Константин Симонов писал о войне пронзительно и горько, потому что сам с первых дней войны был на фронте. Многие возразят, что он там воевал, писака! Но пули и снаряды не спрашивали, военжур ты, санитар, солдат или генерал. Разили всех. Особенно страшными были первые месяцы войны, когда прорыв фашистов был стремителен, а в войсках царил хаос. Симонов попал в этот фронтовой бедлам в Беларуссии, это место, Буйничское поле, он будет помнить до конца своих дней. Прах поэта после его смерти согласно его завещанию развеяли именно здесь.
А тогда, в начале июля 1941 года, Симонов впервые попал на фронт. Его вместе с фотокорреспондентом Трошкиним под охраной взвода солдат привезли на Буйничское поле, где еще вчера шел ожесточенный бой. Трупы, кровь, но среди всего этого стояло больше десятка подбитых немецких танков. Тех самых, которых в начале войны считали непобедимыми! Именно Симонов и Трошкин сделали первые снимки уничтоженных советскими солдатами "непобедимых" фашистских танков (большинство при помощи бутылок с горючей смесью). Потери с нашей стороны были огромными, этот клочок земли держали буквально зубами. Симонов видел смертельно-раненных и умирающих солдат, уставших, измотанных боями мужиков с небритыми и какими то отрешенными лицами. На всю свою жизнь запомнил разговор с полковником Кутеповым (тот стал прототипом Серпилина в "Живых и мертвых"). Потом Симонов вспомнил его слова в своих мемуарах: "Пусть бомбят, - сказал Кутепов. Если другие отступят, мы решили тут остаться и умереть, всем полком решили. Мы уж говорили об этом…»
Кутепов и почти весь его полк погибли. А Симонов пронес эти воспоминания и эту боль через всю жизнь.
Конечно Константин Михайлович был военным корреспондентом, а не солдатом, постоянно мотался между передовой, штабами армий и Москвой. Но это не значит, что он не видел ужасов войны и не понимал, что цена жизни любого человека, попавшего на передовую - цена пули или осколка снаряда (многие друзья Симонова погибли на фронте).
Стучал зубами и зубрил...
В 1943, когда уже прошли знаковые для советских войск танковые сражения, Симонов ехал в штаб Южного фронта (только что освободили Ростов-на-Дону). Замерзая в холодной машине он и сочинил "Песенку военных корреспондентов". Записать в дороге не было возможности, поэтому он просто заучивал свои собственные стихи все эти два дня пути. Прибывшего в штаб военкора сразу же отправили к врачу. Оказывается водитель решил, что Симонов тронулся умом и два дня пути разговаривал сам с собой. Когда все выяснилось, Константину Михайловичу пришлось показать коллегам и офицерам штаба песню, которую в первой версии исполняли на мотив Мурки. Позже, уже в Москве, друг-композитор Матвей Блантер написал мелодию для "Корреспондентской".
"Корреспондентская застольная" в современном исполнении (Иван Ургант). Источник: youtube канал "Вечерний Ургант"
Но в годы войны песня была, что называется, народной. Текст записывали на оборотках, картонках и таким образом она разошлась по фронтам. Официально ее текст нигде тогда не печатали и не публиковали и вот почему.
"Корреспондентская" в первой своей редакции была слишком жесткой и, скажем так, брутальной. Были там вот эти два куплета:
Помянуть нам впору
Мертвых репортеров
Стал могилой Киев им и Крым...
Хоть средь них порою
Были и герои —
Не поставят памятника им...
________________________ ____ ___________________
Жив ты или помер —
Главное, чтоб в номер
Материал успел ты передать;
И чтоб, между прочим,
Был фитиль всем прочим,
А на остальное наплевать!
Ближе к концу войны, когда Леонид Утесов включил песню в свой фронтовой репертуар и отрицать ее существование было уже невозможно, партийные функционеры дало добро на публикацию текста в газете, НО поставили Симонову условия. Два куплета (которые мы привели выше), из песни выбросили совсем, а часть текста в других куплетах рекомендовали "причесать". Таким образом слова, что "репортер погибнет - не беда" автор превратил в "но мы не терялись никогда". Фронтовые 100 грамм также попали под запрет, строки «Без ста грамм, товарищ, песню не заваришь. Так давай по маленькой хлебнём...» стали звучать как «Без глотка, товарищ, песню не заваришь, так давай за дружеским столом…»
По просьбам читателей вставляю ролик с почти оригинальным исполнением со всеми удаленными куплетами. Поет Герман Орлов, 1943 год. Источник: youtube канал "Великая страна СССР"
Тема алкоголя стремительно стиралась из текста песни. «От ветров и водки хрипли наши глотки» было заменено на более лояльное «От ветров и стужи петь мы стали хуже».
Но Утесов на концертах пел текст без купюр, сам Симонов "благословил" его, от руки сделав правки в напечатанном экземпляре текста песни.
Оттепель и оригинальный текст
Спустя почти двадцать лет, во времена оттепели, когда стало меньше запретов, текст песни издали в первоначальном виде.
Коллега Симонова по писательскому цеху - Анатолий Рыбаков не раз отмечал, что песня "Корреспондентская застольная" стала народной. Симонов написал еще пару песни с военной тематикой, в том числе "песенку о веселом репортере", но они не прижились, а "Корреспондентская" жила и была любима. Когда Константин Симонов входил в какой-либо ресторан, оркестр тут же начинал играть "Корреспондентскую", и текст ее знали все!
Кстати эта песня попала даже в текст "Архипелага ГУЛАГа" Александра Солженицына. При этом диссидентствовавший писатель "проехался" по самому Константину Михайловичу, выставив его лощеным паркетным репортером, обласканным властью и пороха не нюхавшим. Хотя сам-то Солженицын вообще принимал участие в войне далеко от передовой, будучи "слухачом" (занимался звуковой разведкой, кому интересно, почитаете). Кстати не только Симонова не любил Солженицын. Он много лет поливал грязью Шолохова, утверждая, что тот своровал свой "Тихий дон" у неизвестного автора. Не любил Александр Исаевич успешных коллег, не мог пережить их удач...
А песню "Корреспондентская застольная" знают и помнят до сих пор.