— Это самое слово «переворот» (coup; не уверен, что в данном случае перевод верный, но другого не могу придумать) употребляет и

— Это самое слово «переворот» (coup; не уверен, что в данном случае перевод верный, но другого не могу придумать) употребляет и сам Миделаар — причем в хорошем смысле. Фактически он описывает историю ЕС как историю переворотов, замаскированных под процедурные решения. Решениями суда дело не ограничивается — тут и создание Европейского совета в начале 1970-х на фоне нефтяного кризиса, и создание самого Евросоюза как уже современной структуры. Переворот, как он понимается в этом тексте, предполагает действие, предпринятое тайно, и застающее тех, на кого оно распространяется, врасплох — причем отменить его невозможно. В некотором смысле тоже похоже на высший акт эстетической политики. Как показывает Андерсон, различные структуры ЕС регулярно так делают: игнорируя собственные процедуры, которые все равно никто не контролирует, действуют не по правилам, а исходя из обстоятельств. Собственно, и сам Миделаар приветствует такое положение дел, описывая его как переход от «политики правил» к «политике событий» — и ставя в пример блестящие, на его взгляд, выступления ЕС в истории с конфликтом на Украине или с миграционным кризисом. Стоит ли говорить, что Андерсон категорически не согласен с тем, что эти выступления были хоть сколько-то блестящими — и приводит аргументы.

— Евросоюз — это сюжет, в котором репрезентирующие придумывают, кого и почему они репрезентируют. Это в целом не новая политическая стратегия — так же создавались США. Миделаар в одной из своих книг намечает несколько путей, как огромной бюрократической организации Евросоюз создать некое «мы», чтобы сами европейцы ассоциировали себя с этой структурой. Один путь — «немецкий» — создавать символы, с которыми граждане ЕС будут себя ассоциировать. Второй — «римский» — создавать материальные выгоды: открытые границы, перераспределение доходов и прочие дела. Третий — «греческий», за который и ратует сам Миделаар — создавать спектакль, который сделал бы происходящее на европейской арене интересным. Это особенно затруднительно, учитывая, что по сути Евросоюз не представляет население Европы: да, есть выборный Европарламент, но парламентом он только называется, он не может выбирать правительство и подавляющее большинство решений принимает без публичного обсуждения, в комитетах по согласованию с другими институциями ЕС (прежде всего с Еврокомиссией). Остальные органы фактически представляют властные элиты европейских стран, заменяя вертикальную логику национальных государств горизонтальной логикой государств-членов ЕС. (Это уже из другой работы, которая обозревается во втором тексте.) Но в итоге, чтобы было повеселее, Миделаар предлагает изображать внутри ЕС оппозицию — именно изображать, поскольку брюссельские коалиции настолько широки, что реальную оппозицию там помыслить почти невозможно.

— Просто интересный факт: фолиант, в котором перечислены правила и регуляции ЕЭС, в настоящий момент составляет 90 тысяч (!!) страниц. Вообще, по Андерсону, это один из основных инструментов власти европейских бюрократов — создание документов настолько объемных и непролазных, что для работы с ними создан целый политический класс (количество сотрудников Еврокомиссии — 33 тысячи человек), и именно эти люди только и владеют этими инструментами власти. Речь о том, чтобы их могли прочитать и понять люди, на которых эти правила распространяются, даже не идет — их не могут прочитать люди, которые должны их утверждать: ирландский комиссионер ЕС как-то признался, что подписал очередное приложение к договору не глядя, поскольку ни один психически здоровый человек его прочитать неспособен.