44 УРОВЕНЬ
Сентиментальная нота зазвучала в маленькой кабинке, но Этери постаралась не поддаваться ее обманчивым вибрациям и опять пришла в настороженное состояние.
Вызывающийся номер не определялся, и в трубке молчали.
«Шитани, – подумала Этери, – не иначе, как его шутки! Только завертелись на уме какие-то простые объяснения, и все разрушил этот звонок».
Она с досадой сунула телефон в сумку и поспешила в метро. Больше ни о чем думать не хотелось. Желание встречаться со смешливым и мутным Тамазом было еще меньше. И чего он к ней привязался? Сама, конечно, виновата! Не надо было изображать из себя умную и отважную. Теперь уже поздно признаваться, что все это было от страха, неизвестности и растерянности. Как говорится, назвался груздем – полезай в короб. Интересно, какой именно короб ей уготовил Тамаз?
Этери вздрогнула, столкнувшись с нарядным «авторитетом» в дверях ресторана. Их провели в отдельную кабинку, и Тамаз клюнул ее в щеку дружеским поцелуем. Этери едва удержалась, чтобы не смахнуть этот поцелуй, и натужно улыбнулась.
– Скудно, не по-нашему, – показал Тамаз на большое блюдо-лодку с суши, – зато полезно. Для тебя специально велел подать вилку и нож.
Этери пыталась унять сильное сердцебиение.
– Пиво будешь?
– Что-нибудь другое, – попросила Этери.
– Девочки, принесите даме сакэ, а мне – пива. Хочу поговорить на трезвую голову, – объяснился Тамаз.
Пока их обслуживали улыбчивые официантки, Тамаз молча разглядывал их щуплые фигуры.
– Бина, – сказал он по-грузински.
Этери сделал вид, что не понимает.
– Забыла родной язык? – спросил Тамаз. – Сколько было тебе лет, когда уехала из дома?
– Шесть.
Этери не нравился его хозяйский тон, наглые глаза и то, что официанток он назвал плоскими. Ничего в нем не нравилось. Похоже, этот тип везде чувствовал себя как дома.
– Маленькая девочка. Страшно было?
Этери пожала плечами.
– Забыла, не помню, - соврала Этери.
Краткость ее ответов, видимо, не нравилась Тамазу.
– А брату твоему сколько было? – Он презрительно скривил яркие губы.
– Откуда вы знаете про брата? Что-то не помню, чтобы рассказывала про него, – насторожилась Этери.
– А я тебя и не спрашивал. Есть такие люди, что сами придут и говорят, говорят, пока их не попросишь замолчать. А есть те, кто не хочет говорить. Их просишь, просишь и… Что ты такая угрюмая? Вот, выпей сакэ. Не чача, конечно, но помогает поднять настроение.
Этери последовала совету и осушила маленький стакан-рюмку.
– Вкусно? – Тамаз внимательно за ней наблюдал.
– Не очень.
– Опять не хочешь много говорить. А знаешь, мне это в женщинах нравится. Не люблю болтушек. А вот болтунов люблю – на них весь мир держится. Ты так не думаешь? Вижу – нет. Женщина мало знает – много говорит, а болтун много знает – много говорит.
Тамаз опять залился смехом, привычно приходя в восторг от собственной шутки.
Этери продолжала молчать. Подошедшая официантка наполнила ее рюмку.
– Пей, – предложил Тамаз, – тебе надо еще выпить.
После второй рюмки Этери почувствовала, как напряжение постепенно начинает спадать, и оцепенение, овладевшее ею при входе в ресторан, отпускает.
– Брату было семь. – Она сама вернула разговор к прежней теме.
– Да, шкодный возраст для мальчишки, – покачал головой Тамаз. – У меня сыну тоже семь лет, он здесь, в Москве живет с матерью. Жалуется постоянно женщина на пацана. Приеду, научу уму по-своему и опять в разъезды. Парню твердая рука нужна. Вот перееду сюда совсем, возьмусь за него всерьез. Согласна?
– Да. – Этери не понимала, куда клонит озабоченный родитель.
– А твой отец был строгий? Грузины, обычно, детей сурово держат. – Тамаз сжал кулак, демонстрируя национальную жесткость.
Этери вспомнила своего папу – мягкого мечтательного человека. Он постоянно страдал от шума, производимого эмоциональной женой, и норовил спрятаться с книгой в недрах большого дома.
– Нет, – ответила она еле слышно, – папа был добрый и тихий. Он интеллигентный человек, врач, и никогда не поднимал на детей руку.
Тамаз покачал головой.
– Это плохо. Нет, ты, конечно, как хорошая девочка, была послушной. Правильно?
– Старалась, – улыбнулась Этери, вспоминая мамины охи по поводу каждой принесенной четверки.
– Вот брат, наверное, был хулиган. А папа молчал и не наказывал. Он и сейчас молчит?
– Папу убили еще в Сухуми, – тихо произнесла Этери. – Он возвращался из больницы, и один из его пациентов, который недавно выписался после операции, выстрелил из ружья по грузинским захватчикам - отомстил.
Этери не могла, не хотела показывать никому, а тем более Тамазу, своей горькой обиды, так и не покинувшей сердце, но совершенно неожиданно для себя рассказала о самом наболевшем, и уж совсем некстати из ее глаз выкатилась предательская слеза.
Этери быстро вытерла щеку, но было уже поздно. Тамаз слезу заметил. Он встал со своего места и, задевая на ходу хрупкую официантку, обошел стол и сел рядом с Этери.
– Девочка, ты плачешь? Не надо! Это беда, несправедливость, это война, я все понимаю. Черт! Я не хотел, чтобы ты плакала!
Этери уже проглотила свои слезы и тихо сидела, ссутулив плечи под его тяжелой рукой. Она ругала себя за минутную слабость, но не могла грубо вырваться и продемонстрировать свою неприязнь. Она уважала в людях проявление добрых чувств, даже в таких как Тамаз.
А в нем самом, казалось, происходили разительные перемены. Этери уже готова была почувствовать на своей руке горячие мужские слезы. К счастью, этого не произошло, и все обошлось крепким пожатием плеча и многими словами сочувствия. Сентиментальная нота зазвучала в маленькой кабинке, но Этери постаралась не поддаваться ее обманчивым вибрациям и опять пришла в настороженное состояние.
– Я никогда тебя не обижу! Мамой клянусь! – Тамаз сопровождал свои слова активной жестикуляцией, постепенно освобождая Этери из своих объятий. – Если только кто тебя обидит, будет иметь дело со мной. Все! С этого момента я буду тебе вместо отца. И не думай, что Тамаз причинит тебе боль. Никогда! Только попроси – я все для тебя сделаю.
Этери много раз доводилось оказываться под словесным кавказским водопадом, и она давно не верила клятвам и красивым обещаниям. Сейчас, глядя на красное от сочувствия лицо своего вновь обретенного защитника, она как будто окунулась в детство. В дни застолий они с Зуриком обычно быстро утоляли голод и убегали играть. Периодически дети возвращались схватить еще что-нибудь вкусное со стола и невольно наблюдали, как с каждым новым тостом все ярче блестели глаза взрослых, все длиннее и красноречивее становились сами тосты, а клятвы в дружбе и любви превращались в торжественные гимны.
– Ты мне доверяешь?- взывал к ней Тамаз. – Нет, скажи, доверяешь?
Этери покосилась на полный бокал пива, стоящий напротив нее. Тамаз практически не пил. Это, конечно, не могло служить гарантией искренности, но…
Этери кивнула, чувствуя, что совершенно избавилась от своего страха перед этим человеком.
– Вот и хорошо! – обрадовался Тамаз. – Девушка, несите, что там у вас еще есть, все несите. И сакэ побольше. – Кушай, дорогая, вилкой кушай.
Он подкладывал на тарелку Этери японские лакомства, и она автоматически поглощала все подряд.
Вы можете скачать книгу целиком на ЛитРес.