Разберемся для чего нужно искусство и реально ли оно нам помогает и вдохновляет?
На протяжении десятилетий западная культура неохотно приписывала искусству внутреннюю ценность или цель - даже несмотря на то, что она по-прежнему высоко ценит искусство. Хотя нам уже неудобно так говорить, наше преклонение перед искусством должно основываться на вневременной посылке: искусство полезно для нас. Если мы не верим в это, то наши обязательства - в деньгах, времени и учебе - не имеют смысла. Чем искусство может быть полезно для нас? Я считаю, что ответ заключается в том, что искусство - это терапевтический инструмент: его ценность заключается в его способности увещевать, утешать и направлять нас к лучшим версиям самих себя и помогать нам жить более процветающей жизнью, индивидуально и коллективно.
Сопротивление такому понятию сегодня понятно, поскольку «терапия» стала ассоциироваться с сомнительными или, по крайней мере, бесполезными методами улучшения психического здоровья. Сказать, что искусство является терапевтическим, значит не предполагать, что оно разделяет методы терапии, а скорее его основная цель: помочь нам лучше справляться с существованием. Хотя некоторые преобладающие способы мышления об искусстве, похоже, игнорируют или отвергают эту цель, их окончательное утверждение также является терапевтическим.
Способность искусства шокировать для некоторых остается сильным источником его современной привлекательности. Мы осознаем, что индивидуально и коллективно мы можем успокоиться; искусство может быть ценным, когда оно мешает или удивляет нас. Мы особенно рискуем забыть об искусственности некоторых норм. Например, когда-то считалось само собой разумеющимся, что женщинам нельзя разрешать голосовать и что изучение древнегреческого языка должно преобладать в учебных программах английских школ. Теперь легко увидеть, что эти договоренности были далеко не неизбежными: они были открыты для изменений и улучшений.
Когда Себастьян Эрразурис создал знаки доллара вместо обычной уличной разметки на Манхэттене, его идея заключалась в том, чтобы подтолкнуть прохожих к радикальному пересмотру роли денег в повседневной жизни - избавить нас от нашей бездумной преданности коммерции и вдохновить, возможно, более справедливая концепция создания и распределения богатства. (Можно было бы совершенно неправильно понять эту работу, если бы она воспринималась как поощрение работать усерднее и разбогатеть.) Однако подход, основанный на оценке шока, зависит от терапевтического предположения. Шок может быть ценным, потому что он может вызвать более тонкое состояние ума - более внимательное к сложностям и нюансам и более подверженное сомнениям. Главная цель - психологическое улучшение.
Однако шок мало что может сделать для нас, когда мы ищем другие приспособления к нашему настроению или восприятию. Мы можем быть парализованы сомнениями и тревогой и нуждаться в мудрых заверениях; мы можем заблудиться в лабиринте сложности и нуждаться в упрощении; мы можем быть слишком пессимистичными и нуждаться в поддержке. Шок радует его приверженцев, поскольку они полагают, что наша главная проблема - это самоуспокоенность. В конечном счете, однако, это ограниченная реакция на обедненное мышление, робкие или неблагородные реакции или подлость духа.
Еще один способ устранить эти недостатки - глубже понять прошлое. Картина Витторе Карпаччо «Исцеление безумца» представляет собой редкую визуальную запись моста Риальто - тогда еще деревянного - до его реконструкции, поэтому она может многому научить нас об архитектуре Венеции около 1500 года. Она также очень поучительна в отношении церемоний. процессии, выдающаяся гражданская роль религии (и ее пересечение с торговлей), то, как одеты патриции и гондольеры, как обычные люди носят свои волосы, и многое другое. Мы также понимаем, как художник представлял себе прошлое; Изображенная церемония имела место более чем за 100 лет до написания картины. Мы узнаем кое-что об экономике искусства - изображение является частью серии, заказанной богатым коммерческим сообществом. В менее научном плане богатство, с которым прошлая эпоха становится визуально настоящим, позволяет нам представить, каково было бы грохотать по деревянному мосту, кататься по каналам в крытой гондоле и жить в обществе. в которой вера в чудеса была частью государственной идеологии.
Мы ценим историческую информацию такого рода по разным причинам: потому что мы хотим больше узнать о наших предках и о том, как они жили, и потому, что мы надеемся получить представление об этих далеких людях и культурах. Но эти усилия в конечном итоге приводят к единственной идее: мы могли бы извлечь пользу из встречи с историей, раскрытой в искусстве. Другими словами, исторический подход не отрицает, что ценность искусства в конечном итоге терапевтический - он предполагает это, даже если он имеет тенденцию забывать или игнорировать суть. Отсюда ирония (мягко говоря) научного сопротивления идее терапевтической пользы искусства. Эрудиция ценна только как средство для достижения цели, которая должна пролить свет на наши нынешние потребности.