От редактора:
Здесь я буду публиковать лучшее из документальной книги "Вира якорь!", автор которой - мой папа, Егоров Владимир Николаевич - штурман дальнего плавания, капитан-лейтенант запаса, в советское время ходивший на Кубу, в Индию, Африку, Сирию и многие другие страны, переживший такие приключения, по которым можно снимать блокбастеры, спасший за годы своей работы множество жизней и неоднократно спасавшийся сам.
Читтагонг. Часть 29, завершающая
Через несколько дней мы пришли в Новороссийск.
В пароходстве понимали в каком состоянии находится команда. Поэтому не доставали нас, как обычно это делается, разными инспекциями. Заверили даже капитана, что всем без исключения предоставят замену на один рейс. Морякам на берегу в обязательном порядке пройти медкомиссию в больнице моряков и всем путевки в профилакторий в Абрау-Дюрсо.
Ко мне, как только мы пришвартовались, пришла жена, приехавшая из Сочи. Год её не видел. Часа через два приехал отец из Краснодара. Я, измотанный до последнего, печатал какие-то последние бумажки и уже готов был взять чемодан и наконец-то сойти на родной берег. Сказал жене, что ближайшие три месяца даже на море смотреть не буду. Но, как оказалось, я в очередной раз ошибся.
Раздался телефонный звонок. Иван Петрович каким-то растерянным голосом попросил меня зайти к нему в каюту. С недобрым предчувствием поднялся к нему.
Капитан наливает себе и мне по рюмке коньяка и так ненавязчиво спрашивает, не хочу ли сходить с ним в еще один коротенький рейсик. Дело в том, что капитану и третьему помощнику Федору Онушко отдел кадров не нашел замены.
Я возразил, что я же четвертый помощник, а не третий. Но это не помогло: Иван Петрович сообщил, что, учитывая мои заслуги перед Родиной, служба мореплавания заочно зачла мне сдачу экзаменов на третьего помощника. Я еще сомневался, заслуживаю ли я такой чести, не лучше ли скромно отказаться. Но тут капитану по прямому телефону позвонил Комаров, зам начальника пароходства по кадрам. Иван Петрович передал трубку мне.
Комаров: «Владимир Николаевич, создалась такая ситуация, что выхода другого нет. Вся надежда на вас..», ну так далее. Я попытался объяснить, что от меня уже половинка осталась. Да и та ходит, держась руками за переборку. Но тут капитан вставил реплику, что если Федя пойдет опять в рейс, то он умрет, так как ему уже 40 лет и все признаки налицо.
Это был удар!
Я не смог с ходу принять такое заманчивое предложение и попросил у Комарова 10 минут на размышление. Капитан смотрел на меня с сочувствием. Понимал, что мне предстоит объяснение с женой. Но и сам он был в таком же положении.
Спустился в свою каюту. Жена и отец что-то почувствовали и с тревогой на меня смотрели. Не помню уже какими словами я сообщил жене эту новость. Не дослушав меня, она взяла свой чемодан и без слова вышла из каюты. Тут я понял, что надежды на счастливую и долгую семейную жизнь не сбылись. Как и многое другое, о чем мечталось в детстве.
Вернулся в каюту капитана. Сказал, что иду в рейс. Иван Петрович понял, что что-то произошло, спрашивает: «А как жена?» — «Ушла не попрощавшись».
Позвонили Комарову. Я сказал, что иду в рейс. Комаров облегченно вздохнул: «Спасибо! Мы вам этого не забудем!». Я положил трубку, а про себя подумал: « Я вам тоже!».
Отец мой ни о чем меня не спрашивал, сидел в подавленном настроении. Видимо эта семейная сцена здорово его расстроила. Я спросил отца, что бы он решил на моем месте.
Он немного подумал и говорит: «Наверное, я поступил бы так же. Но я другое дело. Мы войну прошли. Нас так воспитывали. Жизнь так воспитала: служба прежде всего, все остальное потом». Потом как будто что-то вспомнил, спрашивает: «Я тут когда по причалу шел, видел как по трапу спускали кого-то на носилках завернутого в брезент и погрузили в скорую помощь. Это что было?».
Я коротко рассказал отцу про погибшего моториста. Отец долго молчал, потом вздохнул: «Да-а… У вас тут как на фронте… Вот что, бросай свои бумажки. Я в гостинице „Черноморская“ снял люксовый номер. Там ресторан хороший».
*****
На этом можно было бы и закончить рассказ про солнечный Читтагонг. Рейсик на Кубу (коротенький) растянулся еще на 3 месяца. Но это я уже почти не помню. Все стерлось из памяти: видимо защитная реакция организма на психические перегрузки. А дневник в те дни я перестал вести. Но один случай на переходе все же запомнился.
Ранней весной следующего года мы возвращались в Черное море и уже со стороны Мраморного моря подошли к Босфору.
Надо сказать, что в наше время движение по проливу Босфор осуществляется реверсивно: формируется караван у, допустим, южного входа в пролив, определяется очередность движения и пароходы один за другим гуськом идут через пролив. Пока они идут проливом другой караван у северного входа готовится к проходу на юг. Все происходит мирно, по расписанию и сравнительно безопасно.
А в то время существовало двухстороннее движение. Суда входили в пролив без остановки, каждый шел по своей стороне. Приходилось расходится со встречными судами. Причем сторона движения почти посреди пролива менялась на противоположную из-за, якобы, особенностей течения в проливе. Все это было очень опасно, особенно при плохой видимости.
Ну вот, заходим мы в пролив Босфор с юга, справа островок Кызкулеси со знаменитой Леандровой башней, слева бухта Золотой Рог, проходим под только что введенным в строй автомобильным мостом. Идем пока вдоль правого берега. Погода отличная: ни ветерка, солнце сияет, видимость прекрасная. Просто праздник жизни. И впереди родное Черное море.
Все штурмана на мостике. Идем без лоцмана. Иван Петрович имел право прохода этим проливом без лоцмана и получал за каждый проход круглую сумму в долларах.
И тут буквально за 1—2 минуты над проливом образуется густейший туман. Как я потом узнал, это явление называется «радиационный туман» и именно при таких погодных условиях он появляется в проливе весной, когда вода еще холодная.
Видимость упала до 10 метров. Причем туман, видимо, небольшим слоем над водой, потому что солнце освещает его сверху так, что глаза слепнут от яркого света.
Капитан приник к тубусу локатора и дает команды рулевому. Снижать скорость нельзя: за нами следуют другие суда.
Все-таки весь караван сбросил ход до среднего. Потихоньку идем по локатору в надежде выйти где-то из тумана. Обстановка очень напряженная.
Вдруг раздается прямо-таки панический крик капитана: «Владимир Николаевич!!! Локатор!!!».
Я понял: наш единственный локатор скис и мы теперь идем вслепую. Это катастрофа!
Остановка исключена: в проливе становиться на якорь запрещено, перед нами и позади нас идут суда каравана. Ото всюду раздаются с соседних судов туманные гудки, а далеко это или близко — не поймешь.
Я подбежал к радиолокатору: картинки нет. Бросил взгляд на приборы контроля. Иван Петрович сказал: «У тебя три минуты!» — и побежал на крыло мостика слушать чужие гудки. В этот момент он забыл, что я уже третий помощник и за локатор не отвечаю. Но в общем-то это уже не имело значения. Надо было спасать пароход.
Вот тут пригодилось то, что в рейсе я изучил локатор до последнего винтика. Мне не нужно было смотреть на электрические схемы. За какие-то секунды у меня в голове промелькнула вся электросхема прибора и путь сигнала от запускающего импульса по всем цепям до отсветки на экране. Я даже не думал. В момент опасности мой мозг сделал это автоматически без всякого умственного усилия с моей стороны.
Через мгновение я уже знал, где неисправность. Бегом забежал в штурманскую рубку, схватил из ящика с запчастями первое попавшееся более или менее подходящее по параметрам сопротивление, плоскогубцы и бегом к локатору. Буквально сорвал с него металлическую защиту, при этом питание на него заблокировалось. Залез рукой с плоскогубцами вслепую в самую середину под электронно-лучевую трубку и буквально вырвал перегоревшее сопротивление. Вместо него прикрутил концами новое сопротивление. Поставил защиту на место и включил подогрев. Теперь надо ждать 40 секунд.
За эти 40 секунд я что только не передумал! Должно было случиться чудо и локатор заработает. Но чудеса в жизни случаются редко, и это беспокоило.
40 секунд прошли, включаю тумблер высокой частоты: есть картинка!
Кричу капитану: «Есть локатор!». Иван Петрович с изумленным выражением лица подбегает с крыла мостика, отталкивает меня и прилипает к тубусу. Тут же начинает подавать команды рулевому и на машинный телеграф. С момента поломки прошло меньше трех минут.
Часа через полтора вышли из Босфора. До конца моей ходовой вахты еще немного оставалось времени. Все, кроме меня и вахтенного матроса спустились вниз, а я рассекаю Черное море и пытаюсь расслабиться после стресса.
На мостик поднимается Иван Петрович, молча протягивает мне пачку долларов. «Это что?» — спрашиваю. «Это тебе за проход Босфора». Это была та самая кругленькая сумма, которая полагалась капитану за безлоцманский проход проливом.
Я не удержался: «Я вообще-то третий помощник, за локатор не отвечаю».
Иван Петрович усмехнулся: «Опять дерзишь? Считай, что я в тот момент забыл об этом».
В памяти не осталось записи того, как я вернулся домой в Сочи, встречи с женой и сыном. Где-то через месяц после приезда, когда отошел немного в отпуске, пытался вспомнить, как я приехал домой — не смог припомнить ни одного момента. Пробел в памяти длиной в две недели.
***
Чтобы закруглить тему танкера «Ленино», добавлю краткий отчет о дальнейших событиях на этом пароходе.
Через какое-то время старый экипаж стал собираться на судне. Кто через рейс, кто через два. Я успел после двухмесячного отпуска сделать несколько рейсов на Европу на танкере «Сумы» — это после длинных рейсов на «Ленино» было как отдых в санатории.
Потом началась гражданская война на Кипре, американцы снарядили свой 6-й флот для контроля в Средиземном море. Русские, в свою очередь, снарядили свою средиземноморскую эскадру для противостояния. Меня призвали из запаса, и два с половиной года мы «воевали» с НАТО по всему Средиземному морю. Но это отдельный рассказ.
А Ивана Петровича стали преследовать неудачи. Сначала при погрузке сырой нефти в Новороссийске вновь испеченный второй помощник знаменитый Онушко Федор Романович, выпив слегка водки для бодрости, прилег в каюте отдохнуть на диван и немного заснул.
В это время 9-й средний танк переполнился и струя нефти диаметром полтора метра выстрелила на высоту метров 40. Пока Федя проснулся и сообразил, что делать, нефтью залило всю надстройку, грузовую палубу, причал Шесхарис и соответственно акваторию порта Новороссийск.
Федю смайнали в третьи помощники, откуда он уже не выбрался до конца жизни.
Вскоре танкер «Ленино» на полном ходу в проливе Ламанш при минимальной видимости в тумане столкнулся со встречным судном. Обошлось без жертв, танкер своим ходом дошел до Новороссийска, где предстоял аварийный ремонт. Я видел поврежденное судно у пассажирского причала, где оно стояло в ожидании докования и разговаривал с моряками. С капитаном я не стал встречаться: ему тогда было не до разговоров.
Ивана Петровича смайнали в старпомы, но быстро, через рейс, восстановили. Назначили капитаном на другой танкер (не помню на какой, кажется «Бородино»). Пошли они в Южную Америку, и там, в Аргентине, на речке Ла-Плата он очень прочно посадил танкер на мель. Пару недель не могли снять с мели. Тут же Иван Петрович поклялся, что как только ему исполнится 60 лет (а оставалось до пенсии 1—2 года), он сойдет на берег и больше никогда не взойдет на палубу парохода. Буду, мол, счастливо жить на дачке под Одессой с семьей.
Но и тут он опять (и в последний раз) ошибся.
Исполнилось капитану в очередном рейсе 60 лет. Вскоре пришли они в Ильичевск. Иван Петрович объявляет, что это был его последний рейс. Прощается с командой. За ним приезжает сын на «Жигулях». На машине они в радостном настроении едут домой в Одессу, там километров сорок ехать. По дороге попадают в автокатастрофу и оба погибают.
Так и не пришлось Ивану Петровичу пожить на берегу на собственной дачке.
Федор Романович умер в 55 лет от инфаркта в рейсе.
Начальник рации Кузнецов Александр Иванович все-таки женился и умер в 50 с чем-то лет дома в Новороссийске от инфаркта.
Второй помощник Толик Кременюк стал капитаном. Дальнейшей судьбы его я не знаю.
Вот так мы плавали.