Бабушка оценила его раннее возвращение. Приготовила любимые Витины блины с грибами. Усадила его за стол, принялась, что называется, потчевать.
– Ба! Ты не суетись. Ты давай рассказывай, – набитым ртом прошамкал Витя.
– А ты, стало быть, как тот кот Васька, что слушает да ест?
– Угу…
– Ну, хорошо… Было это, когда твоего деда Степана ещё на свете не было… Но со дня на день должон он был явиться на этот свет. То есть родиться. Очень его ждали.
– Кто?
– Родители, конечно. Особенно отец. У них уж были две девчонки – погодки, семи и восьми лет. А потом все никого да никого. Они уж и в церкву ходили. И к знахаркам всяким. Была тогда в Зарянке Пименовна такая. То ли повитуха, то ли знахарка, а может, и то и другое вместе. Вот мать твоего деда к ней и пошла. Говорит, детей Бог не дает больше, а муж шибко сына хочет. Так Пименовна ей на то отвечает, мол, Богу лучче знать, кому чего давать. Смириться надо. А твоя, стало быть, прабабка – звали её Таисия – говорит, мол, я-то смирюсь. А вот муж мой Петр – никак. Может и осерчать на меня. Нелады в семье пойдут. Тогда Пименовна говорит: «Ладно. Помогу я тебе. Трав дам, молитв. А ты, когда рожать будешь, зови меня. Есть у меня камень волшебный. Завсегда в родах помогает. Да и своей молитвой всё завершу да подчищу. Чтобы Бог на нас обиду не держал за самовольство. И будете жить вы долго в довольствии и здравии с мужем, дочками и сыночком».
Таисия спрашивает: «А верно, что сынок будет?». «Верно, – отвечает Пименовна. – Даже не сумлевайся». И вскоре, действительно, понесла Таисия. Ходила, правда, тяжело. Раздалась сильно. Задыхалась. Муж её решил всё же пригласить ещё одну повитуху, из Асафьева. Попроворнее да помоложе. Пименовна-то совсем старая была, опасались, не выжила ли из ума. Но Таисия аж ногами топала: «Только, – говорит, – Пименовну зовите. Она мне робёночка намолила. Ей и принимать».
Ну, Пименовна так Пименовна. Да вот незадача – бабе рожать приспичило, а муж из города не едет. Чего-то там замешкался. И Пименовна жила не рядом, аж на другом конце Зарянки, на горе, у трех берёз.
Чё делать? Тут ведь и спятить недолго… Являются тем временем Таисии две отроковицы невесть откуда, да и топят Пименовну в колодце. А камень её заветный похищают. Да ещё икону старинную, дорогую, всю в каменья драгоценные убранную, тоже.
– Погоди – погоди. Какие отрукавицы? Как топят? – Витя чуть не подавился шестым блином. – Что за ерунда дремучая? Вот уж действительно, бабкины сказки.
– Сам ты «отрукавица»! Вся Зарянка знает, что две девицы лет по двенадцать утопили Пименовну в колодце. Помнишь дом цыганский, заброшенный, у погорелой поляны? Так вот, у них за огородом колодец был, сруб сгнил, одна ямина чернела. Сколько туда коз попадало, да собак!.. И говорили, что закидать надо, либо новый сруб поставить. А всё недосуг было, да и некому. Так и стоял, бурьяном заросший, пока туда Пименовна не угодила. Тогда только кто-то из мужиков крышку сколотил из горбыля.
– Да откуда ж, интересно, узнали в Зарянке про всё про это? Ни девиц никто не видел, ни у Пименовны спросить не могли.
– Как это не видел? Соседи Пименовны видали, как девки бабку на тачку сажали. А потом ту тачку у колодца на задворках цыганского дома видели. И Таисия рассказала про девок. Вот и соображай!
Бабка, поджав губы выжидательно, уставилась на Виктора. Ни чего не дождавшись, продолжила:
– Мало того, что повитуху утопили, так ещё весь её короб, с которым она на роды ходила, выпотрошили. У неё там всегда с инструментами и снадобьями камень был, сказывают, алмаз старинный, заговоренный. Да икона чудотворная, Богородица с младенцем, самоцветными каменьями убранная.
– Ага! А во лбу звезда горит! – в сердцах Витя выскочил из-за стола, собираясь пойти к Верке. Надула бабка. Сказки какие-то рассказывает. Небылицы плетет.
– У кого? У Пименовны?
– У отруковицы! В общем, с тобой всё ясно. Ба! Ты меня совсем за дурака держишь?
– Ни за чё я тебя не держу. А только одна из этих самых, как ты говоришь, отрукавиц была как раз эта твоя Анна Витольдовна! Да-да! И не пучь на меня зенки-то. Не пучь.
Витя совсем потерял дар речи. Всё что он мог, это молча смотреть на бабушку во все глаза. А с утра ещё бабка в своем уме была. Теперь, видимо, помутнение нашло. Вот ведь как оно бывает. На ровном месте… Он даже попытался вспомнить номер скорой помощи – 03 или 02? Кажется 03. А 02 – это милиция. Туда позвоню, решил он, если бабка ещё и буянить начнет.
Но буянить она не собиралась. Собиралась есть. Села за стол, налила чаю, положила на блюдце парочку блинов.
– Коль мне не веришь, пойди, у мадам Нотбек сам спроси, куда она дела алмаз Пименовны. Посмотришь, чё будет. А после уж и поговорим.
На самом деле Беглому не очень было интересно, когда и как задумала юная Анечка связать свою жизнь с ювелирным делом. Гораздо больше его интересовали сами ювелирные изделия. Не вообще, а именно тот камень, о котором ему рассказала бабушка. Как выяснить, где он находится, и при этом не вспугнуть старушку, он не знал. Его мучили и другие вопросы: чего и сколько в сокровищнице Нотбек? Где она всё это хранит? Из того, что она носит, всё – дешёвое стекло или есть и настоящие?
Интуиция ему подсказывала: «Есть неплохой шанс избавиться от трудного и бедного прошлого раз и навсегда». К тому же, если бабка говорила правду, то пришло время Анне Витольдовне платить по счетам. Правда, он хотел бы, чтобы всё было тихо, как бы само собой. Без грубости. И потому решил пока слушать и наблюдать.
Нотбек говорила, не переставая. А он всё время её о чем-нибудь спрашивал.
– А вы до нашего города где жили?
– В Харбине.
– Так это ж...
– Китай! Да, мы жили в Китае. И в Харбине, и в Шанхае.
– А как вы туда попали?
– Как все. Бежали от красных. Кто поездом, кто пароходом. Кто по тайге переходил границу. Мы пароходом. Правда, не сразу в Китай… Далеко не сразу.
Продолжение: Одна на фоне мольберта
Подпишитесь на канал, чтобы ничего не пропустить