Все остальные перестали для меня существовать. Я способна была думать только о Кирилле.
Первые месяцы с начала переписки я пребывала в круглосуточной эйфории: просыпалась утром с улыбкой на лице, способна была говорить только о том, что Кирилл написал в последнем письме, и даже мысли не могла допустить, что наши виртуальные отношения когда-нибудь закончатся. Точнее, я была практически уверена в том, что все как-нибудь образуется, и отношения из виртуальных снова станут реальными. Между тем, Электра иногда высказывали такие предположения. Впрочем, по прошествии полугода с начала переписки даже она стала допускать, что… все возможно. Однако сомнения, покинувшие мою подругу, вскоре стали возникать у меня самой .
Те мысли, которые я сначала решительно отринула, снова завладели мной. Я снова принялась размышлять о том, что я, по сути, совершенно не знаю, как протекает его жизнь. Ведь и на самом деле я знала только то, что он сам считал нужным мне сообщить. С этого момента я уже не могла контролировать свои мысли. Воображение рисовало бесчисленное количество красивых однокурсниц, в окружении которых он все время находится, и, конечно, эти девушки превосходили меня по всем параметрам.
Чем больше проходило времени, тем меньше я контролировала себя.
Эмоции захлестывали меня с головой.
Постепенно тон писем стал иным. Если раньше я писала письма, в которых рассказывала, как прошел день, и Кирилл отвечал мне тем же, то с течением времени я могла уже думать только о том, где он был и с кем.
Я понимала, что поступаю неправильно, но ничего не могла с собой поделать. Мне все время казалось, что он проводит время с другими девушками, и я постоянно изводила его вопросами о том, чем он занимается.
Его реакция на эти вопросы была до обидного предсказуемой. Сначала – отрицание и уговоры успокоиться. Затем – что-то вроде обиды. А потом переписка просто сошла на нет.
Прошло десять лет с тех пор, как мы расстались.
Но до сих пор я не могла ни думать об этом, ни говорить.
В самой глубине сердца оставалась боль, до которой невозможно было дотронуться.
Я давно уже ответила себе на все вопросы. И лишь одного я не могла понять. Лишь с одним я не могла смириться не только десять лет назад, но и сейчас.
С тем, как он расстался со мной.
Без каких-либо объяснений. Без единого слова. Как будто внезапно, хотя, если бы я была честной с собой, я бы давно поняла, что отношение Кирилла ко мне стало другим.
Но я не могла смириться с этим – ни тогда, ни сейчас. Это было выше моих сил – всех: и эмоциональных, и душевных.
Я жила любовью. Эта любовь была для меня важнее всего – важнее собственной жизни. Не говоря уже о каких-то успехах, карьере, учебе. И расставание было сродни прекращению самой жизни.
И если со временем я смогла смириться с тем, что Кирилла больше нет в моей жизни, то смириться с тем, как мы расстались, я была не в силах.
Это было зимой, перед самым Новым годом. С тех пор я не любила этот праздник. И чем более он был для меня невыносим, тем более весело я собиралась его отпраздновать. Это был мой стиль. Делать все вопреки обстоятельствам.
Кирилл не приезжал в город более полугода. Родители наведывались к нему иногда, однако он сам продолжал оставаться в Москве. Я не могла избавиться от мысли, что родители Кирилла пользуются любым предлогом, чтобы не допустить его появления в нашем городе.
- Ты же понимаешь, Анечка, - говорила его мать в те редкие моменты, когда удостаивала меня своей беседой, - ему очень непросто сюда приезжать. Если он будет все время мотаться туда-сюда, то как же он сможет сосредоточиться на учебе? У него уже сформировался определенный режим, и если он приедет, он же просто выпадет из ритма!
На словах я соглашалась с ней, но иногда мне казалось, что у меня больше не остается никаких сил. Я чувствовала, что настолько истощилась и исстрадалась, что хватило бы на десяток лет. Чувствовала себя такой усталой и истерзанной, что мне хотелось одного: хоть как-то восстановиться, вернуть себе хоть немного той силы, которая когда-то была.