Во время осады Нарвы Меншиков выписал «девиц» в лагерь письмом от 26-го июля; и они немедленно отправились в путь.
Это была одна из многих поездок такого рода, предпринятых отважными подругами Петра и Меншикова; и нередко жалуясь на тоску разлуки, они сами просили вызвать их. Посещение многолюдного лагеря, при любви царя к веселью и неизбежным пирам, было особенно заманчиво для девиц, после затворнической жизни, которую они вели в Москве, в отсутствие своих высоких покровителей. Во многих походах они следовали за армией в обозе и находились по близости военных действий или в самом лагере. Ни зимние морозы, ни распутица и плохие дороги, ни болезнь и беременность Екатерины не мешали их спешным переездам с места на место.
В поверженной Нарве Екатерина встретила шведских офицеров во главе с полковником Гейненом, в полку которого служил её муж, Иоган Крузе.
Офицеры спрашивали Екатерину: «Не желает ли она возвратиться к своему мужу? На что она ответила, что Иоган может делать как хочет, она же не желает не только жить с ним, но и видеть его, так как в настоящее время владеет всем, чего только княгиня могла пожелать».
Известие это вполне достоверно, потому что здесь приведены подлинные слова полковника М.П. фон-Гейнена, из документа , выданного им 12-го июля 1706 года, по прошению фурьера Иогана Крузе, который хлопотал у своего начальства о формальном разводе с женой Екатериной, взятой в плен русскими при Мариенбурге, для вступления в брак с Софьей Рихтер.
Ответ Екатерины, очевидно вполне искренний, наглядно рисует её душевное состояние данного момента. Воспитанная из милости Глюком, недавняя пленница и служанка Арсеньевой, считала великим для себя благополучием неожиданную милость царя, которая дала ей все земные блага: сытую праздную жизнь, роскошь и любимые ею наряды и драгоценности.
Но положение её было настолько шаткое, что нужно было иметь много ума и характера, чтобы удержать его; и Екатерина шаг за шагом в течение многих лет добивалась этой цели и достигла её.
По случаю взятия прибалтийских городов царь и Меншиков прибыли в Москву на торжества.
Вслед за ними вернулись из Нарвы и девицы Арсеньевы с Толстой и Екатериной Крузе, у которой вскоре родился первенец, названный Петром, а именно в октябре 1704 года.
Едва ли в это время Пётр чувствовал особенную привязанность к молодой пленнице, в виду неизмеримой нравственной и умственной разницы между ними. Но рождение сына должно было скрепить эту связь, судя по сохранившемуся отрывку шуточного письма Петра, от начала марта 1705 года, в котором проглядывает сердечное отношение к первенцу Екатерины, которого у него никогда не было к законному старшему сыну, Алексею.
Пётр уже второй месяц в Воронеже, весь поглощён любимым делом, строить и спускать суда; но мысль о новорождённом сыне не оставляет его. Получив известие, что Арсеньевы с Екатериной собираются в Витебск к Меншикову, он просит не покидать его сына и позаботиться о нём:
... «Изредка веселюсь. Да, пожалуйста, матушка, не покиньте моего Петрушка. Матушки мои, пожалуйста, прикажите зделать сыну моему платье и как вы изволите ехать и вы пожалуйста прикажите, чтобы ему было пить-есть довольно. Да пожалуйста, государыни мои, поклонитесь от меня Александру Даниловичу, а в том ваша немилость, что ко мне писать не изволите о своём здравии».
Затем Пётр двинулся с войсками к Митаве и после 17-дневной осады 2-го сентября взял столицу Курляндии, о чём немедленно написал в Москву Ромадановскому. Екатерине Крузе он сообщил о своей победе особым письмом и изъявил желание видеть её...
Екатерина Крузе, вернувшись из лагеря в Москву с Арсеньевыми, летом 1705 года, по-прежнему поселилась с ними, в доме Меншикова, где у ней родился второй сын Павел, о котором упомянуто в коллективном послании «девиц» от 6-го октября.
В 1706 году Екатерина Крузе находилась Нарве при Петре, который оттуда оправился в Петербург и взял с собою Екатерину и поместил её на Троицкой площади в доме Меншикова.
Пётр прожил в С.-Петербурге всю весну и часть лета, и только в июне поехал в Смоленск, откуда вместе с Меншиковым и «девицами» отправился в Киев.
20-го августа Пётр спешно уехал в С.-Петербург. За ним следовала Екатерина с Анисьей Толстой, и по прибытии «были водворены в новом царском дворце на Петровском острове».
В декабре 1706 года, Екатерина Крузе вернулась в Москву, куда на праздники собирался приехать царь, но срочно убыл в Польшу.
В его отсутствие у Екатерины родилась дочь, названная её именем, о которой царь писал ей и Анисье Толстой из Жолквы, 8-го января 1707 года:
«Госпожи тётка и матка! Письмо ваше, в котором вы пишите о нововыежжеей Катерине я принел; Слава Богу, что здорово в рожденьи матери было, а что пишете к миру (по старой пословице) и ежели так станетца, то мочно больше раду быть дочери нежели двум сынам...».
По многим данным, именно в это время Екатерина была присоединена к православию священником на Сенях Кремлёвского дворца, Василием Высоцким. Восприемниками её были: пожилая царевна Екатерина Алексеевна и царевич Алексей, по имени которого она стала называться Екатериной Алексеевной.
Церемония происходила в церкви, при тереме царевен, которые, пользуясь отсутствием Петра, и возмущённые его связью с некрещёной иноземкой могли, заодно с вдовствующими царицами: Марфой и Прасковьей, смогли убедить Екатерину принять православие.
Хотя при церемонии в кремлёвской церкви не могло быть посторонних свидетелей, но о ней, по слухам, вероятно, узнали проживавшие в Москве иностранцы, и, не понимая её значения, распространяли повторяемое во многих мемуарах того времени известие о браке Петра Великого в 1707 году.
Во всяком случае, прямым доказательством принятия православия Екатериной Крузе около этого времени служит письмо царевича Алексея от апреля 24 следующего 1708 года, где он называет её Екатериной Алексеевной.
«Катерина Алексеевна, Анастасия Кирилловна здравствуйте на множество лет! За писание ваше зело благодарствую, и впредь сего желаю всегда.
Алексей».
Во второй половине февраля 1707 года Екатерина Алексеевна и Толстая приехали к царю в Дубно, и вместе с ним отправились в лагерь.
29-го июня Пётр праздновал свои именины в Якобовичах близ Люблина; и тут, среди общего веселья, прусский посланник Кейзерлинг неожиданно обратился к царю с просьбой чтобы он принял на службу Вилима, брата Анны Монс. Царь ответил с раздражением, что ни о ней, ни её родственниках ничего знать и слышать не желает.
Меншиков, отуманенный винными парами и недавно полученным титулом светлейшего князя Римского и Российского государства, вступил в перебранку с Кейзерлингом, толкнул его и, получив пощёчину, обнажил шпагу. Пётр также обнажил шпагу и объявил, что будет драться с посланником. Шафиров с трудом успокоил царя и Меншикова, а присутствовавшие при этом гвардейцы вытолкали из дверей Кейзерлинга, который тотчас послал нарочного к прусскому королю с известием о случившемся. Но дело обошлось благополучно. Кейзерлинг послал извинительное письмо царю и Меншикову, которые с своей стороны предложили предать смертной казни двух гвардейцев, наиболее виновных в оскорблении посланника; но по его просьбе они были помилованы.
В день нового 1708 года царь угощал у себя знатнейших особ и устроил перед Кремлём фейеверк, что было тогда в России зрелищем новым и интересным.
На следующий день, 2-го января был у царя в Немецкой слободе обед, куда явился гонец из лагеря Меншикова с известием, что шведский король перешёл Вислу и двинулся с войсками в Литву. Пётр, отпустив гонца, оставался с гостями, но в ту же ночь уехал к армии.
Забота его об Екатерине Алексеевне, которую он оставлял, ничем не обеспеченную в чужой для неё стороне, выразилась в оставленной им записке, написанной накануне отъезда:
«Ежели, что мне случится волею божиею тогда три тысячи рублей, которые ныне на дворе господина князя Меншикова, отдать Катерине Васильефской с девочькой».
Екатерина Алексеевна осталась в Москве, где в отсутствие царя ей, по-видимому, приходилось переживать не самые лучшие дни среди многочисленной царской родни и неприязненно относившихся к ней придворных. Насколько неприятно было её положение, видно из того, что снова беременная, почти накануне родов, несмотря на сильные, бывшие в это время морозы и дальний путь, она просит царя отпустить её с Толстой в Петербург. В силу военных обстоятельств царь письмом не разрешает поездку.
А в следующем письме от 8-го февраля царь поздравляет Екатерину Алексеевну с рождением второй дочери Анны.
Напряжённая обстановка не позволяла Екатерине Алексеевне уехать в С.-Петербург и она оставалась в Москве по случаю болезни и кончины маленькой Екатерины; царь тем более чувствовал своё одиночество, что был измучен лихорадкою, привезённую им из Польши, и не мог выходить из дому.
Несмотря на изнурительную болезнь, Пётр продолжал усиленно заниматься делами и укреплением новой столицы.
Ещё в марте 1708 г. послал он из лагеря гонца в Москву, с приказом сестре своей, царевне Наталье, вдовствующим царицам, царевнам, вельможам и сановникам ехать в Петербург, где по прибытии рассчитывал застать их.
В письме от 5-го мая 1708 года Пётр приглашает Екатерину и Толстую ехать в Петербург.
27-го июня 1708 года назначено днём Полтавской битвы.
Описание событий, как и самого хода битвы – это в других главах работы. Сейчас лишь скажем, что такая быстрая и блестящая победа над грозным врагом была полной неожиданностью для царя и его полководцев.
В тот же день Победы Пётр отправился в Полтаву и письмом вызвал к себе Екатерину Алексеевну из села Владимировки, где она находилась при обозе с княгиней Меншиковой. Он писал:
«Матка здравствуй!
Объявляю вам, что всемилостивый Господь неописанную победу над неприятелем нам сего дня даровати изволил, и единым словом сказать, что вся неприятельская сила на голову побита, о чёмь сами от нас услышите; и для поздравления приезжайте сами сюды.
Piter»