От редактора:
Здесь я буду публиковать лучшее из документальной книги "Вира якорь!", автор которой - мой папа, Егоров Владимир Николаевич - штурман дальнего плавания, капитан-лейтенант запаса, в советское время ходивший на Кубу, в Индию, Африку, Сирию и многие другие страны, переживший такие приключения, по которым можно снимать блокбастеры, спасший за годы своей работы множество жизней и неоднократно спасавшийся сам.
Читтагонг. Часть 19
Спускаюсь. Иван Петрович приглашает сесть и позавтракать, намекает, что сегодня мне не помешает второй раз покушать с утра. «Ты, Николаич, спал наверное?» — «Да нет, — отвечаю, — двигатель остановили, теперь тишина какая-то непривычная. Заснуть не могу!».
«Это все от нервов… Я тут вот что надумал. Как у тебя обстоит с парусной подготовкой?».
Паруса — это была моя страсть с детства! С гордостью отвечаю: «В училище командовал ялом-шестеркой, все призы были наши! Что на веслах, что под парусом, что в комбинированной гонке! Люблю это дело!».
«Хорошо… А ты Федор Романович?».
«Я?!.. Да это… как его… Да я родился под парусом!».
«Вот и хорошо! — сказал Иван Петрович. — Значит так. После завтрака машинная команда идет в машинное отделение и начинает моточистку. А вы с Владимиром Николаевичем по команде „Шлюпочная тревога. Покинуть судно“ спускаете согласно расписанию по тревогам каждый свою шлюпку со своими моряками и под парусами имитируете спасение после кораблекрушения. На все про все — четыре часа. До обеда. За полчаса до двенадцати дадим длинный гудок — сигнал к возвращению. Да смотрите к обеду не опоздайте!».
Мне осталось только побыстрее одеть на себя все теплые вещи, захватил также полушубок с мостика. Между Южной Африкой и Антарктидой в июле всегда холодно и ветрено — разгар зимы в Южном полушарии, Да и близость Антарктиды дает себя знать. Далеко не тропики.
Сыграли шлюпочную тревогу. Мотоботы спускать не стали. Бросились, как приказал капитан, к парусно-гребным шлюпкам, по шесть человек матросов-гребцов и по одному штурману, он же рулевой.
На воде наши шлюпки оказались одновременно. Я с помощью матросов быстренько поставил мачту, обтянул ванты и через минуту мы уже подняли гафель с гротом и затем стаксель. Дело для меня привычное. Обычное парусное вооружение типа «шлюп»: гафельный грот и впереди треугольный стаксель.
Морякам сказал, чтобы весла даже не трогали, все маневры сделаем под парусом. Шевельнул рулем, немного увалился под ветер, и мы довольно резво пошли. К моему удивлению, паруса были японцами скроены идеально и шлюпка в бейдевинд шла довольно круто к ветру.
Тут мои моряки обратили мое внимание на вторую шлюпку: она отвалила от танкера, мачту вроде они поставили, но что-то непонятное происходило с парусами. Я решил подойти посмотреть что там происходит.
Крутанул поворот, подхожу на приличной скорости на волне по ветру ко второй шлюпке. Вижу такую картину: моряки под руководством легендарного Федора Романовича пытаются фаловый угол стакселя привязать к передней шкаторине грота и в таком виде все это поднять на гафель.
Это был позор. Когда мы проносились мимо их шлюпки, Федя в отчаянии крикнул мне: «Володя! Как это все поставить?».
Пришлось на ходу его инструктировать: «Федя не пытайся привязывать один парус к другому! Особенно бантиком! Вон та веревка называется фалом. Продень её в блок на ноке мачты, а другой конец скобой соедини с углом стакселя. Потом дерни за веревочку, парус и подымется! Счастливого плавания!».
Опять сделал поворот и пошел в лавировку галсами против ветра. Расчет у меня был простой: выйти как можно дальше на ветер от парохода, попрактиковать моряков на поворотах в работе с парусами. А когда через пару часов услышим гудок, сделать поворот оверштаг и по ветру быстренько добежать до судна. Я это и объяснил морякам, потому, что они не совсем понимали мои маневры.
Матросам я приказал сесть на дно лодки на спасательные жилеты, чтобы зря не мерзнуть на ветру, и слушать мои команды при поворотах, чтобы вовремя работать со шкотами. Сам сидел на банке на корме.
Полушубок оказался очень кстати. Ветер холодный, температура пару градусов выше нуля. Волна метра два, хотя и не крутая. В общем идем на ветер под парусами, для меня это дело с детства привычное. Красиво вокруг, душа радуется: волны длинные океанские черные, тучи несутся низкие и ни одного парохода между нами и Антарктидой. От грандиозности этого зрелища и одиночества аж сердце щемит. Прав был капитан, что устроил нам эту разминку.
Тем временем Федор Романович, видимо, понял мои инструкции, кое-как поднял паруса и на радостях понеся по ветру на юг, аки чайка легкокрылая. Мои моряки даже сдуру восхитились: «Глядите, Владимир Николаевич, как они лихо идут! Так и до полярных льдов за пару суток добегут. Может догоним их?».
Пришлось охладить их спортивный порыв. Говорю, мол, ребята, вы обедать сегодня собираетесь? Те сначала не поняли при чем тут обед. Только Ваня Савчук, умный парень, догадался в чем дело: «Мне кажется, Федор Романович с хлопцами обед уже пропустили».
Так оно и вышло. Часа через два, когда мы уже изрядно промерзли и промокли от брызг, послышался гудок с танкера. Значит через полчаса обед. Сделали поворот и курсом фордевинд понеслись к родному дому. Мы были милях в двух от «Ленино», где-то с полчаса ходу по ветру.
Федор Романович тоже услышал гудок, кое-как с помощью весел они повернули в сторону судна. Но теперь им надо возвращаться против волны и ветра мили три в лавировку, а это долго, да надо еще уметь.
Через полчаса я под парусами (матросам запретил к веслам даже прикасаться) на циркуляции пришвартовал точно под шлюп-талями, пять минут на подъем шлюпки и мы готовы обедать.
Захожу в кают компанию. Капитан с замполитом сидят в одиночестве за столом: механики в машинном отделении авралят, второй помощник лежит в приступе лихорадки, Федор Романович затерялся в просторах Южного океана, старпом на вахте на мостике следит, чтобы Федя совсем не сгинул в волнах.
Иван Петрович с довольным видом спрашивает меня: «Ну что, здорово размялись на веслах? Небось устали с непривычки?».
«Да нет, не особо устали, замерзли немного. К веслам вообще не прикасались».
«Да? Я видел как ты под парусами под тали подошел. Где так научился с парусами управляться?».
«В детстве четыре года в яхт-клубе на ялах — шестерках тренировался. Да и в училище нас в Финском заливе гоняли по Березовому архипелагу между островов. Спуску не давали!».
«Да, видать вас неплохо в Макаровке учили! А где там „рожденный под парусом“ Федор Романович со своей командой? Опаздывает к обеду!».
Мне стало Федора немного жалко. Даже не его, а моряков, которые ему доверились. Представил, как им придется грести веслами эти 3 мили против ветра и волны, это разминка не для слабых: «Иван Петрович, Федор Романович похоже пошел осваивать ледяной континент. Они где-то милях в трех под ветром. Может спустим мотобот, да я схожу за ними? А то похоже они и к ужину не вернутся».
Иван Петрович посуровел лицом. Немного подумал, и сказал жестко: «Не надо! Пусть гребут! Тоже мне Федор Романович, старый моряк! Вообразил себя Беллинсгаузеным и Лазаревым!». Мы спокойно, не торопясь, закончили обед.
Все так и случилось, как я предполагал. Через четыре часа мы успешно приняли вечерний чай, еще через час механики доложили, что профилактика главного двигателя закончена. А шлюпка Федора Романовича еще болталась между волнами в миле от парохода. Моряки с кровавыми мозолями на руках мужественно преодолевали встречную волну.
Капитан все-таки сжалился над Федором, запустили двигатель и подошли к ним вплотную с подветренной стороны. Снова легли в дрейф.
Боцман с несколькими матросами пошел на грузовую палубу готовить штормтрап, я пошел с ними помочь.
Пока снаряжали штормтрап познакомились с моржовой семьей.
Из сине-черной ледяной воды около борта неожиданно вынырнула и засопела огромная усатая моржовая голова. С нескрываемым интересом он уставился на нас большими черными глазами. Вскоре рядом с ним вынырнули три или четыре моржихи, не такие усатые и размером значительно меньше, и пара малышей. Все они видно чувствовали себя около борта судна в полной безопасности: понятно, они у себя дома. По мордам видно было, что им очень интересно за нами наблюдать, бесплатное зрелище посреди океана, целый огромный пароход остановился, да еще какие-то двуногие тюлени по палубе ходят. Пока глава семейства с чувством собственного достоинства просматривал этот фильм про море, его жены поочередно подплывали к нему и нежно тыкались мордой в его усы. Он улыбался и не думал их отгонять. Моряки прямо-таки пришли в умиление: надо же, оказывается и в Антарктиде в любви понимают.
Шлюпка тем временем кое-как развернулась на веслах и пошла к нам по ветру. Видно было даже издалека, что моряки уже еле шевелят веслами.
Когда я вблизи увидел моряков в шлюпке, то понял, что по штомтрапу никто из них подняться уже не сможет, попадают с балясин обратно в шлюпку.
Подняли шлюпку на талях вместе с командой до уровня шлюпочной палубы, хлопцы из последних сил перелезли через леера. Вид у них у всех был как перед обширным инфарктом, жалко было смотреть на их лица. О руках и говорить не хочется, сплошные кровавые мозоли.
Я и все остальные предусмотрительно воздержались от шуточек по поводу их освежающей прогулки в Антарктиду.
Федина команда на предложение пообедать даже не отреагировала, а, посылая глухие проклятья в его адрес, разбрелась по каютам и попадала в койки. Пришлось их всех, в том числе и Федора Романовича, подменять на очередной вахте, чтобы они хоть немного отошли от стресса и физической перегрузки. Я благородно отстоял за Федю вахту и даже не стал его спрашивать, куда он так радостно мчался на юг по ветру под всеми парусами, Антарктиду ведь уже давно без него открыли.
Короче, дали мы ход, легли на курс и пошли дальше мимо юго-восточной оконечности Африки в бананово-лимонный Читтагонг.