Валерий Мусиенко
Забастовка
***
Не доезжая около десяти-двенадцати километров до дальнего полигона, автобус делает остановку у стоящего на обочине бульдозера. Я, стажер по должности машиниста бульдозера и мой наставник Геннадий, выходим из автобуса и идем к этому бульдозеру. В кабине сидит довольный Сашка. Ждет, когда мы его сменим. Автобус трогается и едет дальше. Он везет смену на полигон. Сашку он заберет минут через двадцать, по дороге назад, когда будет ехать обратно в поселок, с ночной сменой.
За это время Сашка передаст нам машину. Заправленную, в полной боевой готовности и сообщит, что тут он дежурил, дожидаясь нас. Страхуя автобус со сменой, который мог не проехать на полигон из-за наледи, которую выдавливает морозом на дорогу из подо льда рядом текущего ручья. Потом Сашка уедет на подошедшем автобусе, а мы с Геной растолкаем с проезжей части лед на обочины дороги и погоним бульдозер на полигон, не останавливаясь, чтобы не примерзли мокрые опорные катки и катки поддерживающие гусеничную цепь. Сейчас там, на полигоне, работают три легких машины, включая нашу, и четыре тяжелых на вскрыше. Так что можно особо не торопиться, без нас пока управятся. По пути мы заедем в лес, сломаем бульдозером несколько стволов сухостоя на дрова, которые привезем в «тепляк».
Нас окружает волшебный пейзаж Колымы. По зимнему пронизывающий холодом и одновременно прекрасный. Небо чисто голубое, ветра нет. Справа над нами нависают высоченные пики хребта Черского, с самым известным из них пиком Абориген, долго считавшимся высшей точкой Магаданской области, обозначенным на картах как высота 2286 и являющимся местом паломничества многих туристов и альпинистов, как местных, так и приезжих с «материка». Только гораздо позже будет установлено, что другой пик, расположенный чуть дальше, в глубине хребта, выше нашего Аборигена на несколько метров, это пик Снежный. Но я этого еще не знаю и пока считаю Абориген самой высокой точкой Колымы и Чукотки. С удовольствием разглядываю его крутые склоны. Голые скалы. Суровый и гипнотизирующий пейзаж. Это самое близкое место, с которого я его наблюдал. У склонов Аборигена расположены поросшие лиственницей невысокие сопки, между которыми, в узкий распадок, с пика истекают всё лето тающие снега. Это ручей Травянистый. Место болотистое, с кочкой травы по пояс. По Травянистому постоянно кочуют лоси. Охотники говорят, что это их постоянная тропа, переход от Аборигена к Колымскому водохранилищу и обратно. Лосей мы тут и правда, видим постоянно. Они нас совершенно не боятся, стоят метрах в пятидесяти от дороги и наблюдают за автобусом или вахтовкой на базе «Урала», когда мы едем на полигон или обратно. Пощипывают и лениво жуют при этом мелкие ветки деревьев и кустов. Иногда мы видели одного крупного лося, в другой раз лосиху с уже крупным лосенком. Бывало, что всю троицу встречали. Не знаю, были ли это одни и те же животные или тропа была одна на всех сохатых в округе. Но встречали мы их не один год в этом месте. Причем лоси стояли и, не боясь, наблюдали за нами, даже когда мы останавливались и рассматривали их из автобуса. Но это только в том случае, если при нас не было оружия. Если же у кого то было с собой ружье, то лосей на дороге не было. При мне всегда так совпадало. Чему я всегда радовался.
Слева от дороги распадок резко расширяется, уходя болотом в долину Эльгеньи. По краям болота растет ровная высокая лиственница. Сейчас, после оттепели, она укрыта снегом и очень похожа на ели. Очень нарядно и торжественно стоят эти деревья вдоль дороги. Когда мы проезжаем мимо, то от вибрации промерзшего грунта, с некоторых из них маленькой лавиной осыпаются их пышные белые шубы, оголяя темные стволы и ветки без иголок, вибрирующие от массы падающего с них снега.
- Видишь, справа на дорогу натекает вода?- спрашивает у меня Гена.
- Вижу, а почему не замерзает? Мороз то какой. Вон туман над распадком стоит
- Это пар от воды на морозе туманом клубится. Чуть выше заедем, его не будет, - поясняет Геннадий.
- Не вздумай с дороги съезжать, если самому придется чистить, - продолжает он. – Там глубина метров шесть, а лед тонкий, бульдозер не выдерживает. Санька раз там уже топил наш бульдозер. Только фаркоп из воды торчал. За него и вытащили тяжелым бульдозером «Коматцу»…
- Как же так вышло?
- Хотел лед вытолкать с дороги на обочину, а его понесло по льду. Бульдозер боком по льду как на коньках на грунтозацепах башмаков ездит, особенно если отвалом упрешься.
- Коварный ручей. А почему он не замерзает?
- Да кто его знает, - Гена на ходу прикуривает папиросу. – Ты посмотри, все ручьи, что текут от хребта, не замерзают. По крайней мере, в своих верховьях, рядом с хребтом. На всех этих ручьях наледи в верховьях за зиму образуются.
- Может, там одна большая таликовая зона? Или спящий вулкан с термальными источниками под хребтом?
- Не знаю, но ручеек этот нам с октября кровь портит. Мы дорогу к полигону отсыпали, пользовались ей. Иногда подсыпали, ровняли. Все как обычно.
- Когда начались проблемы с этим ручьем?
- В октябре. Снег давно лежал, все ручьи и реки замерзли, а этот нет-нет, да вырвется поверх льда, хотя давно должен был насквозь промерзнуть до мая. Как все приличные ручьи.
- А вы что делали, как с ним боролись?
- Пригоняли «Белазы» с грунтом и насыпали дорогу все выше и выше, дорогу планировали бульдозером. А ручей снова поверх дороги выходил. Мы снова сыпали. Вон целую дамбу поперек распадка уже отсыпали. А толку нет.
- Так она и справа такой же высоты как слева? – я уважительно посмотрел налево вниз через окно.
- Конечно. Поэтому и говорю, с дороги не съезжать – утопишь будьдозер. А вот здесь уже можно! – и Гена свернул с дороги на небольшую терраску, где стоял частокол погибших от старого таежного пожара сухих стволов лиственниц. Между ними уже буйствовала новая жизнь, в виде молодых деревьев и кустов.
Заготовив с десяток сухих стволов на дрова, мы притащили их тросом к «тепляку» на полигоне.
***
На полигоне мы получили у горняка наряд-задание на эту смену – разваловывать грунт на отвале, на который «Белазы» возят вскрышу. Гена мне показал, что грунт надо сталкивать не весь, а оставляя часть его на бровке. Потом саму бровку аккуратно формируем метровой высоты, чтобы карьерный самосвал упирался в нее при разгрузке задним колесом и не «ушел» с отвала, что у нас тоже периодически случается.
- Да ты не паникуй! – подбодрил меня Гена. – В большинстве случаев они сами и виноваты – с разгона к краю отвала едут задним ходом и бровку перескакивают – время экономят на разгрузке. А работают в основном там пацаны молодые, горячие, вот и случается всякое. Недавно при разгрузке Витька кузов забыл опустить и поехал к экскаватору под загрузку. Ну и порвал кузовом провода ЛЭП. Без электричества остались – экскаватор встал.
- Прямо все такие горячие? – с опаской смотрю на круто разворачивающийся вокруг нас «Белаз».
- Нет, есть мужики и постарше, посолидней, они серьезнее. Да и молодые далеко не безголовые. А вот бульдозер ты так напрасно выставил. Они так нам кабину снесут, когда задним ходом будут сдавать. Не один раз уже сносили. Когда мы работаем на этой стороне отвала, они выгружаются на той. Потом меняемся. Запоминай.
- А под экскаватором? Там, по-моему, страшнее. У него ковш больше кабины бульдозера. И постоянно перед кабиной мелькает.
- Экскаватора как раз и не бойся. Они ни разу не стукнули нас, в отличие от «Белазов». Аккуратно работают. Разок только Коля Зверь при загрузке клыками ковша пробил насквозь борт «Белаза». Но это он в ту смену очки дома забыл… А в очках очень аккуратно работает.
Разваловав отвал и сформировав бровку, мы двинулись к «тепляку», так как уже приближался обед. Опаздывать не хотелось, особенно учитывая тихоходность нашей гусеничной техники. Нас обогнали три «Белаза». Вот так всегда – уезжаем первыми, приезжаем последними. И на заправку так же.
- И с белазистами на руках не борись, любят они это дело. Только руки выломают тебе,- кивнул Гена вслед удаляющимся огромным карьерным самосвалам.
- Почему?
- Мы тут на полигоне как то «чемпионат» по борьбе на руках провели в «тепляке». Все первые места заняли белазисты. У них на машине коробка скоростей под рулевой колонкой расположена – постоянно руку тренируют, когда переключаются. Правая кисть особенно сильная.
- Я и смотрю – веселые они, молодые. Это у нас на бульдозерах почти одни деды работают, особенно на тяжелых.
- Ты с ними не особенно то веселись. Хорошо, что этот полигон самый дальний. Час до поселка. А на пятьдесят девятом полигоне они втихаря могли домой смотаться прямо на смене, водки привезти. Там ехать то всего девять километров. Они и на пересменку в поселок ездили, на полигоне не менялись.
- Были злодейские случаи?
- Еще какие … Ладно бы потихоньку - чуть выпили, да работали. А то ведь раз учудили. Сняли рацию в «тепляке», поставили на «Белаз», подключили к бортовой сети. Катаются по всему полигону, горняк бегает за ними, догнать не может, а эти полупьяные черти по рации на прииск вышли и требуют ящик водки. Мол, взяли горняка в заложники и без выкупа не отдадим.
- Большой скандал был?
- Нормальный, бывало и похлеще… Так что ты сначала поработай, присмотрись к людям, а с ними не водись,- закончил свою нравоучительную беседу мой наставник.
- Не буду, - успокоил я его.
Мы подъехали к «тепляку». Вся смена уже собралась к обеду. В одну линию стояли «Белазы», по другую сторону тяжелые бульдозера, и три наших легких. Если легкой можно назвать технику, весом от тринадцати до девятнадцати тонн…
***
В «тепляке» было жарко натоплено, в кружках дымился горячий чай, мужики уже играли в домино.
- Пока не разделся и не сел, проверь на сорок шестом приборы, - отправил меня обратно на улицу дядя Саша, бульдозерист со второго легкого бульдозера. А сорок шестой – это наш третий легкий бульдозер на этом полигоне. На него сменщик утром с нами не приехал, и он стоял возле «тепляка», тарахтел на холостых оборотах. Мы присматривали за ним.
Я подошел к рычащей машине, открыл дверцу с крупным номером «46» и обомлел – вся кабина изнутри была по кругу обклеена фотокарточками. Прямо планетарий местного значения. Это были самодельные игральные карты, с изображением обнаженных девиц. Наверняка, вся колода в сборе… Надо же, а ведь взрослые же мужики в этом экипаже работают. Проверил приборы – все было в норме. Захлопнул дверцу и ушел обратно в «тепляк». Перед этим заглянул под днище бульдозера. Все было в норме. Никаких подтеков воды или масла.
По обстановке кабины бульдозера можно было судить о хобби его экипажа. Я встречал кабины, где за спинкой сиденья лежало сложенное ружье и удочка. А в аптечке вместо медикаментов патроны и рыболовные снасти. Там явно работали любители охоты и рыбалки. Скорее всего, незаконной охоты…
Попадал в кабину, где медицинским жгутом к крышке ящика для инструментов был пристегнут старенький советский кассетный магнитофон, а сами кассеты лежали в аптечке. Но как можно было услышать музыку при грохоте железа и рёве дизеля, для меня так и осталось вопросом.
В одной из кабин видел самодельный гамак из шахтного рукава, который на проволочных крючках быстро вешался изнутри. Так же быстро собирался. Там работали любители поспать.
Впоследствии в моем бульдозере ящики под инструмент и под аккумулятор были, под самые крышки, плотно забиты ключами и различными мелкими запчастями. Некоторых моих напарников это крайне раздражало, и они выбрасывали ненужные, как им казалось, прокладки, сальники, гайки, болты и штуцеры из кабины. Потом искренне удивлялись, почему у нас в кабине никогда не убывает этого хлама. Просто они не видели, что я опять собирал эти бесценные, с моей точки зрения железки, резинки и складывал там же, но в другом порядке. Ведь по закону подлости они были нужны именно тогда, когда их не было. А ремонтироваться нередко приходилось прямо на полигоне или даже на дороге, если не дотянул до ремонтного бокса. И такое не редко у нас случалось. А запас – он всегда не лишний. Не на себе же таскаем.
***
Уже с полчаса как должен был приехать обед, но автобус к нам на полигон так и не пришел. Горняк по рации вызвал контору прииска, там созвонились с ближайшей столовой, откуда ответили, что автобус с обедом и поварихой выехали в нашем направлении, обратно в столовую еще не вернулся. Сидим, ждем. Голодные и злые.
В ту пору, как в дневную, так и в ночную смену, всегда привозили обед в армейских квадратных термосах, объемом по два ведра. Два вида первого, два вида гарнира, два вида мясного или рыбы, если это были вторник и четверг, хлеб и компот. Горчица бесплатно – от профкома. Поэтому тормозки с собой не брали. Если только заварку чая и сахар, несколько карамелей в карман.
Минут через пятнадцать по рации сообщили горняку, что через наледь Травянистого не смог проехать автобус с нашим горячим обедом и вернулся обратно в столовую маленького шахтерского поселочка Эльгенья, откуда нам и на дальние шахты развозили обеды. На ближние полигоны и шахты возили обеды из столовой Мой-Уруста – базы нашего прииска. Поэтому, как нам дали понять, в эту смену мы остаемся без обеда.
Негодованию голодных рабочих не было предела. Возник стихийный митинг. Во время которого горному мастеру, как единственному работнику ИТР на полигоне, пришлось заслушать петицию о том, что пока не привезут обед, никто на работу не вернется. При этом не сделали скидки на то, что горняк тоже не обедал вместе со всей сменой. В подтверждение своих слов все улеглись на лавках в «тепляке», а кому не хватило места, разбрелись по кабинам своей техники, рычащей за стенами «тепляка». Но техника с места не сдвинулась. Белазисты только предупредили, что долго ждать не будут, им простой не нужен, а уедут в поселок, прихватив в свои тесные кабины и экскаваторщиков. Ведь они не смогут без них работать. Некуда будет грузить вскрышу.
Горняк сообщил по рации в контору прииска о создавшейся обстановке. Через пятнадцать минут поступил ответ, что нам уже везут обед. Попросили направить бульдозер для встречи на ручье Травянистый.
Отправили Гену. Меня он решил оставить, чтобы в кабине вдвоем не толкатся. Тем более он видел как я страдаю от дыма его папирос.
Через час прибыл обед сухим пайком. Это были банки тушенки и несколько булок хлеба. Их привез в большом металлическом эмалированном тазу главный инженер прииска. Забавно было видеть, как к «тепляку» подрулила водовозка на базе «ЗИЛ -130». На пассажирском сидении гордо восседал сам главный инженер, держа в руках эмалированый таз с нашим обедом.
- Надо Гене передать тормозок на Травянистый, - подошел я к нему.
- Мы ему сразу оставили, когда сюда ехали, он уже обедает - поступил ответ.
После этого он раздал нам по банке тушенки, мы нарезали хлеб, заварили чайку на всю смену. Пообедав, отправились по рабочим местам. Главный инженер проконтролировал наше убытие к месту работы укатил обратно в контору прииска.
После этого случая один легкий бульдозер так и дежурил почти всю зиму на переправе у Травянистого. Там же его заправлял, проезжая мимо, наш приисковый наливник, раз в сутки заливавший солярку в емкость на заправке нашего дальнего полигона.
Когда сошел снег, дамбу через Травянистый разрыли и уложили под ней несколько труб большого диаметра, по которым вода ручья круглый год уходила из распадка и больше не создавала нам проблем. После чего дорогу снова восстановили и еще долго ездили по ней, лишь изредка вспоминая, сколько бед нам доставил такой маленький, но такой коварный ручеек. Который летом можно было легко перешагнуть и в который никогда не заходила рыба, по причине его малой глубины и ширины.
А через несколько лет столовых в наших приисковых поселках уже не было. Обеды на полигоны и шахты перестали возить. О тех временах оставалось только вспоминать. И никому уже не было интересно, что ели рабочие прииска и ели ли они вообще. Было ли что им взять перекусить на двенадцатичасовую смену и два часа дороги на работу и обратно. Это были годы, которые сейчас часто принято называть «проклятыми девяностыми», а тогда мы этого не знали. Мы просто в них жили, работали, строили планы на будущее, надеялись на лучшее.
10.04.2020 г.