших солдат. «Бывает, не хватает гробов, отдают погибших в другие районы – Пустошкинский, Невельский, – там перезахоранивают», – объясняют нам.
Но самое страшное в мемориале даже не цифры. На бордюре, окаймляющем братскую могилу, длинным рядом лежат проржавевшие солдатские каски. В касках – дыры, пробитые осколками и пулями. Можно подойти, прикоснуться к изъеденному ржавчиной металлу, как прикасались к ним люди, лежащие теперь рядом под корнями засохшей травы. Мы идем к мемориалу сказать погибшим, что помним о них.
Внезапно в начинающейся метели перед нами возникает пожилая женщина: «Вы, наверное, в часовню? Пойдем, открою». По дороге наша провожатая успевает поведать множество мелочей, добавляющих этому месту ужаса. «Вдоль озера шли траншеи. Мать мне рассказывала: они в этих траншеях после хоронили наших солдат. Она, тогда девчонка, шарила по карманам убитых, собирала медальоны – называла их « капсулки ». Полведра капсулок насобирала. Однажды подъехал кто-то на машине и говорит: «Что это ты делаешь? Капсулки свои выкинь. А то и тебя закопаем». Спрашиваю Владимира Александровича, что он думает об этом, больше похожем на притчу рассказе. « Я верю только документам, особенно боевым донесениям, они писались командирами с поля боя, и им, кроме своей жизни, терять было нечего и не было смысла врать, – объясняет Спириденков. – Не всегда боевая обстановка позволяла похоронить погибших сразу. Но это было крайне важно с моральной точки зрения. Невозможно поднять в атаку солдата, если рядом лежат трупы его товарищей и друзей, до которых никому нет дела. Например, у разведчиков было чрезвычайным происшествием, если погибшего оставляли на территории противника. Трупы наших и немецких солдат иногда долго лежали на нейтральной полосе или оставались на противопехотных минных полях. Но при первой же возможности их вытаскивали и хоронили. Занимался этой работой не только личный состав подразделений, но и специальные команды. И горе было тому командиру, который не похоронил своих павших воинов».
В 1944 году был издан приказ, обязывавший местные власти захоронить всех непогребенных воинов. А если в военкомат сдан еще и медальон или документ, удостоверяющий личность воина, платили 10 рублей.
Мы доходим до часовни. В ней рядом с иконостасом другие, человеческие лики. Из 2500 похороненных под Старицами солдат известны имена немногим более 900. Вот в рамке Бессмертного полка строгий взглядом рядовой Василий Линков; вот – доживший до 67 лет майор авиации Василий Луканов, видно, так накрепко запомнивший деревню Старицы, что его фотографию потомки привезли именно сюда, хоть он и умер в 1978-м, а не в 1944 году. Но у меня в памяти остается другой портрет. Нет у Петра Цветкова даже дат рождения и смерти, осталось только мальчишеское лицо на фотографии с полными ужаса и боли глазами. Что они тут видели?
ТОЧКА СХОДА
…Дорога, на которой находятся Старицы, по-военному называется «дефиле». В своем первоначальном значении это вовсе не подиум с манекенщицами. Смысл слова – жесткий и страшный. Так называется узкая полоса твердой земли, зажатой с обеих сторон непроходимыми для танков и артиллерии лесами и болотами. Старицы на такой и стоят. Обычно в этом краю тропы подтоплены водой – техника вязнет, пехота едва вытягивает из грязи сапоги. А между озером Свибло и болотом песчаная, утрамбованная дорога тверда как шоссе. Прошли бы по ней и самоходки, и тяжелые танки, и люди. Не минует ее никто, кому надо попасть из Великих Лук к Идрице и двигаться дальше, на Ригу, к еще задыхающемуся в блокаде Ленинграду. К границе.
Вот и советские войска не могли миновать Старицы. Немецкие военачальники это хорошо понимали и превратили стратегически важную деревню в почти непреодолимый укрепрайон. Идрицкое направление прикрывали два мощных оборонительных рубежа: южный фланг оборонительной линии «Пантера» и оборонительная линия «Рейер».
Владимир Александрович рассказывает, как разворачивались события. В самом узком месте расстояние между берегами озера Свибло не более 300 метров. Советским солдатам, получившим приказ выбить немцев из деревни, предстояло ночью по льду перейти озеро и утром вступить в бой. В первый день нашим войскам удалось захватить небольшой участок на противоположном берегу. Немцы подтянули резервы, начали артиллерийский обстрел. Приблизиться к полуострову днем, чтобы прислать подмогу, доставить снаряды и вынести раненых, было невозможно. Несколько суток наши солдаты безрезультатно пытались расширить плацдарм. В конце концов было решено оставить полуостров. Наша армия перешла к обороне .
С ноября 1943-го в течение почти 9 месяцев на фронте в 80 километров через Старицы пробивали дорогу 3-я ударная, 10-я гвардейская, 6-я гвардейская, 11-я гвардейская и 22-я армия двух фронтов – 1-го и 2-го Прибалтийских. С немецкой стороны под Старицами также была большая концентрация войск. Рубеж вместе с большим количеством немецких частей и соединений обороняли 15-я и 19-я латышские дивизии СС, латышские полицейские полки «Рига» и более 10 отдельных латышских батальонов, эстонский добровольческий полк СС, украинский полк, 281-я охранная дивизия, 282-я и 5-я охранные дивизии, 263-я пехотная дивизия, 290-я пехотная дивизия, 82-я пехотная дивизия, 12-я танковая дивизия, 502-й тяжелый танковый батальон танков «тигр». Так на крошечном клочке земли сошлись несколько армий и фронтов.
«Щадя самолюбие латышского народа, документы, в которых описывалась деятельность многочисленных латышских формирований СС, до недавнего времени были засекречены. Даже историки не знали о масштабной Идрицкой наступательной операции, которая была прикрыта названием Режицко-Двинской. На это современная Латвия ответила черной неблагодарностью, возведя солдат преступной Ваффен СС в ранг национальных героев», – с горечью говорит Владимир Спириденков.
Утром 14 января 1944 года наши солдаты под сильнейшим немецким огнем перешли по льду озеро и вновь заняли часть северного берега. К утру на пятачке в 5 квадратных километров – между озером Свибло , рекой Свиблянкой , пересекающей полуостров глубокой канавой, и деревней Старицы – вели бой три наши дивизии. Они почти не имели тяжелого вооружения: по расколотому артиллерией льду озера солдаты смогли переправить только несколько легких и средних пушек и минометов. Тяжелая артиллерия осталась на другом берегу.
Стратегическое значение боев на берегах Свибло было огромным. Захватив плацдарм под Старицами, советские войска могли начать наступление и выйти на границу с Латвией. После этого 16-я и 18-я армии группы «Север» оказались бы в «мешке» между наступающими фронтами и Балтийским морем. Чтобы не допустить прорыва Красной армии, немцы были вынуждены перебросить с Ленинградского и Волховского фронтов в район деревень Чайки и Старицы 12 дивизий, значительно ослабив блокаду Ленинграда. Войска Ленинградского и Волховского фронтов к концу февраля 1944-го освободили Ленинградскую область и несколько районов Калининской (ныне – Тверская область). Однако Идрица и Себеж оставались прифронтовыми. Только к середине июля 1944 года Красной армии удалось освободить Старицы.
СМЕРТЕЛЬНЫЙ ХОЛОД «ЗИМНЕГО ВОЛШЕБСТВА»
К деревне Черново мы едем через прекрасный лесной бор, но чуть свернул с дороги – и начинаются болота. Говорят, когда-то на них было столько клюквы, что во время войны 1812 года местные жители отправляли ее обозами для армии Кутузова. Но нам из ягод попадается только красная калина. Растет она на месте бывших садов, у вросших в землю замшелых валунов в деревне Черново . В этой части Себежского края особенно много болот и озер, а свободной земли, пригодной для жилья, мало. Поэтому Черново , в отличие от многих других сожженных деревень Себежья , не умерло. Здесь снова построили дома, хотя это, скорее, исключение: из 278 сожженных деревень района возродились только три. Но и в Чернове новые дома тщательно избегают пересечения невидимых чужому глазу границ. Фундаментов в этих болотистых краях не признавали, срубы ставили прямо на большие валуны. И невысокие холмы с заросшими мхом камнями, разбросанными по деревне, это фундаменты довоенных домов, остатки деревни Черново , которая находилась на северной границе Братского партизанского края и была выжжена ледяным дыханием «Зимнего волшебства».
Братский край возник осенью 1942 года. Тогда партизаны Белоруссии, Латвии и Калининской области, куда во время войны входили Себежский и Идрицкий районы, объединили свои усилия. Во вражеском тылу между городами Полоцк, Себеж и Невель они освободили от фашистов огромную территорию, где была восстановлена советская власть. К началу 1943 года в Братском партизанском крае на площади в 10 тысяч квадратных километров жило более 100 тысяч человек. Северная граница края проходила по линии Себеж – Идрица.
Защищая линии коммуникаций от диверсий партизан и пытаясь обеспечить подкрепление выдыхающемуся фронту, немецкое командование перебросило сюда дополнительные части. Они должны были охранять железную и автомобильную дороги, а также госграницу между Россией и Прибалтикой. С выбором средств можно было не церемониться.
С января по март 1943 года в Идрицком и Себежском районах оккупанты провели две карательные экспедиции, а всего за годы оккупации – более 40 карательных акций разного масштаба. Названные с особым циничным юмором – будто детские рождественские сказки – «Заяц-беляк» и «Зимнее волшебство», эти акции устрашения партизан отличались невероятной жестокостью. По заданию правительства Латвии, которая была в это время под протекторатом Германии, латышские карательные батальоны по границам с Белоруссией и Россией начали создавать так называемую «белую полосу». Это должна была быть зона, лишенная каких-либо признаков жизни. Высший фюрер СС и полиции « Остланда » Ф. Ек кельн впоследствии сообщал в Берлин: «…В интересах защиты границы бывшей Латвии от нападений партизан… с начала февраля до середины апреля 1943 года проведена военная операция с целью создания нейтральной зоны шириной 40 километров. Эта полоса земли без жителей и населенных пунктов должна лишить партизан опоры».
Карательная операция проходила всегда по одному плану, объясняет Владимир Александрович: войдя в деревню, солдаты расстреливали любого, в ком можно было заподозрить партизана, то есть практически всех мужчин от 16 до 50 лет. Вслед за регулярными частями в деревню заходили части СД, которые, в свою очередь, расстреливали всех подозрительных среди оставшихся. Стариков и инвалидов, которым был не по силам долгий пеший марш, также убивали. Остальных, в основном женщин с детьми, гнали пешком к месту так называемого «второго шлюзования» – один из таких лагерей, « Дулаг- 150», был на территории военного городка в Идрице. Тех, кого в пути покидали силы, расстреливали. Из пересыльных лагерей мирных жителей отправляли в концлагеря, в том числе в Саласпилс, откуда женщин направляли на работу в Германию, а детей от грудного возраста до 16 лет распределяли среди латышского населения или оставляли как доноров крови для немецких солдат. Опустевшие деревни грабили и жгли еще до прибытия хозяйственных команд, которые собирали оставшиеся ценные вещи.
По данным историков, с марта по июнь 1943 года в Себежском и Идрицком районах было сожжено 67 деревень. Всего за время оккупации – 462. 65 из них было сожжено вместе с жителями, или же жители после сожжения деревни были расстреляны. Согласно переписи населения 1940 года, в Себежском и Идрицком районах жили 93 тысячи человек. После освобождения районов – менее 10 тысяч. В Красную армию было призвано около 13 500 человек, 8500 погибли или пропали без вести.
АЛЬБОМ КАРАТЕЛЯ
Операция «Зимнее волшебство» уникальна тем, что она хорошо задокументирована. Это один из тех редких случаев, когда преступник сам скрупулезно фиксировал свои преступления. Историки знают эти документы как «коллекцию Отто Барча». Человеком, который предоставил миру фотосвидетельства Барча, стал Владимир Спириденков.
История находки проста настолько, что в нее трудно поверить. В 1997 году на себежский интернет-форум американец из штата Техас выложил фотографии, доставшиеся ему в наследство от отца. Об этих фотографиях себежане рассказали Спириденкову, а тот сразу оценил невероятную мощь этих фотофактов. Позже фонд «Историческая память» организовал выставку этих фотографий – «Угнанное детство» – и пригласил на нее американского посла.
Дело в том, что отец техасца, немецкий офицер Отто Барч , во время войны служил на Восточном фронте, где и погиб. Мать вышла замуж за американского солдата и уехала в Америку. Отто, пока воевал в России, регулярно присылал семье кадры своей службы. Тонкость ситуации заключалась, однако, в том, что служил Отто Барч в латышском карательном полицейском батальоне. На одном из снимков был немецкий указатель Себежа, который и натолкнул сына Отто Барча на мысль написать на городской форум: мол, не узнаете ли родных мест? «Себеж узнал. И взвыл», – говорит Владимир Спириденков. На будничных фотографиях нацистского карателя лежал их родной разрушенный город, горели черным пламенем окрестные деревни, сжигаемые вместе с людьми, лежали непогребенными убитые и замученные земляки.
Фотографии датированы 1942–1943 годами – временем размаха карательных операций. И подписи под фотографиями не оставляют никаких иллюзий. « Барч – уроженец Риги немецкого происхождения. Все карательные операции на территории Себежского, а также Верхнедвинского и Освейского районов Белоруссии проводились силами латышских полицейских батальонов и 50-го украинского батальона под командованием Еккельна и Бах-Зелевски, которые признаны национальными героями Латвии, – комментирует Владимир Спириденков страшные снимки. – По всей вероятности, Барч был своеобразным смотрящим за действиями латышского полицейского батальона и документировал для немецкого командования деятельность этого подразделения».
Вот на фотографии под названием «Зимняя операция» тянется сквозь русские снега длинный обоз с карателями в белых маскхалатах. Вот латышский отряд рассредоточивается на окраине русской деревни. «Бандиты будут уничтожены» – гласит подпись. Вот «Тяжелый миномет на позиции» – латышские полицейские устанавливают в овраге миномет, значит, кто-то погибнет от разрыва мин. Вот они обстреливают деревню, уже горят первые дома. «Бой с бандой» – называется фотография. На кадре с надписью «Карательная акция» латышский обоз едет уже по самой деревне, а кругом полыхают избы. На фотографии «Допрос жителей советской деревни» оккупанты проверяют документы у группы мужчин в гражданской одежде. Не исключено, что через несколько минут они будут расстреляны. «Готово! Партизан с лошадью уничтожен» – гласит самодовольная подпись, а на снимке – труп лошади и убитый человек.
Есть среди фотографий и бытовые зарисовки. Вот измученные русские женщины со скарбом и детьми на руках выталкивают из грязи завязшую телегу, это – «Беженцы». Вот «Привал в деревне» – улыбающиеся захватчики делают на память групповое фото, перед ними – стайка деревенских детишек, которых потом каратели загонят в пылающие сараи. Закутанные в платки девочки и мальчики в ушанках сидят на пепелище сгоревшего дома, от которого осталась только печная труба, – таковы «Русские дети».
Но самые страшные фотографии Отто Барча не имеют названия. Эта серия снимков фиксирует, как карательный отряд покидает деревню. Автоматчики грузят на лошадей какие-то вещи, вывозят на дорогу доверху груженные телеги. А все небо застилает черный жирный дым. Так горят люди.
Потом фотографии Отто Барча не раз были представлены на российских и международных выставках. К тому, чтобы этот личный архив вошел в культурную память России и мира, как и к сохранению истории героической деревни Старицы, приложил усилия себежский историк Владимир Спириденков. Так обычно бывает – прошлое погружается в забвение, пока не найдется тот, кто будет его защищать.
