Полковник Райс
Дикий плющ обвил мою ограду,
Затенил от солнца дивный сад,
Говорит садовник, резать надо,
Стал расти он буйно, невпопад.
Жалко обрезать, он хоть и дикий,
Рыцарь грозный я, а не раввин,
Хоть он дикий, но не многоликий,
Шепотом скажу ему, живи.
-Это что-то удивительно нежное и доброе, никак не похожее на отважного Гийома, хотя может быть как раз и совсем наоборот. Ведь в уживающихся в одном человеке мужестве и доброте нет никакого противоречия,- размышлял Франсуа-, Что там в третьем стихе?:
Ни фарисей, ни книжник, ни мытарь,
Апостол от двенадцати, Иуда,
Не верил, что сидит с ним рядом Царь,
Хоть столько Тот творит чудес повсюду.
Предатель не найдется среди нас,
Мы братья по оружию навеки, Прикроет меня брат в свой скорбный час,
Опустим брату нашему мы веки
Франсуа понял что этот стих ни про кого иного, как именно про него. Вернее напротив, совсем не про него, но для него. И нахлынула смертельная тоска . Он подошел к двери и робко постучался.
-Чего тебе?-послышалось за дверью.
-Я нашел здесь листок со стихами, наверное это Гийома. Отнесите его, пожалуйста, господину полковнику.
Открылось окошечко через которое передают еду.
-Давай.
Франсуа протянул листок и окошечко захлопнулось.
-Господин полковник, дезертир из второй камеры нашел какой-то листок, говорит что возможно Гийома, посмотрите, пожалуйста.
Полковник взял листок, прочитал написанное и закрыл глаза. Так он сидел минуты три с закрытыми глазами, забыв что в комнате помимо него еще находится и солдат.
-Поэт,- прошептал полковник.
-Что Вы сказали, господин полковник?
Полковник открыл глаза,-так, ничего, иди на свой пост.
И снова закрыл глаза когда тот вышел.
Полковник Райс мирно дремал за столом. Ему снилось теплое солнечное утро, весь гарнизон стоит на плацу, а в середине Гийом читает свои стихи. Все без исключения и немцы, и французы слушают его затаив дыхание. Гийом каким-то чудесным образом сконцентрировал на себе все лучи солнца и таким же чудесным образом отражает их и освещает всю крепость. Полковник боится его прервать потому-что понимает, что через несколько мгновений он будет обязан расстрелять Гийома. Но вот тот сам умолкает и полковник приблизившись к нему спрашивает.
-Сейчас я буду вынужден тебя расстрелять, видит Бог, как я не хочу этого. Но я никак не могу поступить иначе. Ведь долг есть долг. Но скажи мне свое последнее желание, что я могу для тебя сделать?
Гийом открыто смотрит в глаза полковнику и улыбается.
-Господин полковник, я хочу попросить не для себя, а для того парня- дезертира которого бросили ко мне в камеру. Пожалуйста, верните ему мой листок со стихами, это ему я их оставил, а еще дайте ему возможность совершить побег, дайте ему шанс исправить свою оплошность. Больше, пожалуй, мне ничего не надо.
-Ты понимаешь, Гийом, о чем ты просишь, меня, за сорок лет службы ни разу не нарушившего устава. Как я могу пойти на это?
-Не знаю, господин полковник, но может быть именно в этом и будет Ваше спасение.
Гийом продолжал улыбаться не отводя своего взгляда. Полковник опустил голову и отошел.
-Пли,- скомандовал Райс.
От выстрелов он вздрогнул и проснулся. Яркая луна освещала комнату, полковник посмотрел на часы, два часа. Не пойду к себе, здесь на диванчике до утра подремлю, решил он. Но снова заснуть никак не удавалось. Полковник вспоминал сон и пытался его осмыслить.
Лишь под утро ему удалось задремать, на этот раз ему снилась река, он сидит с удочкой, клева нет, дивно поют лесные птицы, роса еще не высхла, а солнышко лишь начинает припекать. Ему тепло и спокойно. Его ум работает размеренно, он думает, имеет ли он моральное право выполнить последнюю просьбу Гийома, и если он найдет оправдание своим подобным действиям, то как этот юнец сможет оправдаться, и как это может повлиять на его собственное, Райса, спасение.
В дверь постучали.
-Господин полковник,-вошел сержант,-Вы пойдете в столовую или Вам принести завтрак сюда?
-Пожалуй, сюда, но сначала скажи конвою, чтобы привели ко мне пленного из второй камеры.
-Есть, господин полковник!
Когда привели Франсуа, Райс заметил, что тот уже не вызывает у него того гадкого, мерзкого отвращения, даже скорее наоборот, глядя на этого беззащитного подавленного юнца у него появилось чувство напоминающее жалость и сострадание.
-Во-первых Гийом перед казнью сказал мне, что оставил для тебя листок со своими стихами. Вот он. Возьми и храни его как память о своем товарище. А во-вторых, мне интересно, что ты думаешь о своем предательстве и о своем нынешнем положении? Ты ведь думаешь об этом?
-Да, господин полковник, я постоянно думаю о своем предательстве,-отвечал Франсуа, бережно убирая листок в нагрудный карман куртки,- думаю и осознаю всю мерзость своего бездумного поступка, думаю и о своём положении, но ничего пока придумать не могу.
Райс усмехнулся в свои густые усы.
-Ну, ну, думай, очень крепко думай. Может что и надумаешь. Сколько тебе лет?
-Двадцать один, господин полковник.
-Взрослый уже, почти мужчина. Ладно, иди думай дальше. Конвой, отведите арестованного в его камеру.
-Спасибо, господин полковник.
-Иди, иди, думай.
Последние слова полковника прозвучали уже почти по-отечески. Повезло этому Франсуа, теперь о его дальнейшей судьбе думал и полковник.
(продолжение следует)