Этот материал я написала 6 мая 2018 года и совершенно неожиданно его прочитали больше десяти тысяч человек только в фейсбуке. В ютюбе огромное количяество материалов, использующих мой рассказ, а сколько я получила писем! И до сих пор к 9 мая появляются новые читатели именно благодаря этому посту. Так как ЯндексДзен позволяет публиковать нелимитированные по обьему тексты, публикую здесь обе части, так как вторая часть воспоминаний моей бабушки, опубликованная двумя днями позже, такого внимания не привлекла, а содержание в ней не менее важное.
Я выросла во Ржеве. А все ржевские немного другие. И дело даже не в том, что у нас до сих пор часть лесов так и стоят неразминированные, ежегодно подрываются на противопехотках грибники, а на даче запросто можно увидеть гильзу от артиллерийского снаряда военных лет в качестве вазы для гладиолусов, копилки или емкости для болтов и гаек.
Ржевская земля держит до сих пор тайны и сведения, о которых не хотят трезвонить в победные трубы ни советское руководство, ни российское. Уж очень неприятный и дурнопахнущий получится портрет. О точном количестве погибших в Ржевской битве, или как ее называют немецкие источники "Ржевской Мясорубке", сознательно искажаются сведения с 5 августа 1943 года, когда Сталин приехал во Ржев и увидел выжженную землю и Волгу, которая за полтора года бомбежек даже изменила свое русло. "Не может в этом городишке погибнуть больше людей, чем в городе Великого Сталина", заключили военные мужи и с той самой поры достоверные сведения о потерях мы знаем только из документов Вермахта. А они гласят о том, что погибших только со стороны немцев около 850 тысяч человек и по предварительным выкладкам немецкой разведки русских погибло не менее 1 200 000 человек без учета раненых и умерших в госпиталях.
А я уже как-то попривыкла к роли провокатора и поднимателя с глубин истории и памяти человеческих или недочеловеческих секретов.
Сегодня разговор пойдет о партизанских отрядах. Статистики о погибших и замученных в ГЕСТАПО партизанах нет до сих пор.
Так уж получилось, что с октября 1941 года и до марта 1943 года в ржевских лесах находились и регулярные войска Красной Армии, и партизанские отряды, и регулярные войска СС, и Армии Центр Вермахта. Все они активно вели боевые действия, при этом на этих же территориях проживали местные жители, которых даже никто не собирался эвакуировать. Никто представить не мог, что немцы дойдут до Калинина /ныне Тверь, областной центр в 100 км от Ржева/ уже к октябрю. Вы ни в одном кино не увидите, что в Калининской области эвакуацию ее населения даже не успели запланировать, сначала пытались справиться с потоком бегущих с Белоруссии, следом накатилась волна из Смоленкой области, а к сентябрю уже вовсю эвакуировали Москву. До Калинина, а уж про Ржев и речи не идет, никому не было дела. Парторганы самостоятельно, своими силами вывозили только свои семьи, архивы. К сентябрю документы просто жгли, вывозить было уже не на чем и не куда. Жуков уже минировал и подрывал все мосты через Волгу и Вазузу. Кто был на Верхней Волге тот знает: в брод с детьми Волгу не перейти, вода очень опасная. Те, что жили на восточном берегу Волги, уходили сами как могли. Жители западного берега Волги после подрыва мостов остались брошены на произвол судьбы. Большая часть людей с восточного берега была специально переброшена для рытья противотанковых рвов, блиндажей и укрытий на западный берег. Все они остались в ржевской земле. Из 58 тысяч ржевитян к 5 марта 1943 года по официальным сведениям осталось 253 человека. Есть данные о 248, точных и достоверных сведений нет.
Если вы считаете, что партизанские отряды появлялись сами собой, сознательные граждане, не успевшие добровольцами уйти на фронт, обеленные сединами ветераны первой мировой и гражданской, отважные врачи, топографы, радисты, минеры, автоматчики сами организовывались в лесах в военные формирования, то это сказки венского леса. Партизанскими отрядами всегда руководили специально обученные для ведения боя в тылу врага военные специалисты, у них были в ведении разведроты, радисты, младший и средний медицинский персонал. Они направлялись в оккупированные зоны и уже там принимали в свои ряды местных жителей. А это означало, что даже если вы семи пядей во лбу по военной тактике и стратегии, знаете с закрытыми глазами все леса и болота, можете сами организовать свой отряд и бить врага - без согласования с порторгами и штабом вам это делать запретят, а если начнете проявлять хоть какую-то инициативу, то расстреляют за саботаж без вынесения приговора. Такое "умелое" руководство утопило в ржевских болотах большую часть 29 Армии, привело к гибели генерала Ефремова и его 33 армии.
У местных жителей всегда было два пути - либо сотрудничать с немцами, либо с партизанами. Так как семьи нужно кормить, то служить нужно было кому-то обязательно. И если в 1941 году еще можно было как-то протянуть до весны на запасах, так как летом и осенью все успели запастить и даже припрятать запасы в лесных схронах, то к зиме 1942 года уже ни скотины, ни запасов не было, за грибами было ходить опасно - леса минировали причем все: немцы от советов, партизаны от немцев, поля не сеялись, так как бои были постоянно и непрерывно, и даже зверей в лесах не было - живность вся ушла на восток еще осенью 1941. Бабушка рассказывала, что лоси шли просто напролом напуганные бомбежками настолько, что даже в страхе затаптывали молодняк. Это вообще не свойственно этим животным, но война калечила даже их. Весной 1942 года птицы не пели - их просто не было. Пустые, безжизненные леса, с лежащими гниющими повсюду трупами советских солдат. У немцев были специальные похоронные бригады, они сначала собирали тела и отправляли в Германию, с лета 1942 они уже не справлялись с отправкой раненых, поэтому хоронили в России, но хоронили. Наши лежали гнить на земле, если сердобольные бабы из соседней деревни похоронят и то было дело, в большинстве своем они так и гнили, и многие лежат до сих пор в виде остатков ржавых касок и пряшек от ремней.
Так вот если до павших героев никому не было дела, то представляете как "заботились" о местном населении. Надо отметить, что уже с момента начала войны у комитетчиков было сразу введено в обиход понятие "проживание на оккупированной территории". Это означало, что даже если ты с немцами не сотрудничал, но жил или твои родственники жили на оккупированной немцами территории, то потенциально ты уже фашист. Если не докажешь обратное. Проживание на оккупированных территориях аукалось пожизненно, даже детям оказавшимся в оккупации в малолетнем возрасте и детям их детей.
Пропитание для семьи можно было получить только либо служа немцам, либо партизаня. У немцев служить добровольно не хотел никто, но обычно немцы просто заселялись в любой дом и деваться было некуда. Летом 1941 года, родная сестра моего деда Виктора Васильевича Филиппова Валентина, родила сына. В сентябре 1941 она получила похоронку на мужа. В октябре пришли фашисты. В ноябре малыш заболел, в одну из ночей он вообще перестал спать, тогда один из немцев взял ребенка и сунул его в снег. Валя пыталась выхватить ребенка, но ее удерживали соседки и не дали забрать ребенка из снега, знали, что за сопротивление убьют Валю точно, а могут и всю семью. Он поплакал немного и затих. Валя тронулось умом в этот же день. Детей у бабы Вали больше не было, замуж она не вышла и прожила одна.
Чтобы вообще представить себе контингент и атмосферу, которая была в отряде представьте своих соседей по подьезду в лесу, где идет война, нет никакой милиции, никакого закона, вчерашный урка может быть зам командира отряда, так как знает и умеет по-тихому резать фашистам глотки, у них в руках оружие и если они хотят, то сделают все, что угодно и вы ничего не докажете. Вот приблизительно так все и было.
А быть женщиной в партизанском отряде означало, что если у тебя нет постоянного мужчины, причем такого, который может за тебя заступиться, хочешь ты или нет, пользовать тебя будут тайком или открыто в любой момент все, кто угодно, правил и защиты нет. Считалось, что женщина сама спровоцировала и всегда говорили, что "Сука не захочет - кобель не вскочит".
Красивые фильмы про партизанов, где у костра сидят семьи партизанские с младенцами, кормящими женщинами, бабушку всегда возмущали, она вставала и уходила на кухню. Смотреть такие "сказки" она не могла.
Если уж начать издалека, то не будет для вас секретом, что партизан разыскивали в лесах методично и постоянно, для этого использовали и авиацию, и отборные отряды СС, и обученных немецких овчарок. Так вот маленькая ремарка - кормящая женщина пахнет настолько сильно, что даже обычная собака запах грудного молока учует. Немецкая овчарка его услышит за километры даже без ветра. Плюс у женщин бывают и другие выделения, которые даже лисы чувствуют и волки, не только чуют, а могут прийти в отряд.
Поэтому в такие периоды все женщины-партизанки из лагеря уходили в так называемые Бабьи Ямы. Это были овраги, обычно у реки, чтобы можно было постираться и помыться. Если из какой-то Бабьей Ямы женщина в отряд не возвращалась, это означало, что ее либо нашли немцы, либо изнасиловали и убили свои. В любом случае другие женщины уже уходили в другое место. В таких же бабьих ямах делали сами себе аборты, там же рожали. Если у женщины были дети от мужа, то новорожденных младенцев обычно топили - к детям, оставшимся у партизан с новорожденным бы не пустили, да и ребенку от другого мужчины вернувшийся с войны муж вряд ли был бы рад. Если ребенок был от немца, то даже молодые незамужние бабы его топили - все прекрасно понимали, что вернутся русские и посадят за "сотрудничество с немцами" даже если это было изнасилование. Если же ребенок был от неженатого партизана, погибшего или пропавшего без вести, то командир мог задним числом сделать запись о регистрации брака /он имел на это право/ и у ребенка формально был отец. Я знала таких женщин, они как правило так и не выходили замуж, жили одиноко, ребенок вырастал и уезжал из Ржева, а про женщину все, кто понятия не имел, что им пришлось пережить, в лицо их называли "лесными шалашовками", "партизанскими подстилками", слава богу, что не немецкими - немецких всех отправили в лагеря сразу в 1943 по приходу Красной Армии. Никто из них не вернулся. Может сгинули в лагерях, может остались там сами. Но во Ржеве ни одна из сиделиц не появилась. С младенцем бабы в лагере оставаться не могли и старались уходить в деревни. Там их очень часто находили немцы, просто вычислив, что раньше бабы этой не было, а взяться она могла только из леса, а значит - партизанка. Вдов и сирот партизанских героев старались отправить лесами в Вологодскую и Ярославскую область, там немцев не было. Остальные бабы с ребятишками выбирались сами, как могли.
Самые незаметные люди, самые непочетные и самые востребованные на фронте, ад и в обычной жизни - были прачки. Представьте объемы работы этих женщин: нужно постирать детям /памперсов нет/ - детей в партизанских отрядах было много, приводили своих, находили в лесах отставших, потерявшихся, спасали из деревень подлежащих "зачистке", многие писались даже в возрасте 4-5 лет - переживите бомбежку или как убивают у вас на глазах всю семью, пролежите под трупами родителей, случайно выжив, и не только писаться - заикаться будете, поседеете, потеряете способность понимать происходящее. Нужно постирать себе, солдатам, партизанам, местным, кто прибился, но без своих баб, все повязки для раненых стирались и кипятились многократно - все это делали прачки. Когда была угроза карательной операции, тушились все костры, и стирать нужно было в холодной воде. Зимой - летом. Мыло было в дефиците, конечно, партизаны его добывали, но экономия была невероятная. Как это выглядело на деле?
Одежда на стирку была постоянно: воды не натаскаешься и мыло использовали только на то, что требовало дезинфекции - то есть только нижнее белье, что у детей, что у взрослых, и санитарный материал. Гимнастерки, особенно испачканые штаны /а в бою всякое бывало/ стирали с травой и с золой, полоскали одежду у реки. Таскать корзины никто не помогал, это считалось бабьей работой. Свои женские дела, как я уже рассказывала раньше, женщины стирали отдельно. Вообще считалось очень стыдным, что у женщины есть менструация. Как такое могло быть в цивилизованном советском обществе не представляю. Все, что касалось женщины, ее цикла, недомогания, потребностей, считалось постыдным, грязным и мужчин совершенно касаться было не должно. Как в глухом средневековье. Беременность тоже было постыдно.
Практически все женщины в отряде были беременны или только что после родов или аборта. Но это ни от работы, ни от службы не освобождало. Более того, женщины некоторые специально несколько месяцев подряд уже будучи беременными уходили в бабьи ямы, якобы с наступлением менструации, чтобы в отряде не знали о беременности. Мужчины не особенно радовались беременностям женщин, во-первых, это сразу же показывало уровень либо насилия, либо разврата в отряде, а советская морать этому всячески противодействовала, во-вторых, сразу же возникал вопрос: кто отец? Конечно, были серьезные романтические отношения и даже пары образовывались на всю жизнь, но это - единичные случаи. Женщин было много, значительно больше половозрелых мужиков, поэтому у одного могло быть и 3 и 7 женщин. А это уже никак ни с советской, ни даже с обычной моралью не увязывалось. Но заботиться об этом должны были сами женщины - они считались в любом случае "недоглядевшими". Особенно тяжело приходилось молоденьким 13-14 летним девушкам. Если в отряде была мать, то еще ничего. Но если ее "приглядывали", то мать могли и пристрелить, чтобы она не возмущалась и не препятствовала.
Женщины поумнее, поопытнее, симпатичных девочек-подростков в отряды не уводили. В деревнях были немцы и если не забирали в Германию, то их использовали сами немцы. Поэтому практически все девушки либо покончили с собой, либо сошли с ума, либо за годы войны родили ребенка, но в любом случае опускались вниз социальной лестницы. Женщины, кто постарше, насилие переживали более стойко - переживать нужно было о детях. Потеря же девственности до свадьбы в СССР сразу зачисляло женщину в ряды падших женщин, обреченных на одиночество или брак с уголовником, "кто подберет". Для большинства советских девушек лучше было умереть.
Обычно в партизанском отряде руководила бабами жена/сожительница командира отряда. Все тоже самое, что у мужиков, только касалось бабьей работы. Если вы не знаете, что такое женсовет, могу в трех словах рассказать: это когда иерархия баб в отряде соотвествует статусу мужика, с которым живет эта баба. Если у мужика несколько баб, то главнее та, с которой у него дети, или с которой он живет дольше, или с которой брак зарегистрирован официально. А дальше, как на зоне - чем выше статус мужика, тем меньше физической или опасной работы баба делает. Если у бабы нет мужика, то она либо на минные поля ходит за ягодами, либо проверять нет ли немцев в деревне - выполняет самую рискованную работу.
Естественно, за кухню, распределение продуктов питания отвечала жена/сожительница командира отряда. Если была вдова политрука или другого уважаемого, но погибщего члена партизанского отряда, то могли эту работу оставить и за ней. Вообще просто так находиться в отряде было нельзя. Работать нужно было обязательно. Причем дети 2-3 лет сидели с ранеными, 5-6 летние уже ходили с матерями за ягодами или грибами, следили за костром или что-то чинили, 7 лет был уже возраст когда брали с собой в разведку, отправляли с донесениями в соседний отряд, причем и мальчиков и девочек. На войне дети взрослеют моментально. Маленькие, седые пятилетние старички. Я их вижу и в лагерях беженцев в наши дни.
Конечно такая картина разбавлялась особой иерархией "нужных" женщин.
Исключение касалось следующих категорий женщин:
акушерок, фельдшеров, /врачи, как правило, были призваны в армию в июне 1941/, поэтому, в основном, они были самоучки или уже пенсионного возраста не подлежащие воинской службе, это касалось и ветеринаров.
портнихи - перешивали вручную все и всегда, из парашютной ткани палатки, немецкую форму на одежду детям, когда совсем носить было нечего немецкую форму выворачивали на внутреннюю сторону/с изнанки цвет ткани немного другого оттенка и не такой "фашисткий"/ и уже из этого шили штаны и куртки партизанам. Шинель - одежда в лесу очень не удобная, штаны и куртка более комфортна, причем и мужчинам и женщинам. А уж зашить рваное, залатать - этих женщин не трогали, к ним же относились и вязальщицы - сети для ловли рыбы, силки для птиц, носки и теплую одежду детям и взрослым, перевязывали из старого, находили-брали материалы по деревням. Вязать и шить могли не все, не у всех это получалось в больших масштабах и в нужном количестве.
Радистки, знатоки техники, специалисты обладающие военными знаниями и умениями - это редкость, к таким женщинам относилась моя бабушка.
Спортсменки - биатлонистки, бегуньи, лыжницы, стрелки в т. ч. из лука, единоборства, и т.п. виды спорта применимые в бою.
Переводчики - никогда, ни одной женщине не повредило знание хоть какого-то иностранного языка. В войну это знание дает шанс не только остаться в живых, но и сохранить достоинство, девичью честь, получать доппаек.
Знахарки - знание трав, их свойств в советской медицине не приветствовалось, считалось мракобесием. Во время войны за счет этих знаний были спасены тысячи жизней, а в оккупированных территориях знание лекарственных трав, мхов, лечебное действие простых подручных средств зачастую было единственным средством лечения. Я до сих пор гнойные нарывы лечу партизанским средством: корку черного хлеба пожевать с солью, чтобы соль аж язык разьедала. Эту кашицу положить на тряпочку и приложить к гнойной ране. Через 10-12 часов повязку снять, дать оттдохнуть ране час-полтора и опять накладывать новую. Хлеб с солью вытянет весь гной из раны лучше любого современного средства.
Травяные чаи, мох сфагнум для повязок, сушеные ягоды, коренья - основные средства лечения в партизанском отряде - и женщин, и ее детей, от которых зависела жизнь и здоровье всего отряда, конечно, никто не трогал. Травы на приготовление похлебки в голод, питательные корни, кору с деревьев зимой тоже добывали они.
Так же, к особенной категории женщин относились обладательницы красивых голосов. Вообще умение петь, и петь красиво, чтобы за душу брало, спасало не только в партизанских отрядах. У себя в Тулузе я слышала много историй о некоторых еврейских девочках, которых за прекрасный голос не поднялась рука отправить в концлагерь и они спаслись в подвале дирижера оркестра или своего учителя музыки. Сочетание красивого голоса и внешности давали девочке больше шансов выжить. Спасало так же и умение играть на каком-либо портативном /легким в транспортировке/ музыкальном инстументе - гитаре, домре, балалайке, в ржевских, кашинских, смоленских поселениях еще жили женщины, играющие на гуслях.
Бабушка учила меня всему, что знала, чему научилась в партизанском отряде. Умение выжить в сложной ситуации, быть незаменимой, исключительной в военных и сложных ситуациях должно быть краеугольным камнем в воспитании и образовании девочки даже в наши дни. Когда я слышу из уст женщин с силиконовыми губами и грудями, с дорогущим маникюром, а кроме стоимости бентли и мартини на Гаваях не знающих о жизни ничего, фразу "Можем повторить", мне так и хочется спросить, а что конкретно она хочет повторить? Что она будет делать в партизанском отряде? Сексуальная привлекательность у нее исчезнет через сутки после ночевки на земле или снегу, а дальше?
Я работаю добровольцем во Французском Красном Кресте. Я вижу сирийских, конголезских и многих и многих других женщин. И ничего не поменялось. Женщины, наделенные умением и талантом выживать, выживать с мужчиной или без, спасти своих детей и близких, как правило, очень умны, образованны - не в плане высшего образования. Они умеют добыть себе пропитание в пустыне или в море, знают основы народной медицины, они или рукодельницы, или обладают знанием нужных иностранных языков, или умеют играть на редких музыкальных инструментах. Это спасало их в рабстве, в том числе сексуальном /чем по сути является любое пребывание женщин в опасной ситуации/, это спасало их среди своих на войне.
Никаких документов о бытовой жизни в лагерях мне на глаза никогда не попадались. Обычно все только о военных действиях, подрывах поездов, складов, и естественно о страшных пытках и казнях партизан.
Моя бабушка была дама очень крупная, мы в роду вообще все не дюймовочки, кость у нас тяжелая, кулаки мужицкие и внешность, слава богу, с точки зрения мужского пола, малопривлекательная. Приставать удовольствия мало, а по морде огрести можно было здорово. Кроме того, до войны она работала в Павшине в отделе кадров военного завода, "манерам" и методам общения с военной братией владела в совершенстве.
В июне 1941 она приехала в деревню Ульяново Зубцовского района Калининской области к матери в отпуск. В октябре 1941 она приступила к службе курьера партизанского отряда - она пешком из места дислокации партизанского отряда носила донесения в штаб Калининского фронта и обратно приносила приказы. Что она пережила, она никогда мне не рассказывала. То, что она служила в партизанском отряде я узнала совершенно случайно. Вообще, как ни странно, к женщинам-партизанкам было очень унизительное отношение. Никто не задумывался, что они воевали, что они рисковали жизнью. Первое что им говорили, что они с "мужиками по лесам всю войну е--сь". Это было ужасающе, я сама слышала такие вещи от соседей-мужиков. Поэтому не удивительно, что партизанскими наградами женщины не хвастались. Именно когда я нашла, совершенно случайно, корзинку с бабушкиными медалями за отвагу, я и узнала о ее боевом прошлом. Меня больше потрясло, что она это скрывала, а не то, что она воевала. Но даже дед периодически ее унижал и оскорблял, "Ты куда в таком коротком платье пошла? Тут тебе не партизанский отряд".
Их обычно ходило по двое. Две девушки на дороге привлекали меньше внимания, чем одна. Но все ее напарницы погибали. Бог неведомым образом отводил от нее и немецкие облавы, и противопехотные мины, и даже бомбы авиационные. А все ее напарницы гибли в первые 2-3 месяца службы. С зимы 42 она уже напарниц не брала. И как мне она однажды рассказала, было столько крови и смерти вокруг, что очень хотелось умереть. Шла уже на автопилоте, не задумывалась, снег, дождь, мокрые ноги, замерзшие. Состояние усталости трансформировалось в какое-то отрешение от происходящего, как будно это не ты вовсе, а просто смотришь со стороны на все. Погибнуть было не страшно, страшно было начать осознавать происходящее.
Бабушка прожила 90 лет.
Ни на один военный парад она не пошла.
Когда я приехала в Ярославль, это было в 1984 году. И я увидела название кафе - шоколадница. До этого мне никогда не попадалось такая вывеска и я, увидев ее, оторопела и рестерялась.
В Ярославле не было фашистов. Война была другая - круглосуточно работали заводы, бомбили, голодали, но фашисты до Ярославля не дошли. Это не было оккупированной зоной и откуда было знать ярославцам, что "шоколадницами" звали женщин, сожительствующих, насильно или по желанию - не важно, с немцами. Их называли так даже в моем детстве, бабушкиных соседок, старушек, потерявших на войне детей, мужей, все, раздавленных и уничтоженных войной, не покончивших с собой только из-за веры в бога - ржевитяне даже при советах были старообрядцы.
Поэтому не могло во Ржеве хоть какое-то общественное место называться этим названием.
Я так ни разу в это заведение и не сходила, и по улице Победы в этом месте старалась не проходить.