Жила на свете Тень-от-ничего. Кого бы другого на ее месте замучил экзистенциальный кризис от физической невозможности этакой жизненной загогулины, а она как-то вроде ничего, справлялась, эта Тень-от-ничего. Хуже того, на время она по желанию могла становиться тенью чего угодно, что страшно раздражало и даже пугало ее собратьев. Потому что, где это видано, чтобы приличная тень не зависела от источника света и могла болтаться отдельно от носителя? Это, знаете ли, попрание основ, плевок в лицо и гнусная ересь. Ну, вы поняли, персонаж неприятный во всех отношениях.
Хотя отношения с временными носителями почему-то складывались неплохо. «Ты, это...вот что,» — говорила ей старая водонапорная башня как-то на закате, «посиди еще тут часок, поболтаем. Все равно сейчас солнце за горизонт уйдет, и Моей будет уже не так обидно, что ты ее вытеснила сегодня. Она у меня, ну, знаешь, нудная немного, правильная, но скучная. Все больше молчит, а если не молчит, то зудит. А лучше б тогда молчала. И ходит, и ходит по кругу, каждый день одно и то же». «Завтра дожди, и похоже на всю неделю», — заметила Тень-от-ничего, «а ночную подсветку тебе так и не сделали, деньги попилили и не сделали». «Это ты к чему?». «К тому, что эдак Твоя теперь не скоро появится и появится злая, так что я лучше пойду вон к чайкам, а ты с ней посиди. Я загляну как-нибудь, новости тебе притащу от маяка». «Мммм...» — мечтательно протянула башня, «на мыс значит слетаешь, к этой развалине? Привет передавай, шоб у него горело, как у меня раньше булькало».
И Тень-от-ничего снялась с места, заскользила к набережной вниз по улице, по пути легко задевая каменную кладку стоявших вдоль домишек. От этого им становилось немного щекотно и довольно весело. На набережной оказалось пустынно: туристы в низкий сезон разъехались, а местным было не до вечерних прогулок. Ветер гнал на берег свинцово-сизые угрюмые стада, которые, достигнув мелководья, немедленно увенчивались пушистыми белыми шапками и с протяжным гулом ритмично ухали о каменную наброску. Чисто солдаты с тараном, подумалось Тени-от-Ничего. Она огляделась в поисках подходящей чаячьей стаи и вдруг заметила на пирсе одинокую человечью фигурку.
Тень подлетела поближе и оказалась за спиной у маленького мальчика. Тот стоял, намертво вцепившись в холодные металлические прутья ограждения, и отчетливо всхлипывал. «Эй-ей-ей,» — протянула Тень, взяв мальчонку за плечо и пытаясь развернуть к себе, «Ты чего это? Ты чей вообще? Ты чего тут?» Мальчик отцепил одну руку, еще судорожнее сжав пальцы другой на ограде, слегка повернулся и поднял голову. Посмотрел на Тень и замер. Потом хлюпнул покрасневшим носом и снова замер, со слезами в глазах. На лице у него, однако, постепенно, как на полароидном снимке, проступало изумление.
— Я говорю, ты чего один-то тут стоишь? Ветер же, холодно, синий вон уже весь. Ну, кроме глаз и носа, — заметила Тень, критически оглядев пацана, которому на вид было лет пять от силы.
— Т-т-ты кто? — удивленно выдохнул мальчик.
— Я Тень, а вот ты кто и что тут делаешь один? — спросила Тень.
— Моя тень?
— Не-е, твоя где-то шляется. Я сама по себе.
— Как это? Ты тень чего? А моя где?
— Я Тень-от ничего, а Твоя появится небось, вон встань под фонарь на набережной и прибежит.
— Тени не разговаривают. И не ходят сами по себе. Без ничего, — с сомнением возразил мальчик.
— Еще как разговаривают, просто не с людьми. Вы как-то неадекватно всегда реагируете. Так что ты тут забыл?
— Не я, меня забыли. — Мальчик снова шмыгнул носом и неуверенно утер его замызганным кулачком. — Я п-потерялся. На вокзале.
— Ну вы, блин, даете, — слегка опешила Тень. — Как это потерялся? А был с кем, с родителями?
— С теткой. Она меня в вагон, сама с чемоданом, и еще с чемоданом, и с Нюткой. Нютка мелкая, в кульке. А я... а там... машинка выпала. Я за ней ... и потерялся, — мальчик тихо всхлипнул.
— Глупости, как вообще так можно потеряться?
— Ты же потерялась от своего Ничего, — обиженно возразил мальчик.
— Да скажи толком, что случилось-то, — настаивала Тень.
— Машинка, из кармана у меня...я за ней. а дверь, она, она... и щелк, и все. А там кнопка, высоко — не дотянуться. А оно поехало, а я стою. Вот, — он отцепил наконец вторую руку от ограды, сунул в карман и вытащил модельку.
— Так-с. Спас, значит, ценное имущество. А зачем же с вокзала ушел?
— Я домой пошел. К тетке. Там дядя Толя. Только мы на такси ехали, торопились, а я дорогу не помню. Я шел, шел, и-и-и, — мальчик снова залился слезами на высокой ноте.
— И пришел, — резюмировала Тень. Погоди, не реви, терпеть этого не могу. Разберемся сейчас с теткой твоей и дядей Толей. И со всей этой лабудой. Ты только, вот что... — Тень сделала паузу и задумчиво поглядела на багровый диск, начинавший уже тонуть за горизонтом, — я поговорю сейчас со своими, не пугайся — когда их много, вы вечно нервничаете. И как вы вообще выжили такие несуразные...
И Тень-от-ничего позвала. Это не был звук, но все вдруг пришло в странное, причудливое движение, и вместо пронизывающих порывов ветра на несколько мгновений вокруг ощущалось только зыбкое и паническое, будто кто-то как следует ухватился внутри за кишки и выворачивал их наружу. И пришли Тени, замелькали, заскользили над ревущей под пирсом водой, застилая собой и отблески заката, и огоньки городского освещения на набережной.
Больше мальчик не увидел ничего, а перед Тенью чередой, как на быстрой перемотке, разворачивались картинки. Вот бледная женщина с грудным ребенком на руках мечется по вагону, спрыгивает с поезда на ближайшей станции, забыв про чемоданы, звонит, кричит и плачет в трубку. Вот где-то в городе чернявый мужчина с едва пробивающейся на висках сединой вскакивает, хватает ключи, на ходу набрасывая куртку, бежит к машине, чтобы ехать к вокзалу. Женщина, поудобнее перехватывает ребенка, а другой трясущейся рукой голосует, останавливая хоть кого-нибудь, с отчаянием смотрит на тех, кто летит мимо по шоссе, наконец, подбегает к остановившемуся замызганному форду и просит: «В город, пожалуйста, срочно». Вот, уже подруливая к вокзалу, мужчина звонит в полицию, пытается сбивчиво объяснить, что произошло.
— Феерично, — подвела итог Тень-от-ничего. Значит так, они там ищут тебя. И лучше бы нашли до того, как их найдет кондратий. Пойдем обратно на вокзал.
— Я дорогу не помню, — тихо произнес мальчик, — и мне холодно.
— Еще б не холодно, ноябрь на дворе. Пойдем, я тебя провожу к вокзалу. Чем быстрей пойдешь, тем быстрей согреешься. А на вокзале тепло. И весело. Все на ушах, носятся кругами, чисто как в цирке на арене.
— И лошади? — робко спросил мальчик, переступая рядом с Тенью по пирсу в сторону набережной.
— Какие лошади?
— Ну как в цирке.
— Да вот только лошадей им там сейчас и не хватало.
— Они ругаться будут, — полувопросительно заметил мальчик.
— На тебя нет. Между собой — обязательно. Суетиться и орать — это у вас в крови. Еще, помню, по веткам когда скакали, клыкастые истерики...
— Мы не скакали, — с сомнением произнес мальчик. — Я вообще на деревья редко лажу, высоты боюсь.
— Эта лажа до тебя была. Давно. Ты не помнишь.
— А ты помнишь? — спросил мальчик, поднимая глаза на Тень.
— Я все помню. — веско отрубила Тень. — Иди давай, вон в лужу не наступи, промочишь ноги — будет еще холоднее. И капюшон накинь на уши плотнее. Вот, да, и завязочки подтяни.
Так они и шли по вечерним улицам, мимо редких прохожих, не замечавших мальчика, потому что Тень-от-ничего была вокруг него; они только вздрагивали временами, когда им казалось, что на особо темном участке улицы вдруг, откуда ни возьмись, раздавался непонятный не то шепот, не то гул.
Наконец мальчик с Тенью оказались у здания вокзала. Автоматические двери разъехались, и перед ними предстала картина Цирк-с-конями-во-всей-красе, в центре которого был дядя Толя, а вокруг на разных орбитах вращались полицейские, служба безопасности вокзала, прочие сотрудники оного и небезразличные граждане. Тень легонько подтолкнула мальчика внутрь всей этой озабоченной, наэлектризованной субстанции:
— Давай, вон твой дядя Толя. Сейчас найдешься. Кстати, как тебя звать-то? Витя? Ну ты не теряйся что ли больше, Витя.