Во время работы в заповеднике ходить приходилось много и на большие расстояния, но два перехода были особенно большими. Началось всё с того, что мне поручили научную работу, связанную с изучением популяции бобра. Этих крупных грызунов за их ценный мех в этом районе полностью истребили к 1873 году, а после создания заповедника в 1930 году стали восстанавливать. Всего было выпущено 19 бобров, привезённых из Воронежского заповедника в 1936 и 1938 годах. Облегчало мою работу то, что за 10 лет до меня учёты бобров проводил другой научный сотрудник, который стал директором. Мне он передал кальку с карт, на которых были указаны поселения бобров, но тогда обследован был не весь заповедник. Мне предстояло проверить, сохранились ли поселения бобров на прежнем месте, или они заброшены, если оставлены, то выяснить причину, а так же обследовать новые реки. Работа предстояла большая, а время ограничено. В первый же год столкнулся с тем, что количество поселений бобров, найденных летом, не совпадало с осенним. Оказалось, что часть бобров на лето отселяются от семьи, роют себе нору, охраняют от других бобров свою территорию, а осенью возвращаются в семью. Наиболее точные данные получаются поздней осенью, когда бобры заготавливают корм на зиму, «складируя» его недалеко от норы или хатки. Да, учёт наиболее точен, но каким трудом он достаётся. Лодка обледеневает, становится тяжёлой, мотор застывает, в теплой громоздкой одежде на вертлявой лодке да толкать её шестом тоже трудно. А потом приходиться приглядываться к погоде, чтоб успеть до ледохода выбраться домой на центральную усадьбу. Бывало так, что несколько дней морозы, а потом опять отпустит. Уедешь, а потом жалеешь потерянное время.
Заметил, что весной бобры проделывают от реки под снегом подснежные норы и выходят кормиться на поверхность. Летом эти места проверил, оказалось, что далеко от своих нор они не уходят. Вот ещё дополнительное время для точных учётов. Один из сотрудников каждую весну на лыжах уходил в верховья Печоры, где у него стояли живоловушки на белок. Он их там отлавливал, метил ушными метками и выпускал на волю. Если такая белка попадала в руки охотника, то о меченой белке сообщали либо в Москву, либо в заповедник, т.к. местные охотники извещены были о кольцевании этих зверьков.
Я напросился в напарники сотруднику, чтоб вместе выйти в верховья Печоры. Он согласился взять меня с собой. Часть пути нас подвезли на машине, а потом пошли на лыжах, волокли с собой нарты с продуктами. Дошли до самого дальнего кордона, а там разделились – сотрудник стал откапывать свои ловушки, а я пошёл искать поселения по мелким речкам, которые непроходимы для лодок, а пешком вдоль берега передвигаться очень тяжело из-за высокой травы, переплетённых веток ивняков, ловушек в виде рухнувших подземных ходов, прорытых бобрами. С рассветом, пока держит наст, уходил в маршрут. Днём становилось тепло, наст переставал держать. Вытаптывал площадку для костра, набирал снега в котелок, кипятил, заваривал крепкий чай, перекусывал и ждал вечера. Примерно, часа в 4 подмораживало, снег не лип к лыжам, наст начинал держать. Теперь время продолжить учёт и выбираться либо на кордон, либо к избушке.
По мере выполнения учётов, стал соображать, как же мне выбираться домой. Дома я как-то об этом не задумывался. От нижнего по течению реки кордона до дома где-то 200 км. Зимой между деревнями ездили по конским дорогам, которые срезают речные мысы. По этим дорогам путь значительно короче. А путь, по которому мы заходили, я не смогу найти, так как шли при свете луны на прямую. Решил, что выходить буду от деревни до деревни по конской дороге, в случае чего, напрошусь к кому-нибудь переночевать. Неплохо бы переночевать в Усть-Унье, но там у меня нет хороших знакомых. Инспектор охраны предложил: «А переночуй у моей матери». Переспросил у него: «Как её зовут и как я её найду?»
«Так любой её дом покажет, а зовут её тётка Феня».
«Валентин, мне так будет неудобно к ней обращаться, как её по отчеству величают?»
«Федосья Тимофеевна».
Когда на следующий день дошёл до деревни и спросил у ребятишек, где живёт Федосья Тимофеевна, то они недоумённо переглянулись, не знаем такую. «А тётку Феню знаете?»
«Конечно, знаем, вон в том доме живёт!»
Маму инспектора Валентина предупредили по рации, что я подойду. Переночевал у неё, утром собрался идти дальше. Хозяйки дома не было, она куда-то ушла на время. Зашла в избу и сообщила новость, что в деревню на лошади приехали двое начальников, и они сейчас поедут до деревни Пачгино. Один из них останется там, а другой поедет дальше до Курьи и может меня взять с собой, если к определённому времени дойду до той деревни. Было 7 часов утра. Чтобы добраться до Пачгино к указанному времени идти пришлось ускоренным шагом. Успел, но весь вспотел. Уселись с «начальником» в возок и поехали в Курью. Он в полушубке, а я в лёгкой и к тому же в мокрой одежде. Чувствую, что замерзаю. Можно бы пробежаться за возком и согреться, но это ненадолго. Решил греться, как в одной из книг прочитал, согревались солдаты в засаде – напряг все мышцы, посидел так, размяк, опять напряг, отпустил. Так и согрелся, не сходя с места. В Курье были в 3 часа, солнце ещё высоко. По дороге до Якши 40 км, но если идти через деревню Волосницу, то короче. Возле Курьи Печора делает огромную петлю. Рекой там 25 км, а на прямую где-то километров 8. Срезал мыс, вышел на Печору, на берегу вижу деревню, но совсем недалеко от меня конская дорога, которая, как я знаю, идёт к старинному тракту, что соединяет Курью и Якшу. До неё вроде бы километра 4-5. Время 5 часов. Солнце ещё не зашло, светит ярко. А не пойду в деревню, иду к тракту. Дошёл за час, темнеет, но до дома всего 16 км. Рядом с трактом изба, но есть ли там дрова?
Решил: не буду тратить время на разведку, есть ли там дрова. Вперёд к дому. Дошёл до Хорошевки, сюда не раз ходил из дома на охоту. До дома осталось 8 км. Время 8 вечера, темно, но на снегу дорога видна. Останавливаться нельзя, замёрзну, а эти 8 км я хоть как, но пойду. Через какое-то время мелькнули огни посёлка, значит, осталось всего 4 км. Это единственное место, откуда видны огни. Спуск к небольшой речке, значит это Палехов лог, вот резкий поворот дороги направо – «Кривуля», дорога пошла к лосеферме. Впереди река Печора, тропа через неё, натоптанная работниками фермы, а вот и родной берег. Время 10 часов, я дома.
На следующий год я почему-то не мог остановиться на ночёвку в Усть-Унье и мне пришлось от кордона Собинский идти до Курьи 15 часов не меньше чем 65 км. Здесь напросился на ночлег к инспектору охраны заповедника. Путь собирался продолжить по тракту 40 км, но инспектор сказал, что скоро прилетит самолёт АН-2 , заберут фляги с молоком, сметаной и выгрузят их в Якше. С этим рейсом мне можно улететь. Успел добежать до местного аэропорта, приобрёл (вы не поверите!) билет за один рубль и долетел до Якши.
На третью весну мне пешком выбраться не удалось. Пропустил момент, когда были ещё ночные заморозки, дороги размякли. В один из вечеров вроде бы стало разъяснивать, решил с кордона перебраться в избу на границе заповедника, но нашли облака, потеплело. Дорога шла лесом и таких условиях можно было или ноги переломать, либо голову свернуть. Неподалёку просвечивала река. Там было светлее. Нашёл пологое место, скатился на лёд. Идти было удобно: снега мало, довольно светло. Бодро покатил вперёд. Гляжу, впереди поперёк реки тёмная полоса. Откуда она здесь? Да это же перекат вскрылся, вперёд не пройти, надо возвращаться на берег, но приглядевшись увидел, что вдоль берегов тоже тёмные полосы – это полыньи, открытая вода. Скорее назад, но никак не найду место, где я на реку скатился. Рекой к кордону возвращаться нельзя, там тоже перекаты есть. Кое-как обнаружил место, где выходил на лёд, выбрался на берег. А там густой ивняк, снег висит, стал проваливаться едва ли не по пояс. Чувствую, что не выбраться. Снял лыжи, вытоптал яму, в ней разжёг костерок и так, сидя над ним, дождался утра. Не помню как, добрёл до кордона. Здесь меня приняли, накормили. Здесь же дождался вскрытия реки (спасибо Валентину и Майе, что приютили меня), а потом меня на лодке вывезли на центральную усадьбу заповедника.