Был в моей жизни настоящий друг Николай Павлович. Дружили мы с ним более двадцати лет, пока он не ушел в мир иной. Очень с ним было легко, за все время ни разу не поссорились, так - некоторые разногласия, которые быстро угасали, и сейчас я понимаю, что, благодаря, именно ему, его легкому и доброму характеру. Николай Павлович был интересным собеседником, и разговаривали мы, не сидя за чаем, а гуляя по улицам родного города, выбирая старые улочки с деревянными домами, в которых жила сама история.
Наши пешие прогулки, бывало, занимали по нескольку часов, но за разговорами мы не ощущали усталости. Да и что может быть лучше прогулки с приятным и интересным, хорошо знающим свой край, собеседником? Помню, как я слушала истории Николая Павловича, и мне хотелось поделиться ими с другими, и я просила его написать о себе. А он все отнекивался и говорил: - Вот придет время, и ты сама напишешь, все что захочешь… И действительно, многое из тех рассказов стало выходить из глубин памяти, как только я села писать первый рассказ о своем старом, добром друге. Как будто это он сам, из того, неизвестного нам еще мира, посылает сигналы: мол, хорошо, пиши, а я буду подсказывать то, что ты забыла…
Так и родился этот цикл рассказов, который я назвала очень просто: «Истории от Палыча». Потому что все окружающие так его и звали: просто «Палыч». Рассказы получились разными. Где-то я писала о главном герое от третьего лица, а где-то повествование пошло от первого, я будто снова шла с Николаем Павловичем по улочкам нашего города и слушала в который раз его истории о себе, о необычной судьбе его родителей, и всего его рода. А, может, это он сам диктовал мне эти строки из того мира, где сейчас обитает его душа…
Глава 1. Пока живешь - надо помогать
«Пока живешь - надо кому-то помогать. Иначе в этой жизни нет смысла». Так думал Николай Павлович, засыпая. Он никогда не был женат. У него не было ни детей, ни внуков. Но у него были собаки, которые любили и ждали его.
Первая парочка собак жила в старом деревянном доме, в котором и сам он прожил более полувека. А когда стало тяжело обрабатывать огород, заготавливать дрова и топить печку в холодное время года, решил Палыч продать свои полдома и купить квартиру. Получилась лишь комнатка в коммуналке, но он и этому был рад. Все есть: горячая и холодная вода, электричество, а что ванная с туалетом на четырех хозяев, не беда, зато тепло. Да и с соседями он привык ладить. Когда-то Палыч мечтал жить на высоте, чтобы выглянуть в окно и увидеть сразу всю панораму окрестностей. И мечта его исполнилось под старость лет. Его новое жилье оказалось, аж, на седьмом этаже - на «седьмом небе», как говорил сам Палыч. Теперь он мог выходить на балкон и обозревать окрестности, особенно вечерами, когда зажигались лампочки в домах напротив и улицы освещались тусклыми огнями фонарей.
Любил он такие летние вечера на балконе. Он смотрел с высоты свого этажа на деревянные домики, с узорными ставенками, из окон которых струился теплый, домашний свет и представлял, что там сейчас делают их обитатели: готовят ужин или смотрят телевизор, а рядом играют или делают уроки ребятишки. Все-таки человек не должен быть одинок. У каждого рядом должна быть живая и любящая душа. Так думал Палыч и вспоминал свою жизнь с мамой в таком же деревянном доме.
Правда, рядом в этой же коммуналке, жила старушка Валентина Ивановна, постарше его и огромная любительница покурить. Она тоже любила стоять на балконе и смолила одну за другой сигареты. Это некурящему Николаю Павловичу доставляло неудобство. Но что поделать, пришлось терпеть. Терпел Палыч почти всю жизнью, такой у него был характер – добрый и покладистый. «Лучше подстроиться под человека», - говорил он мне, - «чем обидеть и поссориться с ним». Я же, зная, как он бегает за водкой для своих товарищей на работе, часто возмущалась: – Вы старше всех в своем коллективе! Доколе вы будете, как мальчик на побегушках? Все вами пользуются кому не лень: Палыч, поди, Палыч, принеси. Вам же садятся на шею, неужели вы это не видите?!
- Да, зачем? - искренне удивлялся Палыч. Мне это приятно - помочь людям, там, где это нужно. А за водкой - хожу из хитрости. Ты думаешь, я мягкий, а я - хитрый. Принес им бутылку, выпил с ними немного и - домой. А они - пусть себе квасят до вечера и долгие беседы ведут. Главное, я перед ними долг выполнил. От компании не отвернулся.
- Ага, отвечала я, - А утром вы, придя на работу, еще и всю их грязную посуду перемоете. Это тоже из хитрости? Палыч молчал и только улыбался в ответ, чем сердил меня. Но улыбка была такая широкая, а глаза такие добрые и небесно-голубые, что долго сердиться я не могла. И весь его облик поразительно напоминал мне лик Николая Чудотворца со старинной фамильной иконы, принадлежащей ещё деду Палыча.
Днем Палыч тоже иногда выходил на балкон и наблюдал за детишками, которые весело кричали под окнами, и их голоса переплетались, сливаясь в один многоголосый ребячий гул. Палыч любил детей и очень сожалел, что не довелось ему создать своей семьи.
О своем старом доме и участке он не скучал, хоть и любил раньше повозиться в огороде - выращивал картошку и другие овощи, как и полагается человеку, имеющему свою землю. Садил он всё, что когда-то выращивала и его мама, с которой он всю свою сознательную жизнь и прожил. Лишь иногда воспоминания о счастливой жизни с любимой матушкой тревожили его душу.
А еще Палыч переживал за двух собак, которые остались жить при старом доме. Новый владелец Армэн сначала выкупил одну половину дома, а затем и Палыча уговорил продать свою половину. Дом он использовал для сдачи гастарбайтерам. Это были киргизы, узбеки, таджики, туркмены, попадались и люди другой национальности, которые ехали на заработки в Сибирь, чтобы прокормить свои многочисленные семьи, оставленные в бывших среднеазиатских республиках СССР.
Дом стал перевалочным пунктом для тех, кто приезжал в Томск поработать на стройках. Армэн, по его словам, помогал своим землякам устроиться на работу в хорошее место, туда, где не обманут. Но предоставлял жилье и посредничество за довольно приличные деньги. Не было никаких гарантий для жильцов и в работе, обман все равно был, многим работникам на стройках недоплачивали, поэтому жильцы постоянно менялись. Да и работали они часто допоздна, практически без выходных. Где уж им было следить за двумя собаками, оставшимися на территории?
Один беспородный пес по кличке Шарик был уже очень старым, он сидел на цепи и спал в будке, а другая – молодая овчарка Альфа, специально обученная, в «институте для собак», цепь не признавала и свободно гуляла по двору. Ее запирали в сарай на ночь. Собаки принадлежала Армэну. Наверное, он даже любил собак и по-своему заботился о них. Так, овчарку он приобрел за хорошие деньги, а затем и обучил у специалиста, отдав и за это немалые деньги. Но, в конце концов, не захотел взять к себе в городскую квартиру. Так она и осталась жить при деревянном доме. А старый пес вместе с будкой достался от бывшего хозяина второй половины дома.
Оба пса несли верную службу. Вот только кормить их было некому, да часто и нечем. Кормил только Палыч, когда жил в своей половине. А когда и он переехал, делать это стало некому. Хозяин оставлял еду для собак раз в неделю. Привезёт, бывало, какие-то кости, иногда крупы, засохшие остатки хлеба. Жильцы сложат это все в углу сеней, все это смешивается, портится, раздавливается. Да и некогда им было порядок наводить и за собаками следить. По десять человек жило в каждой из четырех комнат дома. Причем разной национальности. Так однажды конфликт был большой: узбеки не ужились с туркменами. Еле развели. И посредником - миротворцем и здесь выступил Николай Палыч. Он умел налаживать отношения хоть с кем, прежде всего, вызывая доверие своей наружностью - круглым лицом с широкой улыбкой и голубыми, почти синими глазами, смотревшими на мир наивно и восторженно.
Располагал Палыч и своей постоянной готовностью помочь, а еще - искренним интересом к жизни людей. А в случае с рабочими он подкупал и тем, что хорошо запоминал их имена и когда беседовал, всегда спрашивал: - А как, по-вашему, называется «хлеб», «вода», «здравствуй», «до свидания»? А затем удивлял приезжих тем, что вдруг вворачивал в разговор их родное слово. Разумеется, слова звучали с акцентом, а то и вовсе неправильно, это рабочих очень смешило. Они улыбались, их вечно усталые, и хмурые лица просветлялись, а изможденные трудом тела, расслаблялись. Они начинали шутить и разговаривать. Но побеседовать можно было только в редкие выходные. В остальные дни работники приезжали поздно, и им было не до разговоров. И не до собак. Что-то кинут и ладно.
Когда Палыч уже после переезда как-то зашел в старый дом - проведать собак, те с радостью кинулись к нему. Они подпрыгивали и повизгивали, виляя хвостами из стороны в сторону, но вид у них был печальный. Грязные, похудевшие…
Так Палыч и стал приезжать каждый день, как на работу, в свой старый дом, благо наконец-то на седьмом десятке лет ушел окончательно на пенсию. Он приезжал, чтобы покормить своих питомцев и немного выгулять их на улице. Если же среди квартирантов попадался сердобольный жилец, то и он подкармливал собак. Так и выживали…
А, однажды, стремясь укоротить путь, Палыч завернул на тропинку и пошел мимо оврага. Там он увидел, среди каких-то бревен и досок ощенившуюся собаку. Она была очень худа: кожа да ребра и длинные, вытянутые почти до земли, соски. И восемь щенков, которых надо было кормить. - А откуда взяться молоку-то, если и сама мамаша живет впроголодь?! Ах, ты жизнь собачья, как же вам уличным-то выживать, - посетовал Палыч и стал подкармливать, и эту собачью семейку. Теперь у него была уже ответственность за трех взрослых собак и восьмерых маленьких щенков. В ход шло все. То старые торты хозяин в дом привезет, то какие-то кости, то сам Палыч купит какой-то крупы. Все варил вместе, как поросятам. И странное дело – собаки ели такое варево с удовольствием. Хлеб он сушил и сухарики обязательно в кашу измельчал уже в мисках у собак. А в конце выдавал каждой по косточке, если были. Ну, а молодой мамаше с ее выводком он даже молоко приносил. Сначала она боялась и даже рычала, когда он подходил к какому-нибудь любопытному щенку, выглядывающему из-под бревен. Но потом она позволила Палычу наблюдать за щенками и даже гладить их, если те подбегали к нему.
Так и жил добрый Палыч до поры, до времени, пока не стала его одолевать бессонница по ночам. Да и шутка ли сказать - восьмой десяток лет уже разменял, столько всего накопилось пережитого. Наступило время все это вспоминать да осмысливать.
- Парадоксальная штука жизнь - размышлял он, лежа в постели. Вот всю жизнь не высыпался, в армии аж спал на ходу в строю, так хотелось хоть лишнюю минуточку, где ухватить и прикорнуть, и наконец-то выспаться. Иногда даже завидовал пенсионерам – сколько хочешь, могут спать. А вот сам пошел на пенсию и все – полная свобода. Спи сколько угодно. А не спится… То мысли одолевают, то болячки. Можно было бы почитать молитвы. Но он уже сегодня молился почти час, обращаясь к своему защитнику и хранителю Николаю Чудотворцу, большая икона с ликом которого стояла на специальном угловом столике в красном углу. Икона была старинная и досталась Николаю Палычу от его деда – столоначальника, работавшего в начале двадцатого века в томской управе. Николай Палыч повернулся на другой бок, вздохнул, попытался отогнать мысли механическим счетом, но, досчитав до ста, еще больше взбодрился. В конце концов, встал, прошел на кухню, зевая, попил водички.
Вдруг услышал лай. Сначала одиночный, затем к нему примкнули другие псы, затем послышался визг одной из собак. - Ну вот. Уличные собаки, наверное, подрались, - подумал Палыч и вышел на балкон. А там, около мусорных ящиков разыгрывалась целая драма. Несколько собак, довольно крупных, защищали помойку от другой собачьей стаи. Присмотревшись, Палыч заметил, что одна из собак была поменьше и хромала.
На следующий день Николаю Павлычу также не спалось и в полвторого ночи, он опять вышел на балкон, и снова увидел собачью ватагу. Может быть, и не узнал бы, если бы не эта, запомнившаяся ему - небольшая, белая и прихрамывающая на одну ногу, кудлатая собачонка, которой все псы покровительствовали. Палыч заметил, что в этой дружной стае все было налажено по уму. Два пса прыгали на мусорные баки сверху и начинали носом и лапами рыться среди пакетов с мусором. Они быстро чуяли съедобное, даже сквозь полиэтиленовую пленку, и сбрасывали такие пакеты вниз на асфальт. Другие псы подбегали к ним, разгрызали пленку и доставали то, что можно было съесть: кости, остатки хлеба, очистки. Но почему-то не ели. Всегда первой подпускали белую собачонку. Та подходила, чего-то выбирала. И лишь когда она съедала все, что ей понравилось, к трапезе приступали остальные.
- Надо же как! - думал Палыч, - Говорят, что у собак, как и у волков – чёткая иерархия. Пока самый сильный пес-вожак не наестся, другие не посмеют подойти. Но эта собачонка явно самая слабая. Но может быть, эта белянка- их мать и родоначальница всей стаи? И тогда понятно, почему сыновья выказывают ей такое уважение. Так размышлял Палыч, ворочаясь в кровати.
Заснул он только под утро, но хоть и не выспался, встал ровно в шесть тридцать, как и привык вставать за долгие годы – и в будни и в выходные дни. Он уже знал, что сделает сегодня вечером после всех насущных дел.
Вечером Палыч собрал разные остатки еды на газетку и положил около одного из мусорных баков. Сделал он это поздно вечером, так как днем приезжала мусорная машина, и рабочие могли все это забросить в неё вместе с мусором. А ночью опять встал на свой пост на балконе. Ровно в полвторого ночи показались собаки. Они деловито обнюхали все мусорные ящики. Быстро нашли гостинцы и съели их. А затем отправились всей гурьбой по ночному городу, рысью передвигаясь от одних мусорных контейнеров к другим.
Так Палыч, кроме «своих собак» стал иногда подкармливать и эту уличную семейку. Возможно, что и не всегда его гостинцы доставались именно этим собакам. Главное, что они съедались кем-то, кому это было нужно. Ведь Палычу было приятно не только приносить конкретную пользу, но и «спасать продукты». Так он выражался, относясь к ним, как к живым результатам человеческого труда. «Все это выращено и приготовлено, а значит должно быть отправлено по назначению. Иначе еда обидится… Сколько продуктов люди выбрасывают на помойку, сколько покупают и варят с избытком. Скольких голодных можно было накормить. А где-то еды полно и она пропадает…», - сетовал он и вздыхал: - «Ох-хо-хонюшки»
Не брезговал Палыч и что-то с помойки принести. «А что? Целую ведь булку хлеба выкинули, а я её размочу и размешаю вместе с крупой, да полью сверху бульоном из костей. Любо - дорого! Собаки с радостью слопают. И все хорошо», – говорил он мне и улыбался своей широкой, доброй улыбкой. И продолжал: «На помойке же много чего нужного можно найти. Я, когда в своем доме жил, приносил всякие поломанные после грозы ветки, доски ненужные подбирал. Все это распиливал и - в сарай. Чтобы зимой печку топить. У меня все шло в дело. Я дрова не покупал, я их всегда добывал… А однажды, кучу книг нашел. Там же – на помойке. Конечно, забрал. Потом долго читал и думал, как это так: разве можно книги выбрасывать? Они же, как живые, в каждой – своя жизнь». Так рассуждал Николай Палыч и так делал. И это было опорой для него.
«В жизни надо кому-то помогать. Иначе в этой жизни нет смысла», - думал в очередной раз Палыч, засыпая. Ему снились детство и дорогие его сердцу люди… А, может еще что-то, о чем он хотел бы мне рассказать.
Продолжение: Истории от Палыча: сын священника
Дорогие мои читатели! Спасибо за Прочтение и Комментарии, за Лайки и Подписку. С теплом, ваш автор: Елена Сидоренко
Читайте другие "ИСТОРИИ О ГЛАВНОМ":
Верная Динка
И в собачьих глазах свою душу открой