Продолжение. Начало здесь
Предисловие С. А. Аллоузена-Крипшфельда
Знаете, когда я нашел этот документ, я, честно говоря, был неприятно поражен. Ну, в самом деле, что за бесцеремонность такая — писать о живом человеке, будто он, понимаете ли, умер. Тем более что речь в данном случае идет не о каком-то там завалящем человечке, а об известном специалисте своего дела, единственном в своем роде уникуме-профессионале, каковым я и являюсь. Да-да! В том-то и весь коленкор, что уже в первой же строке этого документа под совершенно непритязательным названием «Жил-был…» говорится обо мне! Я не буду повторять этой строки, все равно вы ее прочтёте. Но противно же!
А эта гнуснейшая история про Фому Васильевича?! Это как, я вас спрашиваю?! Более мерзопакостной в своей зловредности истории я и не слышал никогда! Фу, ну, до чего же опустились так называемые литераторы — эти писаки, эти изобретатели скандалов, борзописцы и графоманы! Хуже журналистов, честное слово! И все это в документе, претендующим на некую хроникальность и даже летописевидность! Еще и жалеет меня в конце своего пасквиля! Вот же…
Впрочем, читатель может подумать, что я страдаю манией величия, и здесь говорится о каком-то другом Аллоузене-Крипшфельде. Дудки, скажу я вам, дудки! Нет, и не было других Аллоузенов-Крипшфельдов! Даже мой папа был записан как Сидорчук-Потребельный, а мама по метрике значилась Зондгруннер. Так что, кто сомневается, тому предназначен мой громоподобный смех — ха-ха-ха!
И ведь главное, — откуда этот подлец, неизвестный автор, узнал мое имя? Откуда, я вас спрашиваю? Вот ведь тоже прохвост — про живых людей мерзости рассказывать, да еще и хоронить их!
Но, хотя мне противно, гадко, гнусно и неприятно, однако научная добросовестность требует своего (чтоб ей пусто было, этой вашей добросовестности!).
В общем, так. Документ сей — бумажку с машинописным текстом — я обнаружил у одного своего знакомца, крайне пренеприятного, надо вам сказать, типа! У меня вообще есть подозреньице, что он и накорябал эту писульку! О, он такой, умелец, знаете ли!
Знакомец, как человек вредный и завистливый, не хотел отдавать мне эту самую бумажку. Однако однажды, когда его не было дома, я неожиданно нагрянул к нему на квартиру, и ничего не подозревающая домработница сама отдала мне этот документ лично в мои трепетные руки. И ни о какой краже разговора идти не может! Мне дали, — я взял. И всё — разговор на эту тему закрыт. Тем более что сам мой знакомец давно уже уехал в какую-то там заграницу, и нет от него ни слуху, ни духу.
Так что я с чистой совестью, и, естественно, с чистыми руками, предаю свету обнаруженное мною нечто под название «Жил-был…». Литературой это, конечно, не назовешь, ну, тут уж ничего не поделаешь.
ЖИЛ-БЫЛ…
…Аллоузен-Крипшфельд. Жил-был и умер.
…один мужик и была у него собака. Он свою собаку любил и поэтому женился, чтобы жена его кормила (в смысле собаку, потому что собака была на самом деле не собакой, а кобелем, то есть псом). А то он (не кобель уже, а мужик) целыми днями пропадал там по разным делам. Пропадал, пропадал, и пропал совсем. Да так, что его даже милиция не нашла. А вообще-то он был не просто мужик, а француз. И собаку звали из-за этого Пьер-Жаном или Жан-Пьером. Да я уже и не помню. Вот и всё.
…крокодил, крокодил жил-был. А потом он поплыл. И утонул. Но его спасли и сделали из него много разных сумочек, кошельков, и даже один ботинок. Вот так — жил-был, и нету, в смысле, того… И всё — одни сумочки. Кстати, это быль.
…Николай Петрович. Однажды Николай Петрович пошел в гости к Марье Афанасьевне. Пришел, а ее нет. Марья Афанасьевна, говорят, ушла к Николаю Петровичу в замуж. Тут Николай Петрович так разозлился, так разозлился, что взял свой перочинный ножик и вычистил ведро картошки.
…Фома Васильевич. Но ему очень не нравилось его имя. Он всю жизнь хотел зваться Василием Фомичом. И так хотел, что объездил все инстанции и везде в нос им, там, в инстанциях, паспорт свой совал и просил поменять имя. Но ему везде отказывали. Тогда он решил выйти замуж. Ну, само собой, он решил жениться, потому что, натурально, мужчина замуж выйти не может. А замуж — просто, чтоб фамилию и имя сменить. Он думал, что если просто жениться, то фамилию не меняют. Вот он и решил выйти замуж (то есть, жениться). А когда он вышел (то есть, женился), то стал Сигизмундом Андроновичем Аллоузеном-Крипшфельдом. Ну, а что было с Аллоузеном-Крипшфельдом, вы уже знаете.
…кот Васька. Жил он в квартире Агриппины и любил молоко, сметану и разные всякие простокваши. Хотя, вообще-то, простоквашу он не любил, потому как она очень уж кислая у Агриппины выходила. А коты, как известно, кислое не любят. А, может, и неизвестно. А, может, и любят. Короче говоря, я не знаю. А был он вовсе не черный, как могло показаться на первый взгляд, и не белый, как могло привидеться потом, особенно если, кто вечером много выпил, а утром пошел с похмельных глаз на кота смотреть. Был кот Васька просто так. И вот так он жил. Жил и жил. И, слава Богу!
…Сидор Сидоров. Однажды Сидор Сидоров украл у Сидорова Сидора сидор с сидром и уехал в Сидр заграничный. Там он назвал сидор «вещмешком» и продал его В. Щ. Мешкову. А так как тот выпросил себе вид на постоянное жительство и стал настоящим эмигрантом, то мы и не знаем, что там было дальше с этим рюкзаком. Кстати, с тех самых пор и появилось выражение «ссидрить». Или не появилось. Хотя нет, оно появилось, но его быстро забыли, потому как эмигранты на иностранные языки всё больше перешли. И вообще, зачем это ему визу на выезд дали, Сидорову, то есть. А то не из-за чего было бы и огород городить.
…брат с сестрой. Их звали Петька и Элоиза. Конечно, они не «жил-был», а «жили-были». А, хотя, какая кому разница — «жил-был» или «жили-были». Может, они вовсе и не «жили-были», а «были-жили» или «поживали, добро наживали». Не это главное. А главное то, что они были ну совсем как сингапуры. Даже не «как», а просто сингапуры — один француз, а другой шотландец. Причем, разговаривал этот только по-шотландски, носил только рубашки-шотландки и еще шотландскую юбку. Кстати, его все поэтому и считали сестрой. А на самом деле он был не сестрой, а братом. Даже поэтому он усы и бороду брил, хотя и ту, и другую очень любил. Просто он не хотел спорить, а хотел, чтобы все от него отвязались. И отвязались ведь!
…сизый голубь. Сизый-сизый. Но не потому, что он породы был такой, а от холода. И еще, конечно, от голода. С голодухи же и не таким станешь. А случилось с ним то же, что и с Аллоузеном-Крипшфельдом. Только голубь помер как-то не по-человечески. Он, конечно, и не мог по-человечески помереть, как-никак, голубь всё-таки, то есть птица, а не человек. Но все равно жалко. И Аллоузена-Крипшфельда тоже.
Начало. Памятник №1: https://zen.yandex.ru/media/id/5cbe2982125f2f00b346cc9c/arhivnye-shalosti-pamiatnik-1-6069a336a7736000902e6a06
Продолжение. Памятник № 2: https://zen.yandex.ru/media/id/5cbe2982125f2f00b346cc9c/arhivnye-shalosti-pamiatnik-2-606b48a0751ca4386a7ff625
Продолжение. Памятник № 3: https://zen.yandex.ru/media/id/5cbe2982125f2f00b346cc9c/arhivnye-shalosti-pamiatnik--3-606c966db96ac156f65de900