Если что, часть первая немного раньше
Дом, милый дом...
Я жал на кнопку звонка. Скорее бы уже! Отмыть с себя всю эту вонь и грязь, скорее бы увидеть маму, дедушку и брата! Дверь открылась и передо мной стояла мама. Я обнял её и наконец понял, что всё это время, пока у меня не дрогнул ни один мускул на лице, внутри меня закручивалась пружина, и сейчас она лопнула. Из моих глаз брызнули слёзы.
– Женюша, ты что, пешком пришёл? Тебя отпустили? Мы с Васькой к тебе собирались
– Я не вернусь туда, всё я выписался. Накорми меня, пожалуйста.
Я разделся, сходил в душ и сел за кухонный стол. Мама в скором порядке сготовила завтрак, заварила чай и продолжила смотреть на меня удивлёнными глазами.
– Что случилось? Расскажи хотя бы
– Не считая ужасных условий в абдоминальном отделении, доктор рассказал мне про предстоящею операцию, после которой я буду в лежачем положении, питаясь буквально через трубочку, доживать АЖ целый год болей и мучений.
– Кто тебе такое сказал?
– Некто доктор Широких, а ему об этом сказал профессор Беляшов. Операция называется резекция Уиппла.
– А другие варианты?
– Ну вот и другой вариант. Я умру дома, без всяких операции.
– Так! Успокойся. Я пойду позвоню
Мама ушла к себе в комнату, а я прихлёбывал чай и тискал кота своими жёлтыми руками. Через полчаса мама вышла из комнаты со словами: "Так, кажется решение есть!".
Онкология
Удивительно, но в том же больничном городке, в том же здании, на несколько этажей выше, существовало онкологическое отделение. В этом отделении работал Андрей Алексеевич Крутилов, который несколько лет назад оперировал мою маму, именно ему-то она и позвонила. Он очень долго перелистывал три листочка, принесенных мной.
– Жень. Ты понимаешь, что кто-то из них всё равно должен присутствовать? Это их прямой профиль, моя там опухоль, а место - их.
– Понимаю. Но мне как-то под вашим руководством спокойнее.
– И как ты видишь иную операцию?
– Мне кажется, что выписывать такую опасную операцию на основании узи и уровня билирубина в крови - немного пальцем в небо
– Ну тут я согласен. Хорошо, будешь лежать у нас, а я попробую за тебя договориться.
Честно говоря, он был первым врачом, которому было почему-то не наплевать. Причем в отношении всей нашей такой удачливой семьи. Его отделение я видел не единожды, но поступал пациентом я туда впервые. В мужской палате стоял траур. Большинство мужчин лежали с руками на груди, как будто репетируя нехорошее. С другой стороны, женщины, на чьих головах были симпатичные косыночки ходили в обнимку по коридору и тихонечко напевали песни. В палатах было чисто и аккуратно, но очень холодно. Как мне объяснили позже, отопление до верхних этажей не доходит, а герметик на окнах давно уже осыпался. Спасались как могли, все окна и подоконники были заткнуты одеялами и различными тряпками, спали чаще всего в одежде, а вот обогреватели были запрещены, приказ главврача. Кто был главврачом? Профессор Беляшов! Я начинал его ненавидеть. И оказывается было за что. Оказалось, профессор Беляшов был на тот момент мужчиной в возрасте около 80 лет, но при этом активно практикующим, причём в руки его попадали исключительно сложные операции. Был один "небольшой" минус: большая часть его пациентов жили после такого лечение достаточно не долго, но ведь главное процесс!
На следующий день за мной в палату зашёл молодой худой, высокий и сутулый мужчина. Звали его Валерий Дмитриевич Широких. Это был сын доктора из абдоминального отделения. Он позвал меня с собой, и мы пошли в сторону абдоминалки. Именно там и находился тот самый профессор. У его дверей стояли моя мама, доктор Крутилов и Широких-старший, они вошли в кабинет главврача, а меня оставили в коридоре. Решалась моя судьба. Время шло медленно. Спустя длинные полчаса первым из двери вышел Крутилов, его глаза улыбались. За ним вышла моя мама, она отвела меня в сторонку и объяснила, что Крутилов и Широких-младший меня отвоевали, предложив совсем другой вариант операции, а, возможно, вообще не операции. Беляшов согласился, но при этом капитально потеряв ко мне интерес. Аминь!
ЭндоУЗИ
До этого я думал, что видел уже много в жизни. Однако то ли ещё будет! На следующее утро, натощак, подхватили меня под руки и повезли в другую больницу, ибо только там был волшебный аппарат. Аккуратная больница, чистейшие коридоры и ДАЖЕ одноразовые тапки. Ну что ещё можно хотеть? Меня положили на стол, поставили внутривенный укол и я провалился...
– Глотай! Глота-а-а-й! – надо мной стояла женщина и командовала процессом, двое крепких парней силой запихивали в меня трубку. Меня одновременно рвало и я задыхался. Из-за, мягко говоря, неожиданной ситуации, я пытался вырваться, но мои руки и ноги были в весьма неудобных позах привязаны к столу. Я снова провалился...
– Открой рот! Открой рот! Зубы разожми! – рука одного из парней держала веревку, которая раскрывала мой рот, рука другого парня снова запихивала в меня трубку. Отключаюсь...
– Расслабься! Ещё немного! Вот так! – сопротивляться я уже не мог, просто сил не было. по моему лицу катились слёзы и слюни. Последний раз был самым долгим и я просто молча ждал когда я снова отключусь. Я отключился...
– За что так? Почему? Что за пи****? – я слышал свой тихий обессиленный шёпот
– Маленький мой, ну не плачь. Всё кончилось... – я услышал голос мамы
Говорить я мог с трудом. Открыв глаза я увидел что лежу на какой-то кровати в одноместной палате. Я встал и походкой а-ля Бэмби подошёл к раковине. Мама всю дорогу придерживала меня чтобы я не упал. Я умыл лицо и начал жадно пить воду из-под крана. Вода была омерзительной на вкус и израненное горло чувствовало каждую каплю. В дверь вошёл доктор Крутилов. "Собирайтесь! Только продолжай ничего не есть!".
По дороге выяснилось, что сея процедура должна была распознать "что" и "где" для того, чтобы совершить "первую" операцию.
Операция первая или коктейль к еде
– Так, смотри. Пока у тебя такой высокий билирубин в крови большие разрезы делать нельзя, просто не заживёт.
– Откачивать будете?
– И да, и нет. Сейчас приедем и проведём небольшую операцию, вечером уже будешь в палате и сможешь покушать. И ешь нормально, то что тебе в столовой дадут.
– Хорошо, – думаю, что в тот момент меня можно было уговорить на что угодно
Мы вошли в хирургический корпус и прошли по первому этажу. Оказывается, одним из кабинетов первого этажа была операционная. Кто был в операционных едва ли представляет себе её такой: в комнате 9 метров стоял стол, над ним была лампа. В углах были белые шкафы, окно выглядывало на улицу, прикрытую деревом. Состав был небольшим, младший Широких и Крутилов. Раздевался я прямо там до трусов. Широких положил на моё лицо маску и опять этот мерзкий вкус...
– Проснулся?
– Ага.
– Видишь у тебя с правого бока торчит трубка? Она сливается в бутылку. Сейчас ты пока расходишься. Попей водички, в туалет сходи. А через пару часиков мама тебе ужин принесёт и пиво
– Чего? – я может не проснулся
– Пиво. Пиво любишь?
– Не очень.
– Ну придётся. Я маме твоей объяснил что делать. Если всё будешь правильно делать - быстрее домой поедешь.
Ну допустим... Я встал и рассмотрел дырку в боку. Ежик, блин, резиновый. Голова ещё покруживалась. Я сходил покурить, ну как покурить... Целых три затяжки, голова закружилась ещё сильнее. Сходил в туалет. Погулял по коридору, а вот уже и мама идёт.
Мама достала мне какую-то кашку с мясом, пару кусочков хлеба и бутылку, хоть и безалкогольного, но пива. Оказалось, что теперь я буду пить свою желчь... Но сделать это не так-то просто (неужели!?), самый приличный вариант – разбавить эту хрень пивом. Пиво я не любил никогда. То есть вино - да, коньяк - может быть, ну на крайняк - водку, хотя любимый мой напиток - томатный сок. Нужно было взять бутылку с желчью, слить её в стакан через марлю, сложенную в несколько раз, так как в бутылке накапливались всякие неприятные мясные ошмётки... Приятно, да? Полкружки желчи, полкружки пива.
Я отфильтровал желчь, запах у неё был практически никаким, решил попробовать её на вкус, вдруг и без пива обойдёмся? Но это была ошибка! Склизкое и горькое нечто резко попросилось наружу! Спасибо, что я догадался не пить это залпом. Я прополоскал рот и взял банку пива. Открыл. Тут же вся палата оживилась.
– Везёт тебе с таким лечением.
– Я бы тоже хотел, чтобы мне пива прописали
– Ну если кто хочет - пожалуйста, но только с желчью! – это уже был мой ответ
Я сготовил коктейль и попробовал его на вкус. Чем-то эта дрянь напоминала какое-то креплёное или рижское, по мне что-то другое... Чем дольше пьешь, тем хуже под конец кружки, эту пакость надо пить залпом!
– Мам, а он сказал сколько раз нужно будет это выпить?
– При каждом приеме пищи, – вот тебе и "здрасьте!"
Ну что же, тебя спасли, будь благодарен! Так продолжалось неделю. Три раза в день. Пресная несолёная еда плюс омерзительное пиво. Если раньше я просто не любил пиво, то теперь я его ненавижу.
Пора, брат, пора!
Однако такая диета была не зря. Моя кожа и белки в глазах перестали быть жёлтыми, на щеках появился румянец. Только в радужках был зелёный оттенок, но это было даже красиво. Спина моя выпрямилась и живот уже так не болел. Главным было то, что я почти не вспоминал что заставило меня заняться этим самобичеванием. Как и каждое утро меня посетил мой дорогой Андрей Алексеевич Крутилов.
– Как самочувствие?
– Да в норме, наверное. Только из-за шланга в боку спать неудобно, а так в норме
– Ну это ещё не на долго. Сегодня подготовка, а завтра операция.
– Вы, правда, не обижайтесь, но я должен спросить. Какая операция?
– Ну смотри, как мы договорились с твоей мамой: вскрываю брюшину смотрю что там с опухолями, она там не одна. Звоню твоей маме и мы решаем, что делаем. Я до сих пор не до конца уверен в общей картине, так что лучше подстрахуемся. Ещё вопросы?
– Никак нет!
– Вот и хорошо
Я понимал, что до конца ещё далеко, что легко не будет и чем вообще это для меня закончится. Утром, попрощавшись с мамой и братом, я лег на каталку и поехал в операционную. Укол - тело обмякло, маска - я провалился в глубокий сон.
Когда открыл глаза я уже был в реанимации, за окном было темно. Я попытался кого-нибудь позвать, очень хотелось пить. Ко мне подошла медсестра с половиной стакана теплой кипяченой воды. Я жадно выпил воду и спросил про время. Было десять вечера, меня оперировали почти весь день. Мой живот был плотно обмотан простынёй, через которую проступала кровь, сбоку торчал чертов желчный шланг. Я несколько раз засыпал и несколько раз просыпался, так было до утра. Утром ко мне зашёл доктор, осмотрел меня, что-то записал и ушёл. Я снова уснул. И только на следующий день за мной приехали чтобы забрать меня в отделение.
Первым делом ко мне подошёл Андрей Алексеевич, размотал простыню и протёр живот какой-то холодной жидкостью. Я наклонил голову и увидел на своём животе огромный разрез. Ровно по центру, от груди и до паха, огибая пупок.
– Не вставай. Сейчас я тебя другой простынкой перемотаю и попробуешь встать, только бочком. Мама твоя сказала, что купит пояс.
Он закончил обтирать меня и вновь туго обмотал простынёй. Тогда-то я и узнал как вставать после таких операций. Сначала ноги на пол, а потом подтянуться. Только руками, не подключая живот. С последним бы и не получилось. Ощущение было такое, что мне в живот была воткнута раскалённая лопата. Смесь колюще-рубящего и ожога. Тем не менее я встал, взял бутылку с водой и отпил, стало легче. Потом, естественно, перекур, но тут одной сигареты могло бы хватить на пару дней, потому что даже пара затяжек - это много. Включил телефон и набрал маме. Сказал что меня перевезли в палату и услышал, что они сейчас приедут. Я лёг на кровать, это оказалось не на много легче чем с неё встать. Когда мама с братом приехали, я уже похрапывал. Открыл глаза и увидел, что на моей маме не было косметики. Меня это сразу же насторожило, обычно моя мама не красится только когда всё очень плохо или когда никуда идти не надо. А сегодня они должны были разговаривать с врачом, так что отсутствие макияжа на ней меня пугало.
– Мам, я умираю?
– Что!?
– Мам, я что, умираю?
– С чего ты взял!?
– Ты не накрашена, – тут я увидел на ней смех и слёзы
– Ну и глупости ты говоришь! Всё хорошо! Андрей Алексеевич сказал, что теперь нужно чтобы на тебе всё зажило, а потом - диета и наблюдение. Тяжести не поднимать и так далее.
– Ну допустим. А что мне сделали?
– Обходные анастомозы! Я сама не очень разбираюсь в этом, но это делается, чтобы желчные протоки больше не перекрывались и работали исправно. Опухоли у тебя есть, они небольшие но их целых шесть штук прощупывается. Хорошего мало, сейчас ждём гистологию.
Я выдохнул! Не то чтобы мне вместо смертельного приговора озвучили простуду, однако я теперь знал что к чему и от этого становилось лучше.
Мама достала из пакета пояс. В целом это было бы чудеснее, чем долбанные узлы и неудобства простыней, но... Было здесь и но. В правом боку, ровно по центру пояса торчал твердый шланг с оттоком желчи! Изгибаться он не хотел, да и я этого тоже не хотел, хватало слегка к нему прикоснуться, что аж глаза на лоб вылезали. Мама проковыряла отверстие в поясе и вставила в него шланг, потом застегнула его на мне. Так хорошо мне не было уже очень давно.
Пора домой
Дни шли, вставать мне было всё легче, спина была прямее, живот болел всё меньше. Ко мне зашёл Широких-младший. "Приходи в перевязочную!". Я собрался и пошёл. на удивление, он осматривал не основной шов, а то место откуда торчал шланг. С какими-то пинцетами и щипцами он достаточно неприятно ковырялся там, как вдруг он начал вытягивать из меня этот шланг. Было очень неприятно, но не очень больно и тут... Я заржал...
– Что!? Что!? Нормально всё?
– А... А откуда Вы кролика вытащите?
– Тьфу! Дурак! Одевайся и иди вещи собирай!
– Вы меня за плохую шутку выгоняете?
– Остряк! Гистология пришла
– И как там?
– Ну, будем писать, что фолликулярная гиперплазия. Короче говоря, жить будешь!
– И то спасибо.
Вечером я уже был дома. До нового года оставалось 4 дня. Через пару недель я уже снимал швы в поликлинике. Теперь у меня есть диета, которую я не соблюдаю, шикарный шрам и возможность потрогать печень через кожу.