Что-то изменилось. Факел… Мой факел на мгновение пропал. Всего лишь на мгновение, но мне стало так страшно, так страшно… Так не хотелось оставаться в полной и холодной темноте. Но вот я вновь вижу факел, однако это чувство… не покидает меня.
Голоса? Я слышу… Да, я слышу голоса. Здесь кто-то был? Здесь, в моей темнице. Я хотела бы повернуть лицо и взглянуть, но тело всё онемело и не желало слушаться. И голоса… Они словно доносятся сквозь толщу воды. Не разобрать, не понять их. Не в силах что-либо сделать, я измученно прикрываю глаза, и тут происходит, что-то совершенно невероятное: моих ледяных, бессильных рук кто-то касается, сжимает их, заключая в живое тепло. И всё у меня внутри мгновенно съёживается, и если бы я могла, я бы вырвалась и убежала прочь. Но я не могу, ничего этого не могу, и мне остаётся лишь в ужасе распахнуть глаза.
Я вижу перед собой, совсем близко, лицо юноши. Он что-то мне говорит, держа меня за руки, поглаживая их. Какая-то часть меня хотела возмутиться: что за вольности со мной, Принцессой?! Но моё неуместное возмущение спало, так и не начавшись, также как и недавний страх. Ведь я знаю этого юношу? Да, я знаю его! Где-то там, на самом краю моего помрачённого сознания, звездой вспыхнуло его имя.
— Мин-Су.
Сказала я ли это вслух или мне только кажется? Слуга энергично закивал, и глаза его наполнились странным влажным блеском. Значит, всё-таки сказала…
— Мин-Су, — вновь повторила я, но говорить было очень трудно: язык распух, а во рту была словно выжженная пустыня. Так трудно… Я опять закрываю глаза.
— …цесса!
Мин-Су? Он перестаёт держать меня за ладони. Неужели он уходит?! Я выныриваю из темноты и вижу перед собой… Бурдюк? Слуга протягивает мне его, поднеся горлышком к моему рту.
— …йте!
Там вода? Мин-Су помогает мне и по моему горлу начинает течь живительная влага.
— Остор…! Не тор…!
Я пью с жадностью, удивляющей меня. Но вода почему-то становится поперёк горла, и я начинаю кашлять. Мин-Су несильно похлопывает меня по спине, и мне становится легче. Откидываюсь на стену, я прикрываю глаза и из-за всех сил напрягаю слух, стараясь понять, что же мне говорит Мин-Су.
— Вам …до пое… Принце…! Пожа… поешьте!
Поесть? Я отрицательно мотаю головой.
— Но… я не хочу, Мин-Су. Не хочу.
— Но ва… это необходимо. Вы так исхудали!
Мне хотелось сказать, что мне всё равно. Пусть, что исхудала. Это не имеет никакого значения. Но у меня не получается и я лишь мотаю головой, и сузившимся, затемненным зрением наблюдаю, как Мин-Су подвигает ко мне какой-то поднос. Он продолжает меня уговаривать и странный блеск в его глазах становится всё ярче и ярче. Казалось, ещё немного эта влага, переполнившись, стечёт по его щекам. Я… не хочу этого.
Принцесса словно мерцает. Как свеча, колеблющаяся на ветру, которая в любой момент может погаснуть. Она едва говорит и, похоже, едва слышит его, но Мин-Су всё же удается достучаться до Принцессы, уговорить поесть, хотя это ей даётся с трудом, и большая часть похлёбки оказывается на её одежде.
«Надо найти какую-нибудь одежду. А эту — в стирку».
Молодой слуга, как мог, протер собственным рукавом пятна на некогда царственных, богатых одеждах Принцессы. Возможно, со стороны это выглядело весьма странно, но девушка на это никак не отреагировала, безучастно наблюдая за ним из полуопущенных ресниц. И это равнодушие пугало. Пугало не меньше, чем заострившиеся черты, тёмные круги под глазами и эти руки, холодные и безжизненные руки, которые, как Мин-Су ни старался, никак не удавалось согреть.
«Вот же я, голова садовая!»
Молодой слуга, спохватившись, стягивает с себя накидку и накрывает ею Принцессу.
— Может так вам будет чуточку теплее, — приговаривает он, поправляя это своеобразное одеяльце.
Пытался даже — какая нелепость! — улыбнуться, хотя очень хотелось взвыть. И ещё этот ком в горле, мешающий дышать…
— Время.
Мин-Су, встрепенувшись, резко обернулся на голос. А он ведь совсем забыл про того хмурого воина, что привёл его сюда, хотя тот всё это время стоял рядом.
— Но… — Молодой слуга хотел было сказать, что как он может оставить Принцессу в таком состоянии и… в таком месте. Но воин перебил его и повторил тоном, не терпящим возражений:
— Время.
Ну, разумеется! Он всего лишь слуга. Кто он, чтоб возражать? Но…
— Но позволь мне… Хотя бы убрать вот это! — не сдавался Мин-Су и указал на ту кучу, от которой здесь и стоял этот ужасный запах. Тюремщики, разносящие узникам пищу, и находящие в узилище Принцессы её нетронутой, просто брали и вываливали содержимое плошек прямо здесь же.
«Скоты!» — выругался про себя молодой слуга, и вдруг с горечью подумал, что, скорей всего, этот страж, не слушая, возьмет, да и просто выволочет его отсюда за шкирку. Ведь Мин-Су слишком хорошо знал этих солдат, которые никогда не упускали возможности поиздеваться над какой-нибудь челядью. Однако этот воин, неожиданно, повёл себя несколько иначе. Он брезгливо покосился в сторону зловонной кучи и коротко спросил:
— Чем?
И, действительно, у Мин-Су ведь ничего не было такого, что могло сгодиться для уборки и поэтому он, недолго думая, распустил пояс и снял верхнюю рубашку, которой он тотчас же накрыл смердящую, кишащую опарышами, гадость, и как мог, голыми руками, сгрёб всё это и завязал узлом этот «мешок». Наблюдавший за этим действием воин, кривовато усмехнулся и махнул головой:
— Идём уже.
— Ещё чуть-чуть, — попросил молодой слуга, и к его удивлению и облегчению, страж опять не стал возражать, но на его лице явственно читалось кислое: ну, что ещё?
Мин-Су стал на колени перед Принцессой, которая продолжала оставаться всё такой же безучастной ко всему.
— Принцесса, мне надо уйти. Но скоро… Вернее завтра, я вновь буду у вас. Просто сейчас уже поздний вечер и поэтому я смогу прийти снова только завтра, утром. Вы ведь… дождётесь меня, Принцесса?
Расслышала ли она его? Мин-Су уже хотел было встать и уйти, но тут глаза Принцессы широко распахнулись, став неестественно-огромными на её худом лице. Накидка слетела с её плеч и своими трясущимися, недавно совершенно бессильными, руками она схватилась за одежду слуги.
— Мин-Су… куда ты? Нет, не уходи. Не оставляй меня, не оставляй меня, Мин-Су…
Она говорила всё это очень тихо, на грани слышимости, но это шепот сейчас для молодого слуги был оглушительнее крика. И при этом её лицо продолжало оставаться всё таким же странно-неподвижным, как восковая маска, и в блеклых глазах не было и капли слезинки.
— Идём же, — вновь подал голос стражник и в его терпеливом голосе уже слышались нотки надвигающегося раздражения.
— Принцесса… — Ком в горле Мин-Су словно разросся, затрудняя речь. — Но я обязательно… буду завтра. Простите меня…
И он, легонько оторвав руки Принцессы от своей одежды, быстро схватил тот импровизированный мешок, в который превратилась его рубашка, и поднос с посудой, поспешил вслед за подгоняющим его конвоиром. Мин-Су не оглянулся, потому что — он знал! — зрелище, оставшееся позади, невыносимо: Принцесса, сидящая на коленях, с беспомощно протянутой рукой, продолжала тихо умолять его. И хотя они с провожатым уже скрылись в тоннеле и даже уже прошли то охраняемое перепутье, молодому слуге, всё казалось, что он до сих пор слышит её.
«Принцесса, я обязательно завтра вернусь к вам. Дождитесь меня!»
Эти слова он всё прокручивал и прокручивал в голове: и когда они шли по тому тоннелю с нишами, и когда на него опять надели повязку, и даже тогда, когда они, наконец, оказались возле людских, где воин, кивнув на прощание, оставил Мин-Су.
Юноша какое-то время стоял неподвижно, словно оглушенный, но потом, спохватившись, он быстро, чуть ли не бегом, забежал за какой-то угол. Поднос и мешок выпали из его рук. Он тяжело привалился к стене и медленно сполз с неё, прижав ладони к лицу. Сильно прикусил себе губу. По подбородку Мин-Су потекла тоненькая струйка крови, но ему это не помогло, и его грудь сотрясли глухие рыдания.