Наша семья и семья Матюшкиных были первыми кто заселился на второй этаж первого четырёхквартирного дома ,не было ещё электричества и на террасе не было пола . Особенный запах стружек и краски ,лампа с фитилём и днём много солнца всегда ассоциируется в моей памяти с чем то приятным и удивительным ,мне было не больше четырёх лет, это был 1955 год .
Дядя Коля Матюшкин и наш отец работали вмeсте в бригаде плотников и у них были две дочки приблизительно нашего с сестрой возраста . Дядя Коля был маленький, шустрый и веселый а тётя Шура работала медсестрой , имела перманентную завивку , красила губы и как-то их всегда недовольно и презрительно поджимала . Я думаю она считала свой социальный статус намного выше статуса нашей семьи да и в целом всех остальных. То есть дружить семьями не получалось, но с их дочкой Лидой , мы очень часто играли вместе , других то детей и не было ещё.
За сараями мы организовали домики для наших кукол и очень дружненько там играли . Вдруг однажды в разгаре самой мирной игрй когда мы укладывали спать наших кукол она неожиданно схватила горсть земли и швырнула мне в лицо. Пока я проморгалась она естественно уже убежала. Это было так обидно и непонятно почему и зачем она это сделала. Я ,ревущая, с грязной физиономией рассказываю свою беду маме. Мама равнодушно и сурово одёргивает меня -"Сдачи давать надо!". На этом разбор случившегося был закончен . Я умылась , успокоилась и сделала два моих первых и суровых для моего возраста вывода , что в этой жизни доверять нельзя никому и расчитывать можно только на себя. С тех пор никогда не просила помощи и обидчикам всегда, так или иначе, давала отпор , хотя драться так и не научилась.
Мы занимали две комнаты из трёх что составляли нашу квартиру и в третьей маленькой комнате жила на подселении тётя Полина молчаливая и суровая женщина , которая мне подарила отрез черного жаккардового сатина на юбочку. Когда она съехала , подселили Марьямку разбитную и веселую татарку которая работала бетонщицей и к ней вереницей ходили кавалеры, потом она привезла маленького сына из деревни , помню как он плакал когда ему сделали обрезание.
И когда наконец то съехала Марьямка, мама решилась на радикальный шаг занять эту комнату.
- " И пусть меня убьют , но сюда я больше никого не пущу"- сказала мама и заставила папу прорубить дверь в комнату с нашего зала и таким образом нам с сестрой досталась комната и вся трехкомнатная квартира стала нашей. Отопление было печное а кушать готовили на керосинке, потом на керогазе,это было что то более усовершенствованное чем керосинка, позже нам провели газ на кухню, ну это уже когда были построены все четыре дома.
В целом нас было не больше 40 семей сугубо рабоче - крестьянского происхождения и различых национальностей . Начиная с 1956 года появилось много немецких семей , это когда поволжским репресированным немцам разрешили ограниченное перемещение по Союзу и многие уезжали из Казахстана в более теплые и плодородные республики Средней Азии. Они были замкнутыми, настороженными , жили сами по себе, но вежливые и доброжелательные. Когда они вывешивали сушиться простыни и кружевные занавески необычайной белизны , мама всегда очень недоумевала как же им удаётся этого достичь, у неё такие белые не получались несмотря на то , что она вываривала наши простыни с хозяйственным мылом в оцинкованной выварке часами . Под нами на первом этаже жила семья Кунц , от них научилась мама немецкой кухнe и сдобной выпечке. Любимое блюдо у нас было "штрудли " , мама его называла на украинский манер "буханцы" и часто его готовила в упрощённом варианте без мяса , но вкусно было очень . Сдобный пирог "кухе" с присыпкой так и остался в нашей семье навсегда.
Также помню Наталью Александровну с мужем, пожилая интелигентная пара ленинградцев про которых мама сказала полушёпотом , не вдаваясь в объяснения , что они ссыльные и ждут когда им разрешат вернуться в Ленинград. Наталья Александровна умерла, не дождавшись.