«Когда я был маленьким, у меня тоже была бабушка. Но, за всю жизнь, я не смог ее обидеть до смерти. А он… смог!..» Так… что-то вспомнилось. Я ведь тоже был подростком. Я прекрасно себя помню в тот период. Хорошо развитая эмоциональная память – один из приобретенных навыков профессиональных сторителлеров. Так вот, если меня что-то и волновало в окружающем мире, то только с точки зрения того, мешает мне этот окружающий мир или нет. Проще говоря мне было по барабану, что там в нем происходит, если только он не мешает мне заниматься «своими делами».
Дел, конечно, было много. И все они были важными. При этом я следил и за внешней политикой нашей страны и за внутренней. И вообще я был пацаном любознательным, скажу больше, любопытным. Но, не «брежневский застой» меня волновал в то время, равно, как и не «израильская военщина» вкупе с «империализмом и милитаризмом Соединенных штатов». Хотя мне были знакомы фамилии и из администрации Президента США, и из Политбюро ЦК КПСС. Больше всего мне доставляли беспокойство мои близкие и родные. Мама, бабушка, тети и дяди. Они все время от меня чего-то хотели и что-то запрещали.
И если тогда у меня возникал хоть какой-то искренний протест, то против правил взрослых родных, а не против стареющего руководства страны или ущемляющего права негров белого населения Америки. Но против мамы с бабушкой не встанешь в одиночный пикет и не пройдешься массовой демонстрацией по Тверской (тогда Горького) или, не дай Бог, по Красной площади. А вот быть против власти как таковой не возбранялось. Быть подпольным диссидентом – да сколько угодно. А массовые шествия тогда были как-то не приняты. Только на майскую и ноябрьскую демонстрации и на Парад Победы.
Да и своей какой-то мало-мальски осознанной отрефлексированной позиции относительно того, чего я хочу от этой жизни, у меня не было. Я точно знал, чего я не хочу. Чтобы родители меня контролировали и запрещали делать то, что мне казалось важным и нужным в том моем возрасте. Я очень хорошо помню 91-й год. Для меня это не было выступлением за «новую демократическую Россию». Я как-то интуитивно чувствовал, что хрен редьки не слаще. Но, это был протест против власти родителей. Против того, чтобы мне вообще хоть что-то запрещалось ими и их сателитами: школой, институтом, правоохранительными органами, начальниками на работе. Я их всех от Брежнева и Горбачова не отделял. А потому – коммунисты прочь!
Проходят годы но, вряд ли что-то сильно поменялось в психологии подростка. И вряд ли кто-то из сегодняшних пятнадцати – восемнадцатилетних всерьез протестует против Путина. Он для них образ запрещающих и контролирующих родителей. Против этого они готовы и на баррикады. Но, время летит. Появляются собственные правила, которые отстаивать интереснее, чем протестовать против чужих. И постепенно человек из революционера превращается в консерватора, который качает внуков на собственных коленях и прекрасно понимает, что качает революционеров, которые через десяток лет так же будут выступать против него и его правил…
Такая жизнь…
