Полковник Райс.
Полковник Генрих Райс был старый служака пятидесяти восьми лет. Он знал несколько языков включая французский, служба его протекала ровно, без каких либо эксцессов и недоразумений, в прошлом году он был назначен комендантом этой крепости. Всегда неукоснительно следовал уставу и считал дисциплину наивысшей добродетелью. Любил часто повторять и в компании с офицерами, и на плацу перед солдатами, что дисциплина мать порядка, а без порядка немец уже не немец, а цыган.
Семьи у него не было, после академии его постоянно переводили из гарнизона в гарнизон наводить порядок и дисциплину, и молодая жена не выдержав попросила отпустить ее. Полковник отнесся к этому с пониманием и не стал её насильно удерживать подле себя, будучи человеком умным, он понимал, что все равно это ни к чему хорошему не приведет, так зачем же ломать жизнь и ей, и себе, "неперелетная птичка" ласково называл он ее, "а служба есть служба" добавлял далее.
Были потом какие-то мимолетные романы, но в целом так, ничего серьезного. Подчиненные любили Райса за его справедливые решения и считали его человеком с недремлющей совестью. Если провинность была серьезной, то и наказание следовало достаточно жестким, а за мелочь мог и просто пожурить.
-Наша задача, как защитников этой крепости, заключается не в том, чтобы как можно больше убить противника, а в том, чтобы удержать этот бастион при минимальных наших потерях. Острый ум и дисциплина -залог нашего успеха.- часто повторял своим офицерам полковник. Юмором полковник так же не был обделен, бывало подойдет к караульному, и по-отечески спросит.- что, братец, скучно?
-Так точно, господин полковник, скучновато,-солдаты не боялись ему так отвечать.
-Ну ты ворон тогда считай, хотя какие тут вороны, считай лучше баранов.
-Да откуда ж здесь бараны, господин полковник?- улыбаясь спрашивал солдат.
-Не прав ты, братец, баранов везде хватает,- ухмылялся полковник в густые усы и уходил. Казалось бы мелочь, но солдату становилось как-то теплее на душе. Все солдаты чувствовали его отеческую заботу и любили своего полковника.
Бутылка заканчивалась, но на душе никак не становилось легче. Возможно придется открыть и вторую. Гийом, Гийом, зачем ты убил конвоира, а с другой стороны, если бы ты не сделал этого, как бы я узнал кто ты. Нет, все правильно, ты сделал все верно несмотря на свой юный возраст, а я в свою очередь тоже сделал то, что должен был сделать. Таков порядок и никуда мы не можем от него деться, по крайней мере мы, немцы. Он вспомнил про дезертира которого поймали два дня назад.
У полковника опять возникло чувство глубокого омерзения.
Он мысленно сравнил Гийома и Франсуа, героя и иуду.
-Конвой, приведите мне пленного из второй камеры.
-Есть, господин полковник.
Через три минуты Франсуа стоял перед Райсом.
-Знаешь, что сегодня произошло?
-Знаю, господин полковник.
-А как ты думаешь, если по совести, кто больше заслужил казни, он, герой или ты дезертир и предатель?
-Я не думал об этом, господин полковник.
-Не думал,-взревел полковник, -ты не думал! Так иди и подумай, хорошенько подумай. Мне даже противно находиться с тобой в одной комнате, особенно сегодня. Конвой, отведите его обратно в камеру.
У Райса на душе стало еще хуже, лучше бы он сегодня не видел этого жалкого вояку. Что-то шнапс попался сегодня какой-то слабый, и полковник открыл вторую бутылку.
Франсуа солгал полковнику, все эти дни, а особенно сегодня, после того, как он увидел и услышал как все приветствовали Гийома и что сказал о нем полковник, он только и думал о своем поступке и не находил ответа как это можно исправить, да и возможно ли это в принципе. Он лег на место Гийома будто бы желая хоть капельку напитаться на этом месте его мужеством и отвагой. Вдруг он увидел листок бумаги просвечивающийся сквозь редкую солому.
Аккуратно достав его, он подошел к окну через который еле-еле еще пробивался сумеречный свет и увидел что на нем написано три стихотворения, одно длинное и два коротеньких. Вверху листка была надпись "Норманны". Без сомнения листок принадлежал Гийому и по всей видимости он был из Нормандии. По крайней мере он очень походил на бесстрашных воинственных норманнов, про подвиги которых Франсуа любил читать в детстве. Пленник начал читать первое стихотворение, которое было длиннее двух остальных.
"Однажды в Сицилийский наш поход
Нагнали сарацин мы у Палермо,
Их было много, здесь их был оплот,
Но вновь избрали тактику мы верно.
Как с моря, так и с суши подошли,
Осады наши знает вся Европа,
Мы скоро выпьем за помин души,
Недолог с нами путь врага до гроба,
Пусть мавр и превосходит нас числом,
Но мужеством навряд ли будет ровня,
Привыкли воевать они гуртом,
А рыцаря их будет стоить сотня.
Пехота в наступление пошла,
Тщедушный сарацин труслив и жалок,
Подъем солдаты скоро совершат,
И лучники пускают свое жало.
На стенах мы, и рубимся мечом,
Там сарацин количеством без счета,
Но доблестью и выучкой берем,
Нам скоро их откроются ворота.
И рыцари вошли, врагу конец,
Мы гоним их по улочкам Палермо,
От ужаса не вздрогнет лишь слепец,
Устроили для них свое инферно,
Отбили графский дом у сарацин,
Там в башне укрывалась графа дочка,
Прекрасна, как в моем саду жасмин,
Душой чиста и телом непорочна,
Красавица по имени Эстер,
Не мог себе желать я лучшей доли,
Я тоже знатен и знаток манер,
И старый граф не против Божьей воли.
Отпразднуем мы скоро свадьбу здесь,
Все рыцари придут меня поздравить,
Мой пьяный трубадур, отбросив лесть,
Нам весело споет за наше здравье."
Легкий холодок пробежал по спине Нуаре, он узнал в рыцаре Гийома вне всякого сомнения, возможно он даже был потомком одного из тех самых славных рыцарей про которых Франсуа так любил читать в юности. Затем он прочитал и второй стих:
(продолжение следует)